Не хочу учиться…

• 19 мая, 2010
• Статьи

Мы повторяем эту фразу с улыбкой, вспоминая детский мультфильм и мало задумываясь о моральном, даже мировоззренческом подтексте слов. Действительно, фраза стала ходячей благодаря «Дюймовочке» режиссера Леонида Амальрика, именно поэтому воспринимается как добрый юмор. Но стоит вспомнить, что любое творчество в советское время было с двойным дном и таило в каждой сказке долю правды, как вдруг глаза открываются на серьезные смыслы и переклички между «юморными» цитатами: «Ну вот, поели, теперь можно и поспать!… Ну вот, поспали, теперь можно и поесть!…», «- Ну, как, хороша невеста? — Хороша! Жалко только, что она не зелёная. — Ничего, поживёт с нами — позеленеет», «Чем хотите пока заняться, состоятельные кроты? — А что, если нам посчитать?», «— Может тебе пойти учиться? — Мне надоело! — Как это? Ты еще не пробовал.— А мне заранее надоело!». Коль учиться надоело заранее, то остается лишь зеленеть от скуки и безделия, либо бесконечно пересчитывать свои накопления.
В истории русской литературы подобные морализации встречаем у Дениса Фонвизина в «Недоросли»: «Митрофан. Слушай, матушка, я те потешу. Поучусь; только чтоб это был
последний раз и чтоб сегодни ж быть сговору.
Г-жа Простакова. Придет час воли божией!
Митрофан. Час моей воли пришел. Не хочу учиться, хочу жениться».
Очевидно, то «жениться» не означает серьезного намерения создать семью и служить своим ближним. Не видно за этим и желания по-настоящему полюбить того, на ком «хочется» «жениться». За буквами столь значимого слова просматривается лишь эгоистическая страсть к удовольствиям, безответственным и легко доступным. В пользу этого вывода говорит и слово «хочу» — не «решил» или «думаю», а просто хочу, хочу и все. Еще не состоявшийся как самостоятельный человек, еще не заработавший ни копейки, Митрофанушка утверждает, что пришел час его воли – не Божьей, не родительской.
В глобальном обществе потребления «хочу/не хочу» решает все – своеволие определяет ценности, нравственные принципы, образ власти и общества. Недоросли, не наученные отцовской розгой, привыкают идти на поводу у своих желаний расслабиться, повеселиться, незаметно попадая в зависимость от наркотиков или азартных игр. Не будучи научены строгим законам духовным и социальным, руководствуясь лишь своими «хочу», чиновники, политики, бизнесмены становятся продажными и циничными. Распадаются семьи, потому что супруги не только не могут уступать друг другу, но и не хотят учиться этой науке. В интернатах дичают оставленные дети, чьи родители не захотели обременять свою развеселую жизнь.
В нашем обществе, одержимом «хотением» приятного и легкого, слова Христа об учебе и бремени кажутся юродством: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Матф.11:28-29). И практически невыполнимой кажется задача, поставленная Христом перед апостолами: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Матф.28:19,20).
Если люди не хотят учиться, утратили способность и желание к образованию – формированию или ре-формированию своего правильного образа, образа Божьего в себе, как можно научить их? Причем Христос предлагает миру не часть Своего учения, а «все, что Я повелел», т.е. полноту ответственности, серьезности, духовности. Такое иго отпугивает даже самых прилежных учеников.
Надо признать, что в опасениях тех, кто избегает такой ответственной учебы, ученичества у Христа, есть доля правды. Слишком все серьезно, слишком тяжело. Но Христос неожиданно добавляет: «Иго Мое благо и бремя Мое легко» (Матф. 11:30). Он обещает делить вместе с нами все тяжести духовного формирования и жизни по вере, а потому вес будет посильным. Теперь уже нельзя сказать «не могу», остается лишь «не хочу» — честное признание разленившегося потребителя, не желающего нести иго нравственного труда, бремя взятой духовной ответственности.
Сегодня «игом» с легкой руки называют совесть, порядочность, честь, принципиальность, веру во что-то кроме себя, неэгоистическую любовь. Христос зовет учиться этим трудностям у Него, обещает внимание и поддержку. Под началом Христа иго оказывается благом, а бремя легким. Легким не только благодаря Божественной помощи, но в силу соответствия нашей настоящей природе, подлинным потребностям.
Потребители «легким» называют то, что не связано с ответственностью, совестью, сложными духовными вопросам. Христианство же называет «легким» то, что отвечает на нужду души, что отзывается радостью в сердце, что укрепляет дух и сближает с Богом. Легкое – не искусственные потребности («похоть плоти, похоть очей и гордость житейская»), а естественные для человека духовные качества. Научиться у Христа кротости и смирению, восстановить образ Божий в себе, обрести покой от восстающих на душу хотений – дело трудное, т.е. неестественное для плоти, но легкое, сродное для духа.
Современный человек бежит от «сложного» Бога в глобальный супермаркет, где тратит свои деньги, самого себя, свою жизнь на удовлетворение ненасытных желаний. Скрываясь от самого себя, от встречи со своей совестью, человек-потребитель совершенствуется в реализации своего ложного «я», проекта «я хочу». А покоя как не было, так и нет.
«Адам, где ты?». Бог не зовет на экзамен и суд. Божий Сын в Своем Воплощении восстановил нашу поврежденную природу, избавил ее от рабской зависимости, от низших желаний. Христос призывает человека вернуться к себе.
Тяжело от греха, от вины, от плохих воспоминаний, от грязных желаний. У Христа же каждый «труждающийся и обремененный» может вновь научиться легкости, когда на сердце спокойно и совесть чиста. Как легко возвращаться домой, как легко возвращаться к себе!
В «не хочу», которое стало принципом жизни большинства современных людей, есть не только протест против нравственных норм и требований общества, но и глубинное желание вернуться к естественному образу жизни, к подлинности, к свободе. Последнее можно только приветствовать. Но лишь в отказе от своеволия и подчинении себя легкому игу Божьей воли человек способен научиться ответственной духовной свободе. Только в Божьей школе можно научиться самому главному в жизни – стать настоящим, стать собой

(Опубликовано в журнале РЕШЕНИЕ, 2010)

Христианская философия и евангельские церкви в России

• 30 апреля, 2010
• Статьи

На первый взгляд может показаться, что «христианская философия» и «евангельские церкви» — из совершенно разных логических рядов и не сопоставимы, а тем более в России, известной своим консерватизмом и неприятием высокой интеллектуальной традиции западного христианства. Действительно, тема, в которой такие слова стоят рядом, сложна уже этим фактом странного соседства. Но если пойти дальше, то словосочетание «христианская философия» также содержит в себе динамические противоречия, распутывание которых облегчит понимание более конкретных вопросов, связанных с евангельскими церквами и российской действительностью. И последняя очевидная сложность названия связана с «евангельскими церквами в России». Сложность положения «евангельских церквей» в названии и реальной жизни очевидна тем более, чем Россия становится (на самом деле так не было никогда!) исключительно православной, моноконфессиональной. В отличие от обыденного сознания, сознания массового (для которого быть «русским значит быть православным»), философия подвергает сомнению подобные очевидности. Можно сказать и по-другому: евангельские церкви в России могут быть в названии и жизни рядом с христианской философией, а во многом и благодаря этому феномену. Далее в простых и кратких тезисах отмечу лишь некоторые актуальные и полезные аспекты христианской философии для евангельских церквей в России.
Полнота церковной жизни отображается в социокультурной реальности и выражается во всем богатстве «человеческих» форм. Классическое сопоставление церкви и секты как разных типов религиозной организации, данное Эрнстом Трельчем , остается методологически приемлемым и сегодня. Церковь утверждает себя в общественной жизни, предлагает свои социальные и мировоззренческие ориентиры. На вызов философии атеистической церковь отвечает не цитатой из Евангелия (как магическим заклинанием или эзотерическим «сокровением»), но философией христианской, из Евангелия выводимой и логически непротиворечивой.
Церковь рефлексирующая, задающаяся вопросом о собственной позиции и ее выражении, обращается к опыту философии, ее методам и языку. Христианская философия – осмысление и выражение христианской веры на языке науки и культуры.
Именно в христианской философии дозволяется максимум творческой свободы, рациональное осмысление доктрин веры, критический взгляд на собственную идентичность. Христианская философия – своего рода школа рефлексирования, практика задавания вопросов, в которых предметы осмысляются на границе внутреннего опыта и внешнего мира. Философия позволяет эксплицировать внутренние вопросы церкви для внешнего мира, говорить на общезначимом языке. Уроки христианской философии — уроки перевода Евангелия, «специального откровения», на язык секулярной мысли, при котором суть не теряется, напротив, становится яснее.
Христианская философия делает доступным для пытливого сознания «совопросника века сего» духовное богатство христианства. Но не маловажно и то, что эта же мысль переводит, прочитывает, анализирует все богатство человеческой культуры для христианства, через призму его догматов. Коль несомненно то, что вся истина от Бога, несомненно и то, что вся эта многообразная и разделенная истина достойна внимания и изучения.
Христианская философия предполагает не только многообразие идей, но и свободное пространство людей, объединенных презумпциями веры, рациональности, культуры, творчества. Это идейная основа для формирования христианской интеллигенции, этосом которой выступает христианский гуманизм. Церковь всегда будет акцентировать теоцентризм (Христоцентризм), секулярный мир – антропоцентризм, роль же христианской интеллигенции состоит в осмыслении Бога и человека в их связи, в интерпретировании и практической реализации догмата Воплощения, Богочеловечества.
Христианская интеллигенция может стать каналом влияния на общественное сознание, той социальной средой, в которой богословие и философия сближаются и отливаются в социально востребованные культурные формы.
Культура выступает альтернативой власти. Структуры последней «герменевтика подозрения» усматривает и в христианстве, его истории, миссиологии, богословии. Крещение народов в христианство огнем и мечом оказалось несостоятельным на уровне практики (не говоря уже об этике), сознание общества противилось навязанной сверху вере. В условиях реального мировоззренческого плюрализма, когда ни одна из религий и конфессий не должна претендовать на монопольные и привилегированный статус, диалог становится главной формой свидетельства, а христианская философия – методикой и теорией аргументации в таком диалоге. Евангельские церкви не обладают финансовым и политическим ресурсом, но могут оказывать интеллектуальное и духовное влияние. По словам первых апостолов, христиане не собираются конкурировать с миром в грубой силе власти и денег, поскольку обладают другой силой, преображающей человека, исцеляющей, восстанавливающей личность: «Серебра и золота нет у меня, а что имею, то даю тебе» (Деян. 3:6). Политическая и экономическая слабость должна оставаться невосполнимой, потому что это позволяет сфокусироваться на главном для христиан – слове, учении.
Этический универсализм, вселенский характер христианства может быть направляющим ценностным и этическим ориентиром глобализации, важным фактором диалога (а не столкновения) цивилизаций. Согласно опросам Института общественного мнения Франции (IFOP), 48% европейцев считают, что именно христианские ценности играют ключевую роль в развитии диалога между различными культурами и религиями . Европейцы перестали внимать притязаниям церкви на несомненный авторитет, но сохраняют лояльность христианским мировоззренческим принципам, да и христианскому этосу добрососедства, без которого плюралистическая Европа перестанет существовать как культурно-исторический тип. Этот опыт ценен и для России, многообразие которой может быть обогащающим или же конфликтным.
Универсализм христианства предполагает как богословское (для церкви), так и философское (для внешнего мира) обоснование. Согласно папе Бенедикту XVI, успех последнего является условием выполнения Великого поручения и был предопределен изначально исторической встречей двух путей Богоискания: «Мы должны распознать перст судьбы – встреча библейской веры с греческой философией была действительно провиденциальной» .
В первые века церковной истории христианская философия помогла богословию сформулировать фундаментальные положения вероучения и отстоять их в открытых дискуссиях. Очевидно, что сегодня усиливается спрос на синтез подобного рода.
В христианской философии достигается синтез веры и разума, веры познающей и разума верующего. Здесь становится очевидной возможность другого разума, не автаркического, не гордого, а служащего и любящего, способного оторваться от себя и стать выше.
Евангельские церкви, пройдя долгий путь внутренней эволюции и борьбы за право на жизнь в российском обществе, в случае сознательного отказа от инкультурации, социализации, консолидации христианской интеллигенции в своей среде оказываются перед угрозой маргинализации и отчуждения. Развитие христианской философии может стать способом активизации интеллектуальных сил евангельских церквей; важным знаком, потенциалом, началом выстраивания социокультурной идентичности; заявкой на свое место, его оформление, закрепление на общей культурной и религиозной карте России.

Христианство в миру? И только в миру

• 21 апреля, 2010
• Статьи

Христиан в мире уважают тем больше, чем они «духовнее» и «историчнее». Христианство? Вот вам монастырь, если ищете духовность. Вот вам музей, если интересуетесь историей. «Духовных» и «историчных» христиан даже любят любовью патриотов — вместе с Родиной, ее монастырями и музеями. Особенно если христиане никому не мешают, тихо «отправляют» свои обряды и свое присутствие не обнаруживают. С таким христианством готовы смириться и атеисты, и мусульмане. Под христианство могут выделить даже отдельную тему в курсе истории религий. Пусть все знают, как мы богаты духовно, пусть вспоминают столпников и страстотерпцев, пусть любуются золотыми маковками святых церквей. А еще можем статистику привести – сколько разных конфессий, выбирай на любой вкус. Только вот далеко все это как-то от обычной жизни, параллельно проходит, не касается, не цепляет. Иногда кажется даже так: все наши святые угодники, все анахореты и митрополиты, все храмы и подворья существуют для того, чтобы прикрывать нашу безбожную жизнь. Мы живем, как хотим, а они работают за нас перед Богом, отмаливают грехи, заступаются. При пущей святости нашей церкви обычным людям позволяется тем больше грехов. Потребитель священнику прямо заявить может: я вам деньги даю, жертвую, содержу вас, чтобы вы мои проблемы решали. А то, что проблемы будут, можем не сомневаться. Значит, будут и деньги, чтобы эти проблемы замолить, откупиться от суда Божьего. Всё удобно, все довольны.
Официальное христианство стало частью мира, даже столпом, который поддерживает безбожный порядок. Что действительно беспокоит мир, это активное христианство, христианство живое, обличающее, которое проникает всюду, сверяет все с Евангелием, преобразует все сферы жизни.
Общество потребления производит не только продукты потребления, но и людей-потребителей, которые продукты потребления потребляют. Их отличают пассивность, некритичность, безответственность, управляемость. Большинство людей, если у них есть выбор, живут так: «делаю, что хочу», «не напрягайте», «не грузите». Каждому свое. Попу — веровать, святому — молиться, потребителю — потреблять.
Среди многочисленных ролей, специализаций, хобби христианство не должно отказываться от своего универсализма. Живая, личная, активная вера в Христа нужна каждому человеку.
Если наша страна христианская, если 80% населения декларирует свою принадлежность к православной христианской вере, то почему мы вымираем? Какая связь между нашей верой и нашей жизнью? Если все так плохо в нашей жизни, не пора ли задаться вопросом о вере, которая руководит нами и организует нашу жизнь? Очевидно, что с нашей верой, с нашим христианством что-то не так.
Запись в приходской книге о крещении ничего не гарантирует. В отличие от грехов и вирусов, вера священника не передается.
Так уж сложилось, что в христианстве есть профессионалы и любители. Первые верят так, что эта вера разделяет их с обществом, носят специальные наряды, имеют звучные титулы и ведут специфический образ жизни. Вторые тоже верят, но при своей вере живут как обычные люди в обычном же мире, среди тех, кто не верит или верит иначе. Как бы нехотя, церкви признают, что можно быть и профессионалом в миру. Некоторые церкви используют понятие «монах в миру», характеризующее тех, кто свой обет свершает в обществе, не уходя от людей. И все же это как-то слишком сложно, гораздо проще, бесхитростнее, удалиться от дел суетных, скрыться от навязчивых искушений и полностью посвятить себя вещам духовным.
Это в природе человека – искать однозначности: грешить на полную или в монахи уйти. А еще лучше так: сначала отгулять с размахом, на все сто, а после удариться в религию. Причем сначала и после могут приключаться чуть ли не ежедневно. Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься.
И вот среди грехов и совести мучений посещают приятные мысли: ничего, скоро все это оставлю и уйду в религию с головой, замолю грехи, Боженька простит. Нравится мне все это, по себе эти чувства знаю.
Но вот что мне кажется, вот что подозреваю: эта логика далека от евангельской, да и человеческой честности, правды мало тут. «Жизнь с избытком», которую предлагал Христос Своим последователям, означала полноценность, гармонию всех измерений. Монастырский устав тут не причем, его еще и в помине не было. И апостольство не для каждого.
Что делать, чего требует от нас Бог, вера в Него? Иоанн Креститель говорил чиновникам и солдатам: выполняйте службу достойно, не обижайте людей. А Христос и того проще: «Иди к себе домой, расскажи, что сделал с тобой Бог. Почувствовал, что такое настоящая жизнь? Иди же дальше этим путем и не греши больше». От Евангелия веет не только революцией (это там тоже есть), но и покоем, когда каждый может оставаться на своем месте и при этом быть учеником Христа.
Недавно в Тамбове мои друзья из баптистской церкви провели социологическое исследование, выясняющее отношение студентов государственных и частных вузов к христианской музыке. Как оказалось, молодежь к христианской и духовной относит только классические, консервативные мелодии и напевы. Тут бы порадоваться за наши традиционные церкви с их хорами и общим пением на «советский», привычный лад. Но вот незадача: студенты эту музыку духовной признают, а слушать не хотят, в повседневной жизни слушают другую, современную музыку. Да и сами христиане-традиционалисты поют прохановские песни раз в неделю, а в домах и машинах включают FM-радио или крутят шлягерные CD.
Оказывается, что однозначности, крайности в вопросах христианства и духовности приводят к расколу мира надвое, к раздвоенности сознания. Правильно жить «вот так», но все время жить «как надо» нет сил, да и просто скучно. Посему день воскресный или часы богослужения живем «как надо», а остальные дни – «как можется» и «как хочется».
Христос не довольствуется несколькими часами церковной службы, которые уделяют ему «христиане воскресного дня». Жизнь с избытком, обещанная Им, охватывает всю жизнь человека, но не как тоталитарная система контроля, а как радостное чувство Его присутствия и соучастия во всем, что бы человек не делал.
Замыкаясь в церковных стенах, христианство изменяет своему призванию. Христианство – в миру. Там определяет его место сам Христос. «Как Ты послал Меня в мир, [так] и Я послал их в мир» (Иоан.17:18). Русские христиане-эмигранты в Париже говорили о себе: «Мы не в изгнании, мы в послании». То же самое должен чувствовать христианин в любой стране и в любую эпоху.
Влиятельное христианство заботится не столько о сохранности святых традиций, сколько о деятельном участии в судьбах мира, сознательно идет на риски, связанные с этим внешним служением. Назовите тех христиан, которые больше всего известны и значимы в мире. Среди них не будет богословов или кардиналов. Люди вспомнят о Франциске Ассизском, матери Терезе, Мартине Лютере Кинге. Согласно опросам общественного мнения, в начале девяностых годов прошлого века практикующий «христианин в миру», ученый Сергей Аверинцев был авторитетнее патриарха Алексия II. Это хороший повод задуматься, кто и чему служит. О большинстве христиан в лучшем случае скажут как о «христианских деятелях», а не «общественных» или «народных»; как об иерархах и богословах церкви, а не учителях и отцах нации.
В нашем полирелигиозном мире христианству отвели отдельную нишу и хотели бы там навсегда замуровать, чтобы как в лаврах можно было бы лишь сквозь стекло разглядеть святые мощи и реликвии. Христианству отвели место в храмах и других культовых сооружениях. Христианству отвели также свое время, что в остальные дни никто и ничто не мешало жить в свое удовольствие. Такое положение дел вполне устраивает многих христиан, но только не Христа. Мы помним чудо Пасхи, что Христу было тесно в гробнице, Он покинул отведенную нишу, чтобы быть с людьми во все дни до скончания века.
Христианство это не формальность, не культурная память, не фамилия, непонятно как приклеившаяся. Христианство также не хобби, которое можно скрыть. Это не бирка на груди, которую можно снять.
Христианство не описывается запретами. Не курит, не пьет, не ругается, налево не ходит (раньше бы еще сказали, что и телевизор не смотрит) – далеко не главные характеристики христианина. Из детства помню, как служители церкви обсуждали одного «отступившего» проповедника, в грех которому вменялась игра в домино с «неверными». Сегодня я бы только руку пожал за то, что этот человек умел ценить удовольствие от игры и не чурался общения с людьми.
Когда я увлекся экзистенциальной философией и переживал, как это соотносится с моей верой, мне в руки попалась книжка Карла Генри «Христианин среди философов». Слово среди утвердило меня в моем призвании. Я перестал мысли оппозициями, искать и создавать конфликты. Бог стал открываться среди людей, в гуще жизни.
Что значит быть «христианином в миру», среди людей, в обществе? Что выделяет меня из массы других? Что дает мне чувство принадлежности к иному царству, иной семье? Это исповедание своей веры в Иисуса всегда и везде. Это мужество быть собой. Это верность своему призванию, не смотря на ошибки и падения. Это господство Иисуса Христа во всех сферах жизни. Это духовный стержень, новая жизнь внутри. Это нонконформизм, принципиальность, убежденность. Это серьезность и глубина веры, мыслей и чувств. Это целостное мировоззрение, без болезненной раздвоенности, при которой мир религии и мир общества противостоят и конфликтуют. Это радость творчества, соучастия в Божьем преображении мира.
Жизнь Христова с избытком изливается в мир. Весь мир становится домом для жизни, полем для труда. Христианство не только индивидуально, но и социально, даже космично по своему масштабу. Оно основано не для того, чтобы стать одной религий из многих, но чтобы стать всем во всём.

Катынь. Продолжение следует…

• 19 апреля, 2010
• Статьи

Поляки молились, когда советские особисты стреляли им в затылок недрогнувшей рукой. После «Катыни» Анджея Вайды хочется молиться. Хочется просить прощения за грехи наших отцов, за грехи страны, в которой все это было. Хочется благодарить Бога за то, что есть свободная Польша, одна из самых богобоязненных наций. Хочется молить Бога о мужестве быть верным своим принципам и идти за них до конца.
Поляки построили свое государство, отвоевали свою свободу. А что делать нам, на земле которых это случилось? В какую провинцию, глухомань бежать, где скрыться от портретов Сталина, развешанных по Москве в наши дни, от духа ненависти, от злого безумия?
Поляки пострадали от чужих. Мы же – от своих. Страшно, когда твою землю захватили оккупанты и уничтожают все доброе, святое, жизнь народа и культуры. А что делать, когда свои же люди превращают свою же страну в оккупационный режим, когда стукачи и палачи живут в соседних квартирах?
Ужасно, когда убийство поставлено на поток, когда уничтожается цвет нации, ее будущее. Ужасно совершенное преступление, его масштабы. Но еще ужаснее, когда у современных потомком этих убийц ничего внутри не отзывается на открытую ныне правду. Можно жить в Смоленске и ничего не знать о страшных тайнах Катыни. Ужаснее всего историческое беспамятство и отсутствие совести народа, в истории которого была (и остается) Катынь.
Ужаснее самого преступление – тьма в сердце преступника, нераскаянность, ожесточенность.
Хорошо выразил сострадательную «русскую душу» Александр Проханов (да, внук легендарного лидера евангельского движения в России Ивана Проханова!), «За Катынь даже извиняться не следует».
Гниет, умирает Россия. Не потому ли, что мощи антихристовы с почетом лежат на Красной площади? Это страшный символ времени, которое никак не закончится. А точнее безвременья, смерти. Вся страна полна братских могил, вся страна сплошная Катынь.
Где-то лежит и мой прадед, расстрелянный за веру в Христа в 1937 г. В то время как лик его убийцы парит над столицей и славится в народе. Беда, беда народу русскому. Не закончилось все, продолжение следует. Помилуй, Господи

Что я могу сказать о Боге, и как я это делаю

• 19 апреля, 2010
• Статьи

Активная миссионерская деятельность – одна из главных характерных особенностей евангельских церквей. В своем личном опыте я следовал максимам «каждый баптист — миссионер» и «ни дня без благовестия людям». Недавно же я задумался не о том, как надо, а о том, как я живу. Я постарался воспроизвести свою позицию, выразить ее в нескольких тезисах.

1. Евангелие уже проповедано до края земли, поэтому миссионерство связано с освоением новых земель, но с реконкистой, новой христианизацией Европы, а также свидетельством в странах нехристианского большинства. И Евангелие не должно быть новым учением, скорее возвращением к забытому, подлинному, глубинному. Христианин должен пойти вместе с современниками в их духовных странствиях, направлять их в поисках, чтобы вернуться к Единому Богу, сотворившему весь мир и умершему за всех, включая мусульман и атеистов. В глобальном мире Евангелие должно быть раскрыто как общечеловеческое.
2. Прежде, чем стать другом, нужно научиться добрососедству. Надо строить мосты с людьми, отношения с ближайшим окружением, чтобы быть рядом и в состоянии готовности на случай нужды.
3. Не спеши, быть первым нужно не всегда. Нужно быть готовым к ответу, но все же дождаться, пока вопрос будет задан.
4. Наш христианский монолог унижает человека. В диалоге же восстанавливается личность. Бог не только говорит человеку, но говорит с человеком. Богу интересно слышать человека. Благая весть в привычных формулировках «не работает» без попытки понять людей, без внимания к личности, без уважения к каждому человеку. Дай человеку высказаться. Это нужно не только ему, но и нам. Нельзя говорить о Боге, не слушая человека.
5. Не всем интересно христианство, что значит быть христианином. Но все интересен человек, что значит быть человеком. Отсюда и нужно идти. Задаться вопросом о подлинном образе человека и далее сказать о том, что Бог восстанавливает этот образ.
6. Быть христианином и быть человеком не всегда одно и то же. Многие христиане усердно стараются не грешить перед Богом, но грешат против естественных человеческих принципов. Обращенность к Богу для них соседствует с забвением человека. Но как люди могут увидеть в тебе христианина, если не увидят прежде человека? Стань человеком, а потом люди вглядятся в тебя и увидят там образ Божий, в глубине настоящего человека можно встретиться с Богом.
7. Евангелие неотделимо от человеческих форм, в которых выражается. Нет «благовестия» наряду с христианской культурой, социальным служением или христианским просвещением. Нет «благовестия и…» есть «благовестие в…», «благовестие через…». Благая весть «говорит» посредством понятных и узнаваемых форм. Величайшим вызовом и вместе с тем интересной творческой задачей является выражение Евангелия, преломление евангельских истин и ценностей в социокультурных формах.
8. Бог говорит на языке людей. Божье Откровение открыто и обращено к внешнему миру, актуально для каждого поколения людей. В то же время Церковь, толкующая Откровение, использует свой внутренний язык, архаичный и эзотеричный. Многим «официальным представителям» нравится роль шифровщиков, хранящих тайные знания. Между тем катастрофически не хватает переводчиков, которые делали бы понятным для мира язык священных текстов и церковного служения, соединили бы мир Библии и мир современности.
9. Переводить, помимо всего прочего, означает находить в чужом языке аналоги для передачи смысла своих слов. Многие библейские понятия и христианские догматы можно пояснить через истории и образы человеческой культуры. Распространенный прием церковных проповедников – толковать один текст Библии через другой, находить параллельные места, согласовывать Ветхий и Новый заветы. Все это интересно для «своих». Мирскому же человеку интересно другое – как слова Библии отзываются в его памяти, в известных ему образах, какие ассоциации вызывают, какими жизненные примерами иллюстрируются.
10. Большинство христиан живут внутри своего искусственного мира, на «малой земле», в субкультуре. В лучшем случае они соглашаются, что надо время от времени «идти к людям». На самом деле к людям не надо ходить, с ними нужно жить. Помимо готовности к подвигам, свойственной крестоносцу; помимо возвышенных чувств миссионера, приехавшего на время из прекрасной страны к диким аборигенам; нужно открыть в себе спокойную уверенность человека, живущего здесь – «своего», местного, друга, отца, земляка, гражданина, «благочинного этого округа»… Этот мир создан Богом, я у себя дома. Когда Христос вернется, Он преобразит это земной дом, обновит его. Пока же я Его посланник, Его полномочный представитель, а не партизан или бунтарь, а тем более не прохожий и не турист.

БЕЗ ФАНАТИЗМА (Наброски о христианстве в миру)

• 13 апреля, 2010
• Статьи

Так уж сложилось, что в христианстве есть профессионалы и любители. Первые верят так, что эта вера разделяет их с обществом, носят специальные наряды, имеют звучные титулы и ведут специфический образ жизни. Вторые тоже верят, но при своей вере живут как обычные люди в обычном же мире, среди тех, кто не верит или верит иначе.
Как бы нехотя, церкви признают, что можно быть и профессионалом в миру. Некоторые церкви используют понятие «монах в миру», характеризующее тех, кто свой обет свершает в обществе, не уходя от людей. И все же это как-то слишком сложно, гораздо проще, бесхитростнее, удалиться от дел суетных, скрыться от навязчивых искушений и полностью посвятить себя вещам духовным.
Это в природе человека – искать однозначности: грешить на полную или в монахи уйти. А еще лучше так: сначала отгулять с размахом, на все сто, а после удариться в религию. Причем сначала и после могут приключаться чуть ли не ежедневно. Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься.
И вот среди грехов и совести мучений посещают приятные мысли: ничего, скоро все это оставлю и уйду в религию с головой, замолю грехи, Боженька простит. Нравится мне все это, по себе эти чувства знаю.
Но вот что мне кажется, вот что подозреваю: эта логика далека от евангельской, да и человеческой честности, правды мало тут. «Жизнь с избытком», которую предлагал Христос Своим последователям, означала полноценность, гармонию всех измерений. Монастырский устав тут не причем, его еще и в помине не было. И апостольство не для каждого.
Что делать, чего требует от нас Бог, вера в Него? Иоанн Креститель говорил чиновникам и солдатам: выполняйте службу достойно, не обижайте людей. А Христос и того проще: «Иди к себе домой, расскажи, что сделал с тобой Бог. Почувствовал, что такое настоящая жизнь? Иди же дальше этим путем и не греши больше». От Евангелия веет не только революцией (это там тоже есть), но и покоем, когда каждый может оставаться на своем месте и при этом быть учеником Христа.
Недавно в Тамбове мои коллеги провели социологическое исследование, выясняющее отношение студентов государственных и частных вузов к христианской музыке. Как оказалось, молодежь к христианской и духовной относит только классические, консервативные мелодии и напевы. Тут бы порадоваться за наши традиционные церкви с их хорами и общим пением на «советский», привычный лад. Но вот незадача: студенты эту музыку духовной признают, а слушать не хотят, в повседневной жизни слушают другую, современную музыку. Да и сами христиане-традиционалисты поют прохановские песни раз в неделю, а в домах и машинах включают FM-радио или новехонькие CD.
Оказывается, что однозначности, крайности в вопросах христианства и духовности приводят к расколу мира надвое, к раздвоенности сознания. Правильно жить «вот так», но все время жить «как надо» нет сил, да и просто скучно. Посему день воскресный или часы богослужения живем «как надо», а остальные дни – «как можется» и «как хочется».

Пасха — праздник обновленья

• 4 апреля, 2010
• Статьи

Пасха – праздник всех людей. Одни встречают весну, другие – воскресшего Бога. Если вдуматься, то противоречия окажутся разными гранями великой и радующей истины. Весна являет торжество жизни, ее обновление. Праздник Пасхи утверждает то же самое, но в центр ставит не жизнь, а ее Господина. Более того, Пасха обращает наше внимание не столько на жизнь природы, сколько на жизнь человека.
Бог питает собой мир, дает ему жизнь, управляет законами. Каждый год природа обновляется, и наш глаз радуется этому. Но меняется ли что-то в нашей человеческой жизни, в нашей духовной природе?
Из года в год, наблюдая весеннее пробуждение, человек в лучшем случае лишь мечтает, чтобы его личная жизнь чудесным образом изменилась. Но на обновление нет сил, нет воли. Жизнь идет как по рельсам, ни влево, ни вправо.
Самый простой смысл Пасхи заключается в том, что Христос Своей победой над смертью дал нам единственно возможный шанс на перемены, освободил нас от греха и его последствий – духовных болезней, плена вредных привычек, депрессии, обреченности, страха смерти. В свете Воскресения жизнь человека может и должна стать другой. Посему сказано: «встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос» (Еф.5:14).
Пасха – свет в темноте внутренней и внешней, торжество новой, Божественной жизни, которой мы не знали и которой не заслужили. Мы говорим о жизни Божественной, но, вместе с тем, это возможность впервые открыть вкус нормальной жизни человеческой, которой мы тоже не знали, которой не соответствовали, потому что были рабами животных страстей. Божественная жизнь делает нас наконец людьми, достойными звания человека как образа Божьего. Из Евангелий и Деяний мы видим, как меняется жизнь учеников Христа – они становятся уверенными, бесстрашными, неутомимыми свидетелями чуда Воскресения. Только после Пасхи они стали настоящими апостолами.
Апостол Павел передает суть Евангелия, связывая Воскресение Христа с преображением жизни «некоего изверга» Савла, ставшего затем апостолом: «Напоминаю вам, братия, Евангелие…Христос умер за грехи наши.., погребен был, и воскрес в третий день.., а после всех явился и мне, как некоему извергу» (1Кор.15:1-8).
Пасха — неожиданная встреча с живым, воскресшим Богом, Которого мы убили своим греховным выбором и считали мертвым, чтобы не мешал нам жить по-своему.
В одной из своих лучших, а потому очень неоднозначных песен Вячеслав Бутусов поет:
Мне снилось, что Христос воскрес
и жив как я и ты.
идет, несет незримый вес,
а на руках бинты.
Идет по вымершим дворам
пустынных городов
и Слово жаждет молвить нам,
но не находит слов.
Мне снилось Он мне позвонил,
когда искал приют.
и ненароком обронил,
что здесь Его убьют…
Проснулся я и закурил
и встал перед окном
и был весь опустевший мир
один сиротский дом…
А мне снилось, что Христос воскрес,
а мне снилось, что Он жив.
В мире, где о Боге вспоминают лишь по большим церковным праздникам, хорошо и то, что Христос хотя бы снится. Это знак, напоминание, повод задуматься, но этого недостаточно, чтобы выйти к новой жизни. Можно всю жизнь блуждать в снах, прозябать в сумерках и туманах.
Без Бога пусто и темно. Но это тот выбор, который делает сам человек. Мы живем так, будто Он не воскрес и в то же время мы живем лишь благодаря тому, что Он воскрес действительно.
Может быть, люди оттого так бездумно и отчаянно грешат, что знают: в смертный час Бог на молитву ответит, Церковь рядом, туда еще успеем.
Очевидно, что успеют не все. Но сегодня, в эти пасхальные дни, Церковь открыта для всех. В том числе для тех, кто отстоит службу и выйдет таким, как был. Для таких чудо не случится, потому что они пришли не за чудом и не к Богу, а увеселения ради, себя показать и на людей посмотреть, найти повод хорошо выпить и вкусно закусить.
Настоящая Пасха требует серьезности и готовности к переменам. Из Церкви нужно выйти обновленным.
Первым апостолам Христос назначил встречу в Галилее, нам Он назначает встречу в Церкви. Церковь есть место воссоединения человека с Богом, причастность к ней дает жизнь. Воскресший Христос пребывает в Церкви, Он ее источник; сила воскресения и победы над миром греха дается в ней
Приходя к Богу, люди воскресают от грехов своих. Апостол Павел писал: «Бог, богатый милостью, по Своей великой любви… нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, — благодатью вы спасены, — и воскресил с Ним» (Еф.2:4-5).
Пасха связана с избавлением от смерти. Евреи празднуют ее в честь исхода из Египта, когда смерть прошла мимо и они были чудом спасены. Христианская Пасха впечатляет еще больше: Христос не перепрыгивает смерть, не обходит ее, но входит в смерть и ад, побеждает их. Об этой удивительной победе хорошо говорит Иоанн Златоуст: «Пусть никто не скорбит о грехах, потому что из гроба воссияло прощение. Пусть никто не страшится смерти, ибо нас освободила смерть Спасителя. Горько пришлось аду, когда он вкусил Его плоти. Исаия, прозрев это, воскликнул словами: “Горько пришлось аду при встрече с Тобою в преисподней”. Горько, ибо он упразднен; горько, ибо подвергся поруганию; горько, ибо он умерщвлен; горько, ибо подвергся разрушению; горько, ибо он был заключен в оковы. Принял тело, и вдруг попал на Бога; принял землю, а встретил Небо. Он принял то, что видел, и попался на то, чего не видал. Смерть, где твое жало? ад, где твоя победа? Воскрес Христос, — и ты повержен. Воскрес Христос, — и пали злые духи. Воскрес Христос, — и радуются Ангелы. Воскрес Христос, — и жизнь вступила в свои права. Воскрес Христос, и — ни одного мертвого в гробу. Ибо Христос, воскресши из мертвых, положил начало воскресению всех умерших».
Христианство жизнеутверждающе, это не религия смерти, но живая реальность воскресения. Конец жизни может быть другим, если жизнь Христа явилась к тебе, ты не умрешь, как и Он. Если в твоей жизни однажды была Пасха, если смерть прошла мимо и Бог принял наказание за тебя, то после этого живи так, будто заново родился. Пасха — чудо избавления и радость новой жизни.
Пасха говорит человеку, что нет безвыходных ситуаций, нет неразрешимых жизненных проблем, нет тупиков, нет роковой предопределенности к смерти. Ключи от всех дверей в руках Воскресшего Христа, Который говорит о Себе: «Был мертв, и теперь жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти» (Откр.1:18).
Пасха празднуется не вокруг крашенок и куличей, но в присутствии Воскресшего Христа. В строгом смысле Пасха и есть Он, т.е. жертва, умершая вместо нас, чтобы нам жить. Нет иного оправдания и нет иной жертвы. Пасха не праздник, который отшумит и пройдет. Это подаренный Богом шанс новой жизни. «Пасха наша, Христос, заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины (1Кор.5:7-8).