Schools Without Walls and the Local Church: A Model of Informal Leadership Training in Post-Soviet Countries

24 ноября, 2010
Статьи

Schools Without Walls and the Local Church:
A Model of Informal Leadership Training in Post-Soviet Countries

Schools Without Walls (SWW) began in 2004 as an experiment. The fact that this experiment has lasted six years and in that time as expanded geographically to cover ten former Soviet republics means that it can be considered successful, however its founders prefer to talk about movement and growth.

SWW arose as an attempt to offer a new, flexible format of training for new missionaries. It was preceded by a long-term project of the Association for Spiritual Renewal (ASR) holding a series of Church Planting Seminars (CPS). Over 5,000 missionaries were trained through CPS, who went on to plant thousands of churches. Therefore SWW has a history, which includes a number of zealous missionaries, but their number was limited. A decrease in investment in support for professional missionaries—those fully engaged in church-planting—led to an even greater decrease in their numbers. By 2002 it was clear that the CPS movement would not become a widespread missions vision for the younger generation, and also could not become self-financed—the newly-planted churches could not support their pastors or send out their own missionaries.

Given this situation, SWW offered a missions vision for church laymen. The success of this program helped both identify and prepare new missions leaders, and also rethink the essence of missions.

The CPS movement treated missionaries as unique ministry professionals. In SWW almost everyone becomes a missionary. Missions is now understood not as a specific type of work (involving going somewhere), but as a worldview and calling, which become, inescapably and naturally, the lifestyle of every Christian in relation to the surrounding world.

Thereby SWW has expanded the understanding of missions and the circle of those involved in it. This has helped churches not only send traditional missionaries, but also discover in themselves, in regular church life, a missional character, and take a proactive stance in its social and cultural surroundings.

SWW makes Christian education a part of Church life.
It has become common to hear that Christian education needs the Church, but one rarely hears that the Church needs Christian education. Yes, churches send members to study in Bible colleges and seminaries, and may even financially support some schools. That is probably why pastors speak from an elevated position about schools—as though they are in control of the human and financial resources which allow the schools to exist. But the Church can’t live in a vacuum either. The interdependence of various ministries has been instituted by God and is in accordance with human needs.

Educational institutions and programs help the Church prepare leaders and intellectual resources for ministry, form doctrine, and authoritatively defend the faith. Education will always present a challenge to the Church, her traditions, authority, and ministry format, but it is education which gives it the systematization and dynamism it needs.

SWW cultivates interest in education.
The system of Christian education in post-Soviet countries has undergone a difficult, though typical, evolution—from a fight for resources to a fight for people. Years have been invested in creating a physical infrastructure, but buildings empty quicker than their construction process can be completed. Those who wanted to study have finished their studies. Those in need of motivation to pursue studies haven’t received it.

With time, secular society has offered that which the Church couldn’t—a wide array of choices of various levels and types of educational services. In the beginning of the 1990s, sick of Soviet education, with its communist ideology and atheistic worldview, people longed for the alternative of religious education. However eventually it became clear that the quality of Christian schools did not meet the expectations of mature and motivated students. What’s even sadder is that Christian education couldn’t even compete with corrupt and technologically backwards public schools.

Disillusionment with Christian educational institutions led to a situation where there are no aspiring students, and those who have finished their studies find that there is no demand for the knowledge/skills they acquired.

In the big picture of Christian education SWW plays an educational and motivational role. SWW makes it possible to expand the pool of potential students for Christian schools, because it appeals to all youth, including those who never considered Christian education; it motivates the average young church-goer to study and prepare for active ministry. SWW provides an opportunity for practice for young teachers, seminary graduates, and missionaries. It brings together teacher and student resources which were hitherto unused in local churches.

SWW’s structure unites the Church, education, and missions.
SWW is unique in that it operates entirely within the Church. It grows from within the church situation and responds to her needs.

Students grow in the Church. Children and youth can be viewed as future students, missionaries, and pastors. An experienced church leader sees in them the future, but that future will not grow and develop on its own. If people were born leaders, there would be no need for education. However as far as we have seen, that is not the case.

In most churches there are young people with leadership potential, but they need encouragement, motivation, development of their talents, and to be armed with relevant knowledge and skills. Potential leaders need an education that can turn laymen into leaders.

Teachers also come from within the local church. Not always the same church as the students, but they are nearby, visible, accessible. The overlap between church life and ministry helps students and teachers create connections and relationships. Fellowship is not limited to within classroom walls, but continues in joint ministry. Therefore all teachers are selected by the local coordinator in accordance with the needs of the local church.

When the two-year SWW program finishes, graduates remain where they are and continue to serve in the local church while expanding her borders, influencing society, and serving those around them. Church leaders, coordinators, students, and graduates make up one big ministry team.

SWW’s relationships with churches help the Church, but also contribute to growth in SWW.
The reciprocity of the relationship between SWW and the local church can be expressed in terms of response and influence. SWW responds to the needs of churches, but also influences the creation of those needs, expectations, and opinions.

A recent study by Taras Dyatlik revealed a disconnect between the expectations of churches and educational projects. It turned out that a majority of schools and programs don’t meet the needs of pastors and their ideas of church-oriented education.

This raises many questions, but two stand out: first, to what degree are pastors’ opinions representative of the Church—how well do pastors understand the mission of the Church and its connection with education, as well as education itself as an intellectual sphere; and second, should educational programs be oriented towards the predominant opinion of them in churches, or should they influence that opinion through educational work and lobbying?

Discussion of these two questions hasn’t received much response, however a foundation has been laid at Institute for Excellence sessions in Minsk, Belarus in 2009 and Kiev, Ukraine in 2010.

Based on our experience with SWW I think it is safe to say that nowhere near all pastors of traditional post-Soviet churches understand the basis for and goals of Christian education, therefore orienting ourselves to their expectations would be inexcusably naive.

Pastors prefer to teach young people classes on “The History of the Ukrainian Baptist Union,” and “Introduction to the Old Testament,” as it allows them to control the situation and ensure that it is predictable. However open theological discussions, learning from the experience of successful youth clubs, internet evangelism, and ministry to at-risk groups seem dangerous, because they lead to change. In response to our offer to hold a seminar on ministry to the HIV-positive, one church council offered this response, “The Old Testament says that such people should be isolated. We don’t know if our church would even be able to help them, and they would definitely infect us.”

It’s clear that the opinions and expectations of churches need to be formed in partnership, dialogue, and mutual openness with educational institutions and programs. Otherwise a lack of commonality between the understandings and expectations of the two will remain unresolved.

SWW offers a balanced program, which treats church traditions, respect for the older generation, and learning from their wisdom and experience, as well as growth, innovation, and relevance to modern society with importance. These seminars for youth help the Church renew its vision and be more active and innovative in ministry.

ПРИНИМАЙТЕ ДРУГ ДРУГА

20 ноября, 2010
Статьи

Принимайте друг друга, как и Христос принял вас (Рим. 15:7)

Эта многозначительная фраза дает ключ к пониманию христианской этики, к пониманию того, как христианство, христианская вера, встреча с Христом меняют человеческие отношения, меняют отношение к себе и к другому. Хотя первой реакцией может быть непонимание – как можно принимать другого, зачем его принимать, почему другой вообще должен меня беспокоить? Здесь есть естественный момент непонимания, связанный с эгоизмом нашей природы. Понять истину о другом, научиться принимать другого непросто. Поэтому апостол Павел подводит к этой максиме постепенно, начиная с богословских истин и переходя в главе 12 к практической этике.
Эта последовательность не случайна, именно в практической любви воплощаются богословские истины, именно в принятии другого вера достигает совершенства, именно через отношения с ближним человек восходит к Богу, Его пониманию и переживанию.
Более того, все богословие лишь поясняет то, что произошло с личностью человека, в его экзистенциальном опыте – борьбу двух начал, стремление к добру, испорченность природы, встречу с Богом, прощение и принятие Богом.
Этот опыт помогает преодолеть самозахваченность и поворачивает человека лицом к другому.
Не только ради самого другого, но и ради Бога в нем, поскольку после первой встречи Бог продолжает говорить через ближнего и обитает «посреди нас».
Именно поэтому последовательность богословских тезисов Павлова послания завершается в этике отношений к другому.
Природный человек не способен на любовь к ближнему
Принимать другого – не сообразно духу мира. Чтобы стать способным принять другого, необходимо преобразование. Сами по себе мы принимаем и понимаем только себя. Другой – лишний, конкурент, враг, или просто безразличный нам человек.
Об этом преобразовании Павел говорит в самом начале заключительной части послания к Римлянам. Последние пять глав (12-16) носят этический характер, описывают отношения между людьми — внутри общины и к внешнему обществу. Но без преобразования ума, образа мышления, эти отношения останутся недоступным этическим стандартом. «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (12:2).
Это преобразование выражается в принесении себя в жертву (12:1) и добровольном подчинении воле Божьей. Слово о жертве представляется совершенно неприемлемым для современного человека, который озабочен лишь самореализацией и потреблением. Но в этом и состоит поворотный момент, пропуская который, мы не сможем научиться евангельской этике, не сможем возлюбить ближнего как себя, не сможем принимать другого как Христос.
Мера каждого восполняется мерой другого
Павел советует думать о себе «скромно, по мере веры» (12:3). Это определенное неравенство, но неравенство нетипичное, асимметричное, при котором мы всегда скромнее другого, потому что чувствуем свою меру, знаем свои ограничения.
Одновременно с пониманием своей ограниченности, мы знаем, что она преодолевается – но не одинокими усилиями, не героическими личными достижениями, а сообща, в общине, в общем теле.
Только осознание своей меры открывает дверь в сообщество, в котором мера каждого дополняется мерой другого. В общине разные функции, типы, аспекты, дары дополняются. Эта взаимозависимость и взаимодополнительность передается метафорой тела (12:4-5)
Перечисляя различные дарования (12:6-8), апостол показывает многообразие служений церкви, дает возможность каждому найти свое место, а не бороться за одно, «самое главное». Главного служения в церкви нет, у каждого есть свой дар, не сравнимый с другим, не ниже и не выше, не лучше и не хуже.
Быть не только правильным, но и человечным
Далее в 12 главе Павел говорит короткими фразами-императивами, но они очень человечны, эмоционально заряжены. Слова о непритворности, нежности, почтительности открывают нам человечный образ великого апостола.
О человечности недавно написал в своем прощальном письме писатель Габриэль Маркес: «Я понял, что один человек имеет право смотреть на другого свысока только тогда, когда он помогает ему подняться» Вот еще, что сказал больной раком Маркес: «Ни юноша, ни старик не может быть уверен, что для него наступит завтра. Сегодня, может быть, последний раз, когда ты видишь тех, кого любишь. Поэтому не жди чего-то, сделай это сегодня, так как если завтра не придет никогда, ты будешь сожалеть о том дне, когда у тебя не нашлось времени для одной улыбки, одного объятия, одного поцелуя, и когда ты был слишком занят, чтобы выполнить последнее желание. Поддерживай близких тебе людей, шепчи им на ухо, как они тебе нужны, люби их и обращайся с ними бережно, найди время для того, чтобы сказать: «мне жаль», «прости меня», «пожалуйста и спасибо» и все те слова любви, которые ты знаешь. Никто не запомнит тебя за твои мысли. Проси у Господа мудрости и силы, что бы говорить о том, что чувствуешь».
Отношения между людьми должны быть не только правильными, достойными, вежливыми, но также искренними, теплыми, сердечными.
Дом должен быть открыт
Призывая ревновать о странноприимстве (12:13), бездомный апостол учит жить с открытой дверью .
Не жить «сам для себя» в «моем доме – моей крепости», не беречь себя за семью засовами. Жить для нуждающегося, которого холод или голод приведут к светящемуся окну.
Война может закончиться на тебе
В мире войны всех против всех Павел говорит о «мире со всеми» (12:18). Конфликты были и будут, но христиане выбирают мир, оставляя за другим право выбрать войну.
Зло есть, но оно не от христиан исходит, и на христианах заканчивается, побеждается добром.
Всех не сделать враз добрыми, но есть возможность остановить распространение зла, прервать его цепь на себе – накормить голодного врага, напоить измученного жаждой соперника (12:20-21)
«Люби ближнего» — забытая суть закона, утерянное звено общества
Отношения любви и мира распространяются не только на общину, но на всех людей (хотя есть и уточнение — «если возможно»). В 13 главе Павел говорит о покорности общественному порядку, власти, усматривая за этим Божью волю и Божье допущение. Другое дело, что власть как Божье установление часто выходит за рамки своих полномочий и начинает служить себе, а не народу; несправедливо судить; наказывать невиновных и покровительствовать злодеям; обирать бедных и защищать богатых.
Закон может извращаться людьми, поэтому апостол напоминает о сути всего закона и всей этики «люби ближнего как самого себя» (13:9).
Ночь проходит и приближается день, поэтому миру нужно явить другой образ жизни, противопоставить его тьме «оружие света» (13:12). Христиане должны напоминать своей жизнью о любви как сути закона, нормы общественных отношений, которую земная власть не может воплотить в реальность всей силой своего несовершенного суда и меча.
Не унижай своим достоинством достоинство других
Глава 14 открывается увещанием не спорить с теми, кто слабее, на ком можно показать собственный блеск ума и глубину духовного опыта.
Не нужно раздражать своей свободой или унижать своим знанием. Не стоит демонстрировать гастрономические вкусы перед аскетами или просто голодными.
Не поощряет Павел и обратное – завистливый или осуждающий взгляд тех, кому дано меньше и кто позволяет себе немногое. Главное, чтобы свободные и либеральные, консерваторы и добровольно порабощающие себя, жили для Господа, а не своих традиций или причуд ради.
За свою жизнь, свои понимания, принципы и верность им, каждый ответит перед Богом, поэтому мне не стоит спрашивать с другого здесь и сейчас. Другой подотчетен не мне, я подотчетен Богу. Подотчетность другого меня мало касается, я отвечаю за себя и за те свои действия, которые нанесли боль другому (14:13).
В следующем отрывке Павел говорит сенсационные фразы о том, что наши внутрихристианские споры о правильности или чистоте для Бога не имеют смысла, а вот для ближних могут причинить раны, боль, смерть. Поэтому не стоит в сражениях за истину, как я ее понимаю, убивать другого, ближнего, который понимает ее не так (14:14-23).
Квинтэссенцией темы о пище становится общий принцип: «Будем искать того, что служит к миру и ко взаимному назиданию» (14:19).
Оказывается, Бог не на одной из спорящих сторон, а там, где они примиряются и отказываются от своего в пользу другого и ради общего.
Единомыслие в учении сохраняет человеческие разности
Христианство – это максимализм, который невозможно вместить природному разуму, не преображенному верой. Обычный человек еще может пойти на то, чтобы признать относительный характер своих вегетарианских убеждений, но вряд ли пойдет дальше — станет угождать мясопоклоннику, не только «сносить» его мясные «немощи», но стараться доставить ему удовольствие, радость, комфорт.
Речь идет не о потворстве крайностям, но о радостном принятии ближнего с его раздражающими особенностями. В таких сложных ситуациях Бог открывается как «Бог терпения» (15:5), дающий силы утвердить единство в главном, «по учению Христа», сохраняя разнообразие в человеческих лицах, типах, симпатиях, вкусах.
Милость Божья соединяет всех
Адресуя послание Римлянам, Павел говорит ко всей соборной церкви, говорит и об иудеях, и о язычниках. Бог принял и тех, и других. Поэтому христиане, как Его последователи, должны принимать других с той же милостью и любовью; должны служить гонителям-иудеям и насмешникам-язычникам. «Принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию» (15:7).
Павел показывает это своим примером – спешит в Иерусалим послужить иудействующим христианам, которые неприветливо относились к тринадцатому апостолу. А затем надеется попасть в Рим, чтобы благовествовать в центре языческой цивилизации, служить своим гонителям.
Он доказывает в своем послании, что спасение Божье не ограничивалось одним народом, что Божья милость распространялась на всю землю. Для первого века эта идея была непривычной – Бог, считавшийся иудейским, любит и спасает язычников, которые никакого отношения к ветхозаветной истории не имели и никаких заветов не заключали.
Любовь преодолевает отчуждение
Есть некоторые практические следствия из провозглашенного единства язычников и иудеев. Церкви в Македонии и Ахаии собирают пожертвования для церкви в Иерусалиме. Апостолы отправляются из любимого Иерусалима на все четыре стороны света, чтобы благовествовать римлянам, парфянам, индийцам, эфиопам, славянам.
В последней главе Павел представляет своих сотрудников всему церковному сообществу, призывая приветствовать их, принимать и помогать. Для каждого у апостола находятся похвальные слова, каждого он помнит, о каждом заботится.
«Примите для Господа» (16:2) просит он за своих сослужителей, и при этом умоляет сторониться производящих разделения и соблазны (16:17).
Божья любовь сделала всех этих далеких друг от друга людей близкими и родными, объединила в одном служении Богу, в едином свидетельстве миру.
Если мы не можем кого-то принять как друга или родственника, как единомышленника или однопартийца, мы можем принять его «ради Господа».
Этот Павлов призыв выражает его личный опыт принятого Богом гонителя и «изверга».
Господь принял нас в Свою семью, Свой народ, и ради Него мы принимаем другого, в Нем мы едины, в Его любви любим, в Его милости милуем

Media Mobilization – о миссии и профессии в их связи

17 ноября, 2010
Статьи

Особенности организации

13-14 ноября в Ирпене в центре «Духовное возрождение» состоялось событие, с трудом поддающееся классификации. Состав участников был слишком пестрый. География обширна. Конфессиональные предпочтения не прочитывались.

Предложенные темы заинтересовали и представителей церквей, и профессионалов, особенно тех профессионалов, которые служат своими талантами церкви. Противоречия клира и мира, церковных и общественных интересов не чувствовались.

Интерес к теме был неподдельным. Участники – мотивированы. Во время семинаров на улице было пусто, без прогульщиков – все дорожили временем и старались получить максимум пользы. Условия проживания, комфорт в залах и обеденное меню не стали предметом обсуждения и недовольства, как это бывает на обычных конференциях.

Как член оргкомитета открою секрет: лучшее в конференции получилось как-то само собой, а вот чтобы что-то испортить, нужно было постараться.

Главная идея

Событие объединило тех единомышленников, которые не только верят в преображающий потенциал церкви, но и реализуют его в меру своих возможностей. Идея социального влияния церкви через медиа-каналы была сквозной для всех выступлений. Оказалось, что даже обычные христиане, работающие в СМИ, причастны миссии церкви в мире, Великому Поручению Христа.

Оставшиеся вопросы

Многие дискуссионные вопросы снимались простым фактом разнообразия – вроде хотел поспорить, но вдруг разглядел в оппоненте хорошего человека, профессионала, христианина, и понял, что лучше оставить друг друга в покое и смириться с несхожестью. Но остались некоторые мучительные вопросы – кто же эти либералы, о которых так гневно вещали некоторые спикеры? Если от них все беды, то можно лишь приветствовать ограничения свободы слова, цензуру в СМИ и контроль над интернет-пространством. Почему-то политкорректно молчали об очевидно нелиберальных методах лоббистов русского мира и православной цивилизации под эгидой РПЦ.

Много говорили о христианском влиянии, лоббировании, но при этом не очень прояснялась специфика – что же собственно христианского в этих социальных или медийных технологиях; чем лучше христианское манипулирование нехристианского?

Мобилизация к служению и миру

Слово мобилизация не должно уводить в длинный ассоциативный ряд. Никто не собирался воевать. Мобилизация – приведение в готовность, в бодрствующее состояние тех христиан, кто по милости Божьей наделены талантом и ответственностью. Это не военное, а естественное состояние, позволяющее оперативно реагировать на события, давать им оценку, стимулировать аналитические способности и критическое мышление получателей информации. Межконфессиональный состав участников и спикеров говорил скорее о мире, чем о войне — о мирном труде журналистики на благо всего общества и о единении разных церквей вокруг Христа и Его доброй вести людям.

Христианское свидетельство в мире интернет-СМИ: инновации и традиции, исторический рубеж

14 ноября, 2010
Статьи

Христианское присутствие в мире глобальных связей приобретает новый характер, предполагающий радикальную открытость и универсальность. Большинством христиан Церковь по-прежнему воспринимается как институт, в то время как человечество вступило в эпоху сетей – социальных и информационных. В этих условиях медиа-служение должно использовать всю полноту новых возможностей и стать важной стратегией свидетельства Церкви в децентрализованном, деинституализированном мире. Это служение диалога, посредничества, коммуникации между разрозненными, разобщенными единицами мировой сети; соединения их в новое сообщество посредством информационных связей, перерастающих в связи социальные и духовные.

Христианское свидетельство и СМИ: принципы отношений

Христианство адресовано миру, коммуникативно по своей природе. Слово – начало Евангелия. Информация – христиански оправданная ценность, ведь «вера от слышания». Информация о Боге, Его любви и милости к человеку не может быть сухой, нейтральной, она ценностно и этически окрашена, обладает преобразующим потенциалом. Поэтому христиане-журналисты воспринимают СМИ не просто как профессию, но и как служение благовестия. Если Благовестие – слово о Благодати, благая весть; то христианские СМИ – агентства, службы (служения) добрых новостей.
Обычно СМИ перепродают информацию, ориентируясь на финансовую выгоду, политкорректность, социальный заказ, мировоззренческие презумпции, этические нормы. Христианские СМИ ввязываются в неравную конкуренцию с коммерциализированными СМИ, потому что предлагают важную информацию, которая не оценивается в денежном эквиваленте.
Духовные основания предшествуют честному бизнесу и этичной политике. Есть то, что стоит продолжать, несмотря на заведомую изначальную убыточность. В то же время христианские СМИ влиятельны и состоятельны в долгосрочной перспективе.
Христианские СМИ опосредованно влияют на все, меняя в первую очередь мышление человека, и уж затем отношения социокультурной, экономической, политической, бытовой сфер жизни.

СМИ и церковный канон

Церковь – самые традиционный институт общества, поэтому развивается по инерции и меняется медленно. Основа церковной традиции – устное предание и книжный канон.
Территория СМИ лежит за гранью любой традиции, выходит за границы текста в реальную обыденную жизнь среднего человека.
Конфликт священного канона и профанной информации, элитарности и народности, закрытости и вседоступности до предела обостряется в эру Интернета.
Книгу можно отследить и проконтролировать. Информацию без ее носителей – куда сложнее. Может быть, поэтому традиционные институты продолжают выпускать издания как вещи, опасаясь их дематериализации, освобождения от привычной оболочки. Но эти соображения безопасности вступают в противоречие с запросами читательской аудитории и миссионерским призванием Церкви.
По данным польского Института Книги в 2008 году лишь 38 % жителей страны держали в руках книгу, а в предыдущие годы эта цифра была значительно больше – 50% [Дорогою до книжки // Український тиждень. – 2010. — №45 (158). – С. 46]. У меня нет данных по странам постсоветским, но можно предположить, что в самой читающей стране, точнее в ее бывших республиках, люди уже давно перестали читать и думать.
Если большинство предпочитает электронные СМИ, то было бы наивностью полагаться на силу печатного слова. Если мы сами давно не читали книгу в hard copy, то наивно ожидать, что люди будут покупать и читать миллионные тиражи христианских книг и журналов.
Устное слово однажды стало книгой. Так слово стало доступным для многих читателей (живущих в разных странах и даже в разных эпохах), а не только для слушателей-свидетелей единократного события. В эпоху электронных текстов книга дематериализуется и графема снова становится словом. Но это слово в силу новых технических возможностей остается достоянием потенциально всех людей – нынешних и будущих пользователей Интернета
Сможет ли современное христианство преодолеть ограниченность письменной традиции и выразить вечное Слово на языке электронных медиа? Это вопрос также о том, сможет ли христианство предложить всем доступную добрую весть, понятную и актуальную для интернет-сообщества. Это вызов радикальной открытости

Традиции продолжаются инновациями

Традиции – от сердца к сердцу. Современный человек избирателен в своих связях, поэтому прорваться к личности будет все сложнее. Общение лицом к лицу станет редкостью.
Инновации – социальные сети, где сообщества единомышленников, любителей, друзей, одноклассников и коллег компенсируют обезличенность реальной жизни.
Традиции – читать то, что «одобрено». Сегодня информацию ищут самостоятельно, она всем доступна и не классифицирована. Библиотека «сделай сам». Самые массовые и официальные издания самые думающие не читают. Как известно с советских времен, в Правде нет известий, а в Известиях нет правды.
Инновации – рассылки о новых изданиях; подборки, обзоры; Интернет-каталоги по авторам, темам, жанрам; многопрофильные порталы; система оценок, отзывов, рейтингов.
Традиции – толстая книга на целый год. Сегодня читают много и кусками, по диагонали, параллельно с другими текстами. Предпочитают карманный формат книг, журналы — приятные на ощупь и удобные для чтения в толпе.
Инновации – читабельные и краткие тексты, приемлемые для считывания с экрана мобильных устройств. Классические проповеди и богословские трактаты отпадают.
Традиции – известные и умные люди почти недоступны. Сегодня онлайн-конференции, блоги и форумы открывают касту интеллектуалов для самой широкой аудиотории, делают ее подотчетной и уязвимой.
Инновации — богословские порталы, открытые для самых широких дискуссий; онлайн-конференции известных христианских лидеров; читательские клубы.
Традиции – «приходите в церковь или в библиотеку, там мы вам расскажем и дадим почитать Библию». Сегодня стало обычным делом получать информацию к месту своего нахождения. Информация приходит к людям. Благая весть должна быть доступна всюду.
Инновации – онлайн-служения, архивы проповедей на сайтах, открытые веб-камеры, горячие линии связи с представителями церквей, душепопечителями, авторами проектов
Чего не встретишь в Интернете
Что сохраняет свою ценность в мире вездесущих и всевластных СМИ?
Личное общение лицом к лицу – редкое, но дорогое. Это не только посиделки за чаем, но и возможность подать руку поскользнувшемуся; беззлобно взглянуть в глаза обидчику; обнять старого друга. Христианские СМИ должны сохранять личностную направленность, подводить людей к глубоким и личным отношениям.
Экран компьютера или телефона не должен заслонить собой других людей и Бога среди них. Интернет-сообщество не заменит Церковь, а онлайн-консультация – исповеди.
Интернет может рассказать об опыте других людей, встретивших Бога и нашедших Его церковь, но не сможет дать этот опыт, заменить его непосредственность любым количеством информации.

Выход в Интернет – исторический рубеж христианства

Духовный опыт, открытый к обсуждению, вопросам, сомнению, доступный всей интернет-аудитории, тоже становится иным. Здесь он верифицируется, становится публичным, интерсубъективным событием.
Христианское свидетельство в глобальной информационной сети включает чувства стыдливости и смирения, момент рефлексии, пафос миссионерства.
Интернет и эпоха глобальных СМИ требуют от христианства радикального самоотчета о своей вере перед лицом всего мира.
Рассказ о своей вере соседу по улице или однокласснику в школе – один из рубежей в христианском росте личности. Исторический рубеж для всемирного христианства – шаг в Интернет, искреннее и аргументированное свидетельство в масштабах WWW, где может встретиться кто угодно, где ты будешь найден и узнан, где твоему свидетельству будет противостоять совокупный интеллект секулярного и нехристианского мира.
Я помню свою растерянность, когда человек, мои отношения с которым назвать христианскими можно лишь с большой натяжкой, сказал мне, что перечитал мои проповеди в Интернете. Мир большой, но только не для того, кто хочет спрятаться. Он знал обо мне всё. В своей словесной активности я сделал сам себя открытым, обнаженным, уязвимым. Вспомнившиеся слова Тютчева были утешением: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется, — и нам сочувствие дается, как нам дается благодать». А евангельские слова Христа – предупреждением для всех тех, кто скор на слова и чьи слова влиятельны: «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» [Матф.12:36-37].
Выходить в сеть можно лишь с полнотой ответственности, иначе – незачет. Но если этот вызов будет принят, христианство сможет открыть новую страницу своей миссии, начать новый диалог с постхристианским миром, вернуть свое влияние если не в политическом, то в информационном, культурном поле, что первичнее и важнее.

За каждое слово – отчет

Встреча с людьми – ответственность. Встреча с миром в сети Интернет пугает особенно – своим масштабом возможных последствий. Простонародная мудрость спешить не советует: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь». В глобальной информационной сети провокационная статья, острая фраза, резонансное выступление распространяются стремительно, отследить их практически невозможно.
Есть ли что сказать миру нам, современным христианам? Что можем сказать мы, не пророки и не святые? К чему призывать, чем поделиться? Сегодня не столько свобода слова, сколько его скудное содержание, его порча, девальвация становится главной заботой.
Евангелист-радикал Шейн Клэйборн признается: «В прошлом ярлык радикал был приятным, потому что позволял мне быть дерзким, и при этом меня никто не воспринимал всерьез. Это слово позволяло игнорировать людей, особенно тех, кто настаивал на тех истинах, которые мир склонен пропускать мимо ушей. Но потом произошло нечто странное. То ли я перестал быть радикалом, то ли проявилось множество обыкновенных радикалов. Сегодня люди обращают на тебя внимание. И вопрос уже не в том, что делать, если тебя никто не слышит, но что делать, когда люди принимают твои слова всерьез… А что мы будем делать, когда на радикалов появится спрос на рынке? А если нас попросят написать?» [Клэйборн Ш. Путь. – М.: ЭКСМО, 2010. — С. 19].
Я добавлю еще вопросы. А что, если у нас появится много читателей? Есть ли, что им предложить? Не разочаруем ли мы их отсутствием свежих идей и низким уровнем грамотности? А если наш ресурс станет и в самом деле интерактивным? Готовы ли мы общаться с людьми не только ради наших собственных рейтингов?
Вызов служения людям, встречи с ними, вызов их глаз, их сердечной боли, потерянности и отчаяния обращается к нашей христианской совести, искренности и мужеству служить.
Весь мир как на ладони. Как никогда доступный, как никогда грешный и несчастный. Послужить ему через СМИ – великая возможность и величайшая ответственность.

РЕЛИГИЯ БЕЗ СКОБОК: ФЕНОМЕНОЛОГИЯ В ТЕОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

11 ноября, 2010
Статьи

Феноменология религии уже пережила этап быстрого роста в качестве самостоятельного направления и перешла в стадию постинституальную, когда ее эвристическое значение не вызывает сомнения, но границы размыты как никогда. Вместо того чтобы спорить о статусе ее как дисциплины, что более актуально и доступно для представителей сложившихся религиоведческих школ на Западе; постсоветским исследователям, давно наблюдающим за этими дискуссиями со стороны, стоило бы присмотреться к творческим импульсам феноменологии, ее влияниям на смежные науки. В современном религиоведении феноменология сохраняет свое значение исключительно в качестве междисциплинарной методологии, в этом качестве она продолжает привлекать и внимание теологов, видящих в ней научное обоснование собственных интуаций.
В религиоведении сложились различные феноменологические подходы Г. Виденгрена, О. Хульткрантца, М. Элиаде, К.Ю. Блеекера, Г. ван дер Леува, Ж. Ваарденбурга. Среди современных постсоветских религиоведов, занимающихся феноменологией религии в ее связи с теологией, можно выделить А. Красникова [1], М. Пылаева [2-3], М. Шахнович [4]. Феноменологический след можно найти в теологических текстах П. Флоренского, К. Барта, П. Тиллиха, Ф. Хайлера, Т. Альтицера, К. Ранера.
В рамках нашей статьи мы оставим в стороне вопрос, от кого вести феноменологию религии – от Эдмунда Гуссерля или Шантепи де ля Соссе — и сосредоточимся на тех ее тезисах, которые стали основой для теологических построений Рудольфа Отто [5]; которые он творчески усвоил и переработал; и которые стали жить самостоятельной жизнью в текстах других теологов. Выбор концепции обусловлен не первенством либо оригинальностью, но степенью влияния на последующую религиоведческую науку и теологию.
Книга Отто оригинально обобщила то, что витало в воздухе, в атмосфере начала XX в. – ощущение неполноты, лишь частичной правоты и наметившегося кризиса либеральной теологии; понимание неадекватности схоластической систематики для ответов на «философию жизни»; чувство фальши от редукционистских проектов социологизаторства, историцизма, психологизма.
Феноменология как метод фокусирует внимание исследователя на общем, которые просвечивает сквозь феномены; на том невидимом и утраченном целом, которое обычно заслоняется частями и сохраняется как остаток.
Не отбрасывая важности эмпирической науки, всестороннего исследования видимого мира, теолог обратился к незамеченным, темным, таинственным вопросам о целостной реальности религиозной жизни, которая не складывается из частей; о глубинных измерениях религиозности, не видимых на социальной поверхности.
Уже тогда в феноменологии условно выделялись дескриптивный и интерпретативный подходы. Если представители первого сосредоточились на описании религиозных феноменов как данных, то Отто — на понимании их смысла в его открытости субъекту. Это означало, что религия открывалась, в первую очередь, как личностно окрашенные события внутреннего мира — опыт, откровение, переживание.
Если религия – опыт отношений человека с Высшим, Священным, нуминозным, то здесь оправдывается особая роль религиозного чувства, логики сердца. Чувство и личные отношения дополняют собой рациональное, познавательное отношение. Ограниченность самосознания, не способного видеть и чувствовать Священное, преодолевается в сверхсознании – сознании, открытом к религии как высшему опыту, направленном на Священное.
Особый характер обретает и религиозная деятельность как репрезентация Царства Божьего: молитва или прославление гимнами становятся понятными в их собственной логике, внутри духовной реальности.
Логика феноменологии была продиктована протестом против растворения предмета в социальном, эмпирическом, историческом плане. Оказывается, что сознание живет своей внутренней жизнью, оно интенционально – направлено не только вовне, но и вовнутрь, где обитают сущности феноменов, видимых во внешнем мире. Интенциональность понимается как собственный способ существования сознания, интенция сознания на сверхъестественные объекты открывает возможность созерцания эйдосов.
Феноменологические процедуры самоанализа сознания способствовали проникновению в тайны мышления и его объектов – ноэзиса и ноэмы. Согласно гуссерлианской методологии, воздержание от суждений (эпохе) позволяет совпасть ноэзису и ноэме во внутренней направленности, достигнуть субъектно-объектного единства.
Феноменологический метод, применимый к теологической проблематике, раскрывал скобки религии. Религия освобождалась от социально обусловленных рамок, в том числе от тех ограничений, которые были сформированы ее же собственным историческим развитием.
Для феноменолога религия обретает значимость не только в силу социального влияния или исторической фактуры, но и внутри сознания как его неоспоримая реальность, врожденная, предпосланная идея.
Религия без скобок предстает в своей универсальной идейной и исторической значимости. Но эта историчность была особого рода, историчность неисторичная, антиэволюционистская. Историки-феноменологи обосновали, что культ высшего существа был всегда и у всех, что высшие формы религии не развились из фетишизма или анимизма; и даже больше – что чувство Священного присуще и людям формально неверующим.
В истории разных времен и народов обнаруживались архетипы, сквозные идеи, повторяющиеся ситуации, узнаваемая логика. Для теологии обращение к традиции открывало не столько исторический опыт, сколько актуальные до сего дня экзистенциальные ситуации, фундаментальные личные истины.
Исследования феноменологов многое прояснили в истории и типологии религии, нашли сходности, структурное единство религиозности как типа отношения к миру и «иному». Но вся эта подготовительная работа историков способствовала освобождению от истории, от исторической обусловленности, от историцизма. Последовательная феноменология использовала исторический материал лишь для одного — чтобы найти стержневые, осевые, краеугольные идеи, а далее понять их собственный смысл.
Для религиоведов и теологов, привычно использующих историзм как универсальную объяснительную схему, феноменология дает методологические рекомендации для его преодоления и дальнейшего осмысления религиозных феноменов в их внутренней, собственной логике. Это попытка прорваться к сущностям, к основе созерцаемых феноменов. Это промежуточное место между теологией и философией религии, между эмпирическими и теоретическими подходами к религии.
История показывает видимое многообразие религиозной жизни. Философия религии характеризует мировоззренческую рамку. Феноменология обращается к ее качественному содержанию, собственной жизни религиозных смыслов; к анализу субъективной стороны религии в ее психологических и метафизических аспектах.
Именно внутренняя сторона религиозности привлекала Рудольфа Отто. Он постоянно заявляет, что нуминозное усматривается индивидуально, в процессе личной религиозной жизни и религиозной мысли. Это был ответ теолога историцистским и социологизаторским подходам. Появление феноменологии религии сделало невозможной критику теологии и таких ее объектов как Бог и душа, с позиций внешней науки. Существование объектов религиозного сознания вполне естественно, хотя открывается лишь через сопричастного познающего субъекта Священному, в меру этой сопричастности.
Религиозные объекты предстают как реальность не только социальная, психологическая, но и онтологическая, религия в таком случае рассматривается как участие человека в этой реальности, общение с ней, жизнь, пребывание в ней.
Религия вне скобок принимается как есть, как самоценность и безусловная значимость. Человек ничего не достигает, никуда не эволюционирует, ничего не придумывает, а находит в готовом виде внутри себя. В таком понимании встреча с Богом и вера в Него не являются заслугой человека, не требуют ничего особенного, так как у человека и нет ничего того, что не было бы дано, подарено. Присутствие Трансцендентного в реальности человеческого сознания, в центре внутреннего мира, возможно лишь как Дар.
Теология прошла свой путь от исторического критицизма, через социальный евангелизм, прорывы к трансцендентному, «прыжки веры в иррациональное» к новому открытию Благодати. Украинские исследователи отмечают, что подобный путь проходила и философская мысль, так что можно вполне обоснованно говорить о некоей конвергенции в открытии Дара [6].
Встреча с Высшим, Священным, открытие и принятие Дара не обусловлены и не предпосылочны. Напротив, опыт часто мешает откровению, требования разума – пониманию того, что выходит за его пределы, а социальная активность и культурно-исторический фон закрывают то, что не способны вместить в свой контекст и прояснить своими средствам. Вот почему трансцендентальная редукция феноменологов коррелирует с христианскими добродетелями смирения, простоты, благодарности.
Итак, есть непостижимая реальность встречи с Богом, которую надо признать и изучить, но не эмпирическим методом. Встреча со священным недостижима для опытного познания, но схватывается интеллектуально-интуитивным усилием.
Но и здесь есть свои опасности. Социальное и историческое дают богатую картину мира, хотя и неполную. Субъективный опыт углубленности, рефлексии, интенции на себя также ограничивает реальность своим малым миром, личным интересом, узкорациональным.
Общее не сводится к истории, но видимо в ней. Таким же образом оно открывается внутри, но не замыкается там. Т.е. последовательная феноменология выступает не только против исторического или эмпирического редукционизма, но и против субъективизации, психологизации религии.
Здесь возникает тема иного, инаковости, интерсубъективности. Отто замечает, что для теологов стало привычным, чтобы «идея Бога мыслилась в соответствии с тем личностно-разумным, каким его — в ограниченной и скованной форме — человек обнаруживает в себе самом» [5, с. 7]. Но тогда это будет не Священное, а Рациональное или Социальное.
Есть метасоциальная, метаисторическая сущность, ускользающая от пояснительных схем общественных наук. В религии есть социальные, исторические, культурные аспекты, связанные с ее функционированием в человеческом обществе, способом ее организации и самопрезентации. Но сутью остается иное – мистическая связь, союз человека с Богом, не описываемые в категориях религиозных ритуалов, институтов, верований.
Религия выражает себя, присутствует в социальном порядке, но при этом остается автономной, не подвластной логике социального эмпиризма. Вопрос о природе религии уводит вглубь, от социального к трансцендентальному, от того, что человек создает, к тому, что человек находит в себе, в актах своего сознания, как данность, дар, событие.
Священное проявляет себя в видимой реальности, через иерофании, но остается таинственным для непричастного и неглубокого разума. Есть невидимая сторона религии и трансцендентное как объект познания, но открываются они лишь в меру личной сопричастности Священному. Личная причастность, приобщение к Богу не снимает вопрос о религии в ее онтологическом измерении, но является предварительным условием. Доказательства бытия Бога проверяются изнутри ситуации, среди отношений.
У религиоведов возникнет естественный вопрос, понимают ли религию лучше изнутри. Что может не заметить профессиональный взгляд внешнего исследователя? Что может не понять верующий человек, лишенный возможности посмотреть на себя и свою веру со стороны? В своей позиции Отто стоит на границе, пользуется и теологическим, и феноменологическим инструментарием, поэтому можно назвать его призыв к приобщению, к бытию внутри, условием необходимым, но не достаточным. Без взыскательного самоанализа, без требовательной верификации, знание, вынесенное изнутри себя, останется эзотерическим, социально бесполезным и сомнительным. То, что избегает рациональной критики и упорствует в иррациональности, не видимо, не прозрачно для себя, не рефлексивно, не дает радости понимания и согласия.
Возможно, предчувствуя грядущую тотальную критику рационального, Рудольф Отто уже в подназвании книги («Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным») утверждает связь, а не разрыв иррационального с рациональным, их дополнительность в рамках более общей картины реальности. Работа написана вблизи границ, разделяющих реальность нуминозного, психологического и социального; написана с их тонким чувством, если не сказать пониманием.
Вместо того, чтобы отбросить те или иные познавательные способности, Отто показывает их новую перспективу, их возможности в свете трансцендентного. Есть рациональные презумпции веры, и есть особые чувства, связанные с необъяснимой, но оттого не менее сильной уверенностью в реальном существовании своего объекта.
Отто открыл теологическую перспективу для нового понимания религиозных понятий греха, веры, Бога. Книга «Священное» стала закономерным явлением в протестантской теологии, искавшей ответы на внутренние либеральные вызовы, господствовавшую в мире самоуверенную позитивистскую доктрину, имманентистскую «философию жизни».
Священное избыточно, не сводимо к рациональному и к моральному. Нуминозное указывает на Божество в Его тайне. Тайна означает не только скрытость, потаенность, но и инаковость, знакомую ветхозаветному Иову и реформатору Лютеру: «Момент «совершенно иного», парадокс и антиномия, образуют как раз то, что мы назовем дальше «иововским» рядом мыслей, который ни для кого не был так характерен, как для Лютера» [5 с. 26]. Эта theologia mirum связывает религию откровения, мистику и логику нетривиальной связью и раскрывается в последовательности удивления (выход за рамки того же), парадокса (противоречие по отношению к) и антиномии (противоречие в себе).
Священное гипостазируется как иное, таинственное, не сводимое и не объяснимое в привычных категориях. Оно есть в первичном опыте до того, как сознание начнет его рациональное испытание. Оно уже присутствует, не создается, не доказывается. Священное присутствует в сознании, в душе как их основа, более глубокая, нежели субъектность, самосознание. Священное безпредпосылочно, врождённо, направляет знание и опыт, а не выводится из них.
В феноменологии Отто есть и субъективизация теологии, и попытка ее же рационально интерпретировать, вывести на свет интерсубъективности. Очевидно, что это было не догматичное богословствование. По мнению современных исследователей, идеи «священного» вписывались в общую эволюцию догматики в адогматику: «Либеральная теология протестантизма, на наш взгляд, явилась первой осознанной попыткой построить христианское богословие на недогматической основе» [3, с. 69].
Теолог исходит из этой презумпции, но идет дальше, где есть не только субъективное переживание человека, но и «священное», и его откровение. Путь к Богу проходит не столько через личное переживание, сколько через восхождение к общему в религиозности разных людей и народов, через отыскание типического, реконструкцию целого.
Феноменологии религии удалось привлечь внимание к структурным аспектам, повернуть исследователей от бесконечного разнообразия социальных проявлений и сравнительных схем к реальности сходных объектов религиозного сознания.
Феноменология религии и теология, пользующаяся ее инструментарием, актуальны для современного сознания акцентированием переживания, мистического чувства. Феноменология углубляла понимание религии как отношения человека с Богом и особенного переживания, не описываемого в категориях эмпирической психологии или социологии.
Вместе с тем, феноменология участвовала в подготовке глубинного кризиса традиционной религиозности в ее конфессиональных формах и богословской системности. Рождался новый мистицизм, не вписывающийся в рамки конкретных традиций, ломающий их, связанный скорее с религиозным чувством человека вообще и человечества в целом, чем с конфессионально определенной теологией.
Вместе с тем, в рамках христианства подобный универсализм по-новому выразил старые теологические догадки, инклюзивность, связанную с дерзостью смотреть на все религии как устремленные в своем пределе на Христа. Определенную солидарность с этими настроениями вслед за Карлом Ранером проявляет папа Бенедикт XVI [7, c. 129].
Но у теологов, следовавших в русле феноменологии, речь шла о куда большем — об универсальном характере религиозности, которая может быть как открытой, активной, так и скрытой, латентной. Идея крипторелигиозности предшествовала теологическим концепциям анонимного христианства и отразила антропологический поворот в сознании европейской культуры XX в.
Вынося за скобки разнообразие обрядов, культур, доктрин, феноменология открывала человека как homo religiosus, т.е. как человека, в котором религиозность предшествует всему остальному – социальному, историческому, культурному. Вера в священное, в высшее существо, предшествует не только в плане онтологическом, но также историческом – большинство теологов-феноменологов склонялись к идее прамонотезима.
Их идеи находят отзыв и сегодня. Так Марк Дрисколл, один из ведущих проповедников неопротестантского движения Emerging Church, утверждает, что «авторы Ветхого завета предполагают, что все верят в Бога. Этот факт объясняет, почему в адрес безбожников звучат насмешливые ремарки: «Сказал безумец в сердце своем “Нет Бога”» [8, c. 31].
Очевидно, что такая религиозность не совпадает с религиозностью конфессиональной. Социологи религии зафиксировали за последние пятьдесят лет упадок последней и последовательный рост «общей» религиозности, мало выразимой в теологии, но все более влиятельной на глобальный духовный спрос (например, см. интересную книги пастора С. Сельмановича [9]).
Человек становится более религиозным, но не более верующим. Современный человек спрашивает Бога о Нем же: «Кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него?» (Иоан.9:36). Есть поиск Бога, есть смутное чувство Бога, или даже Его предчувствие. Но все меньше доктринальной определенности и рационального самоотчета.
Феноменология привлекала внимание исследователей-религиоведов и христианских теологов к малоизученным областям религиозной жизни, граничащим с территорией священного, трансцендентным субъектом отношений, внутренним опытом, личным переживанием. Но целостная реальность открывается лишь при взаимодействии феноменологического подхода с герменевтикой, теологией (особенно с исторической, систематической и сравнительной), историей, психологией, социологией и философией религии. Феноменология высветила объекты познания, которые освоить так и не удалось, но даже предварительное знание о них научило мыслить по-иному и позволило дополнить структуру религиоведения новыми гранями малоизученной реальности.
Реконструкция религии в ее исторических, географических и социокультурных координатах дополнилась глубинными, общими структурами. Местом встречи человеческого и Божеского, имманентного и трансцендентного, рационального и нуминозного, оказался сам человек; не сакральное место, но внутренняя сторона личности, территория духа. Для теологов религия без скобок обнаружила в себе большой гуманистический потенциал, осмыслить и осваивать который еще только предстоит.

Литература
1. Красников А.Н. Современная феноменология религии / А.Н. Красников // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. — 1999. — №6. — С. 36-47.
2. Пылаев М.А. Западная феноменология религии. Теоретико-методологические основания и перспективы построения религиоведения как науки о святом / М.А. Пылаев – М.: РГГУ, 2006. – 97 с.
3. Пылаев М.А. Кризис либеральной теологии протестантизма и феноменология Рудольфа Отто / М.А. Пылаев // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. — 1998. — №4. — С. 67-79.
4. Шахнович М.М. Феноменологическое религиоведение: история и метод / М.М. Шахнович // Очерки по философии и культурологи. – СПб., 2001. – С. 301-308.
5. Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным / Р. Отто / Пер. с нем. А.М. Руткевич. – СПб., 2008. – 272 с.
6. Пашков К. Дар и благодарение в контексте христианской и постмодернистской антропологии [Електронный ресурс]. Режим доступа: http://theology.in.ua/ua/bp/theological_library/theological_books/38480/
7. Ратцингер Й. (Бенедикт XVI) Вера. Истина. Толерантность. Христианство и мировые религии. / Йозеф Ратцингер (Бенедикт XVI) / Пер. с нем. Евгения Верещагина. – М., 2007. – 367 с.
8. Дрисколл М. О бытии и сущности Бога / Марк Дрисколл. – Чернигов: In Lumine, 2008. – 96 с.
9. Сельманович С. Это все о Боге: история мусульманина атеиста иудея христианина / Самир Сельманович. – М., 2010. – 336 с.

Православное и евангельское христианство: общие корни, схожие проблемы

3 ноября, 2010
Статьи

Общая история.
У различных церквей есть общее прошлое, в котором хранится и опыт былого церковного единства, и созданное вместе богатое богословское наследие.
Общим местом в дискуссиях православных и евангельских христиан стали тезисы о древности православия и молодости протестантизма. На самом деле протестантизм действительно выделился в самостоятельную конфессию лишь в XVI в., но он не возник из пустоты, он прошел весь предыдущий путь вместе с католической церковью, а до того с церковью неразделенной. Канон, патристика, соборы – достояние единой церкви, еще не расколотой на восточную и западную. Тысячелетняя история церкви – от Пятидесятницы до схизмы 1054 года – является общей.
В публичных диспутах православные апологеты пытаются присвоить ту часть истории, которая принадлежит всем христианам. Странно, что вроде бы серьезные православные богословы называют патристику своей, православной, прекрасно зная, что православия как конфессии в то время еще не было. Еще более странно, что евангельские христиане иногда соглашаются с этой приватизацией и признают свое позднее рождение, свою непричастность средневековой истории. Возможно, в этом отказе выражается известное пренебрежение историей, ставшее негативной особенностью протестантизма. Возможно, скромное признание своего меньшинства перед влиятельными историческими церквами, сознательный отказ от споров с привилегированными конфессиями.
Так или иначе, тысячелетняя история, в которой было самое главное для последующего развития, в которой оформился круг ортодоксии, сложились основные богословские школы, установилось единство в многообразии Церкви, является общей для всех основных конфессий.
Патристика может быть названа не только православной, но и католической, и евангельской. Все это хорошие слова, применимые к церкви, отражающие ее разные аспекты. Но когда эти слова становятся «брендами» конфессий, они разделяют, обособляют то, что должны объединять.
Общее не только прошлое, но и настоящее, и будущее. В той мере, в какой православная и евангельская церкви осознают свою причастность единой вселенской Церкви, они могут считать общим не только первое тысячелетие, но и все последующие века. Бог – Господин всей истории, и Его промыслительная работа не закончилась на патристике. Открытое византийским богословам и западным схоластам предназначалось не только им самим, но и всей Церкви. Основные тезисы Реформации были адресованы всему Pax Christi, а не только самим протестантам. Общей нужно считать всю историю, в которой то одна, то другая церковь служит остальным, выполняя свою уникальную миссию, используя только ей врученные дары для обогащения всех. Такой взгляд на историю открывает целостную панораму, где у каждого есть свое особенное место, и это место не закрывает собой целое. Патристика, которой так дорожат православные; схоластика, которой справедливо гордятся католики; богословие Реформации, на котором «стоят, и иначе не могут» протестанты, — слагаемые одной истории. Т.е. всегда есть предшественники и продолжатели, которым стоит быть благодарным. Но этим все не ограничивается. По мнению большинства богословов, следующей парадигмой будет парадигма экуменическая, в которой соучастие церквей будет не в виде последовательных эпох и параллельных традиций, но скорее в виде общей трапезы, сопричастия, общения за одним столом. Так последовательность историческая снимается и завершается в общем служении друг другу и миру.

Общий культурный контекст
Православная и евангельские церкви соседствуют в одних и тех же национальных культурах. Культурный контекст трансформирует как православие, так и протестантизм в специфический национальный тип духовной культуры.
Было бы проще, если бы каждой церкви соответствовала своя культура. Но церкви разные, а духовная культура общества одна, составная, сложная. Если церковь понимает важность культурного фактора, то она с готовностью идет на контекстуализацию своих внутренних принципов.
В странах политического православия стало привычным слышать об их «православной культуре». Приравнять православную культуру (культуру церкви) к культуре всего народа – не просто теоретическая ошибка, но и опасная теолого-политическая доктрина. Культура народа испытывает религиозное влияние, но включает в себя и другие компоненты, значимость которых может меняться в разные периоды.
У культуры по отношению к религии все же есть своя автономия. Я не собираюсь выступать апологетом секулярной культуры, но замечу, что автономия культуры выступает созидательным и примиряющим фактором в условиях поликонфессионального общества. Оценить автономию культуры могут те христиане, которые живут в странах нехристианского большинства. Напротив, трудно смириться с автономией тем, которые живут в регионах титульного христианства и еще пытаются претендовать не только на свободу выражения веры в религиозных формах, но и в формах культурных, даже больше — на единый религиозный стандарт для социокультурной жизни всего общества.
Или мы признаем известную автономию культуры и культурообразующие права разных конфессий, или мы отдаем культуру одной из них, дискриминируя остальные, ограничивая культурный понтенциал «нетитульных», «неисторических» церквей.
Большинство наших народов поликонфессиональны, в их культуре можно найти влияние разных конфессий. Взгляд на культуру как на гетерогенную сферу поможет раскрыть социокультурные возможности разных конфессий, направить их в созидательное русло, а не на защиту «своих» «канонических территорий» и борьбу с «чужими» влияниями.
Общие проблемы
Старая, но так и не решенная проблема — синкретический характер «православной» духовности. «Русь была крещена, но не просвещена». Святая Русь – мифологема. В реальности имеет место сложный синкретизм язычества, обрядоверия и советизма. Это общий вызов церкви, на который нужно ответить христианским просвещением.
Новая глобальная проблема — агрессивная исламизация. Это вызов для христианского единства, при котором разности более не кажутся несовместимыми. Не странно ли, что враги христианства видят его единым, в то время как для православных баптист хуже любого нехристя?
Общая история и культура создают фундамент, опыт, прецедент, чтобы былое единство в многообразии возрождалось снова и снова, особенно перед лицом общих проблем, которые не решаются порознь.

У православных и евангельских церквей одна история на всех (наброски тезисов)

2 ноября, 2010
Статьи

У различных церквей есть общее прошлое, в котором хранится и опыт былого церковного единства, и созданное вместе богатое богословское наследие.
Общим местом в дискуссиях православных и евангельских христиан стали тезисы о древности православия и молодости протестантизма. На самом деле протестантизм действительно выделился в самостоятельную конфессию лишь в XVI в., но он не возник из пустоты, он прошел весь предыдущий путь вместе с католической церковью, а до того с церковью неразделенной. Канон, патристика, соборы – достояние единой церкви, еще не расколотой на восточную и западную. Тысячелетняя история церкви – от Пятидесятницы до схизмы 1054 года – является общей.
В публичных диспутах православные апологеты пытаются присвоить ту часть истории, которая принадлежит всем христианам. Странно, что вроде бы серьезные православные богословы называют патристику своей, православной, прекрасно зная, что православия как конфессии в то время еще не было. Еще более странно, что евангельские христиане иногда соглашаются с этой приватизацией и признают свое позднее рождение, свою непричастность средневековой истории. Возможно, в этом отказе выражается известное пренебрежение историей, ставшее негативной особенностью протестантизма. Возможно, скромное признание своего меньшинства перед влиятельными историческими церквами, сознательный отказ от споров с привилегированными конфессиями.
Так или иначе, тысячелетняя история, в которой было самое главное для последующего развития, в которой оформился круг ортодоксии, сложились основные богословские школы, установилось единство в многообразии Церкви, является общей для всех основных конфессий.
Патристика может быть названа не только православной, но и католической, и евангельской. Все это хорошие слова, применимые к церкви, отражающие ее разные аспекты. Но когда эти слова становятся «брендами» конфессий, они разделяют, обособляют то, что должны объединять.
Общее не только прошлое, но и настоящее, и будущее. В той мере, в какой православная и евангельская церкви осознают свою причастность единой вселенской Церкви, они могут считать общим не только первое тысячелетие, но и все последующие века. Бог – Господин всей истории, и Его промыслительная работа не закончилась на патристике. Открытое византийским богословам и западным схоластам предназначалось не только им самим, но и всей Церкви. Основные тезисы Реформации были адресованы всему Pax Christi, а не только самим протестантам. Общей нужно считать всю историю, в которой то одна, то другая церковь служит остальным, выполняя свою уникальную миссию, используя только ей врученные дары для обогащения всех. Такой взгляд на историю открывает целостную панораму, где у каждого есть свое особенное место, и это место не закрывает собой целое. Патристика, которой так дорожат православные; схоластика, которой справедливо гордятся католики; богословие Реформации, на котором «стоят, и иначе не могут» протестанты, — слагаемые одной истории. Т.е. всегда есть предшественники и продолжатели, которым стоит быть благодарным. Но этим все не ограничивается. По мнению большинства богословов, следующей парадигмой будет парадигма экуменическая, в которой соучастие церквей будет не в виде последовательных эпох и параллельных традиций, но скорее в виде общей трапезы, сопричастия, общения за одним столом. Так последовательность историческая снимается и завершается в общем служении друг другу и миру.

УРОКИ КЕЙПТАУНА

29 октября, 2010
Статьи

1. Христианство многообразно. Это пугает нас, привыкших к усредненному, черно-белому образу жизни и служения. Но это большое богатство и наша сила. Бог раздал свои дары так, что ни одна церковь не владеет всем. А потому нуждается в помощи других и радуется их успехам, но не ходит со своим уставом в чужой монастырь, не строит всех по своим внутренним стандартам.
2. Христианство живо и привлекательно творчеством. Мы были свидетелями творческого подхода к организации программы. Но за этим стоит творческий подход и к благовестию, и к церковной жизни. Некоторые участники прятали глаза, наблюдая за танцами африканцев. Жаль, что у нас омертвела способность к радости, к эмоциональности, к искренности, в конце концов — к принятию тех видов христианской культуры, которые отличаются от нашей. Говорят, что африканцам простительно танцевать, а нам нельзя. Но у русских, украинцев, белорусов была своя, ныне утраченная музыкальная и танцевальная культура, просто мы ее напрочь забыли. Я сам не умею танцевать и никогда не танцевал, но теперь даже жалею, что не смог поддержать наших братьев в их радостном прославлении Бога всеми своими чувствами.
3. Пока евангельские церкви продолжали борьбу за свои советские традиции, обсуждали служение женщин и длину юбок, ругали молодежь и современные переводы, Евразия как-то незаметно быстро стала диким полем на фоне явных благословений в Африке, Азии, Латинской Америке. Что-то с нами не так. Раньше даже евангельские христиане говорили, что Россия чуть ли не хранительница мировой духовности, последний оплот живой веры. Теперь в это верят только православные, и то фанатично и без результатов. Мы разочарованы в себе, но по-прежнем смотрим исподлобья на других. В Кейптауне была прекрасная возможность искренне порадоваться за наших братьев, благовествующих по всему миру, а также был дан шанс вместе с этим преодолеть мессианские комплексы (только мы! впереди планеты всей! нас мало, но мы верны!), жить одной христианской мировой семьей, служить Богу вместе.
4. Есть свои проблемы и внутри Лозаннского движения. Одна из них — тот же конфликт поколений. Молодое поколение служителей было слабо представлено в программе. Emerging generation вышло за рамки и куда-то ушло дальше или в сторону. Лозаннское движение стареет вместе с участниками. С нами уже нет престарелых Билли Грэма и Джона Стотта. Основатели уходят. Их ученики остаются без учеников, без продолжателей. Возможно, я преувеличиваю, но поколение 20-30 летних живет своей Лозанной, у них своя agenda. Хотелось бы знать, какая? Ведь это вопрос ни много, ни мало, о будущем движения за всемирную евангелизацию…

ЧУДО ДАРА

26 октября, 2010
Статьи

«Благодать!» — говорим мы, когда вдруг переживаем счастье, оказываясь в неожиданно приятном положении или получая незаслуженный подарок. Это происходит, когда в обычную жизнь вторгается чудо. Чудо может быть более чудеснее, или менее, но в любом случае оно указывает на какой-то далекий, нездешний источник, случается вне наших прогнозов, выпадает из обычных причинно-следственных связей.
Когда вдруг перестает болеть то, что долго мучило; когда забегавшийся раб мегаполиса открывает для себя свободу и простор девственной природы; когда обреченный на казнь получает прощение. Я произношу это слово, когда наблюдаю за игрой своих детей и понимаю, что они – чудо, не мой проект, а Божий подарок; когда смотрю на кривую своей жизни и удивляюсь милости Всевышнего; когда чувствую в сердце любовь, хотя умом знаю, что на это не способен, что этой любви просто неоткуда взяться.
Все это – следы, отсветы Благодати. Полнота же ее переживается, когда Бог прикасается к сердцу и говорит с ним. Когда Он исцеляет измученную грехом душу. Когда Он прощает, списывает долги. Когда человек вновь видит в себе образ Божий и обретает ранее утраченное достоинство. Когда то, что долго и тщетно искал в мире, даруется из Божьих рук.
Благодать Божья доступна всем. Вне логики расчета, вне законов экономики, за пределами рынка, выше справедливости. Такая благодать удивляет отчаявшихся грешников и раздражает религиозных самоправедников.
Человек нуждается в том, что находится за его пределами, за порогом его логики, понятия о справедливости, принципов обмена. Благодать — то, что приходит издалека, не принадлежит миру наших отношений. Благодать – дар от далекого Бога, привет вечности, шанс потерявшемуся, заблудшему сыну.
Благодать – главное слово в христианстве, его не найти в других религиях. Здесь есть и учение о праведности, и предостережение о наказании, но прежде всего — проповедь о любви. Христианство без благодати – такая же мертвая религия, как все прочие. Интересная, умная, красивая, но не живая.
Все, что нам нужно – благодать. То, что нужно всем. Что не принадлежит никому. Что доступно каждому.
Везде и нигде — как воздух и Бог. Бесценна, но не предметна — как жизнь. Невесомая вещь, невидимое богатство. Ее отсутствие или потеря – смерти хуже. Ее тратят без меры; расходуют, не замечая. Но страшно остаться без нее вовсе. Это ад, пустота, обреченность.
Самое лучшее пожелание, которое можно оставить читателям – пожелание благодати. Именно с этого апостолы начинали и заканчивали свои послания первым христианам. Именно этого так не хватает нам с вами, жителям постхристианского мира.

Кейптаун 2010

19 октября, 2010
Статьи

Лозаннский конгресс в Кейптауне: подведение итогов или новая страница?

В эти дни в Кейптауне проходит Третий всемирный конгресс участников Лозаннского движения за всемирную евангелизацию. Первая встреча состоялась в 1974 году и вселила большой энтузиазм в сердца участников. Второй конгресс проходил в Маниле в 1989 году на фоне начавшегося распада социалистической системы, его планы на будущее также были оптимистичными. Казалось, что история закончилась – победила не только демократия, но и христианство как ее союзник. Тогда мало думали об антихристианском потенциале секуляризированной демократической культуры и реальной опасности панисламизма.
Третья встреча уже задолго до ее начала была названа исторической, поскольку подводила определенный итог широкой и активной миссионерской деятельности второй половины двадцатого века и приоткрывала новую, сложную для понимания страницу миссии.
В Кейптауне заговорили о христианстве как меньшинстве, о вызовах нового атеизма и секуляризма, о наступлении агрессивного ислама, о глубочайшем кризисе западного христианства. Героями конгресса стали представители Азии, Африки, Латинской Америки. Программа отразила глубинные смещения в структуре, географии, культуре, богословии мирового христианства. Его центр сместился с Севера на Юг (от богатых к бедным) и с Запада на Восток (от уравнивающего вестернизированного глобализма к глобализму многообразия — этнокультурной сложности, контекста и аутентичности, конфликтной разности, плодотворных неосинтезов).
Примечательно, что в программе нашлось место лишь для одного участника из Евразии – миссионерки Ширинай Досовой. Была представлена личность, но не был представлен суммарный опыт, концепции миссионерской работы в бывшем СССР. Евразия становится белым пятном на миссионерской карте мира. Причиной этого могут быть неутешительные результаты и отсутствие ярких лидеров, интересных для аудитории мирового масштаба.
Внимание евангельского сообщества сегодня приковано к Китаю, где церковь жестоко преследуется, но при этом удивительно успешна в своей проповеди. Сотни делегатов из Китая не смогли приехать на конгресс, так как их лишили паспортов.
Конгресс собрал более четырех тысяч делегатов, из которых 1600 участников представляли образовательную и научную среду. Такой интеллектуальный потенциал был собран впервые для активных дискуссий о будущем евангельского движения и его миссии в мире.
Новым трендом в миссии, по словами многих спикеров конгресса, становится христианство как образ жизни – не в отрыве от жизни мирской, но в ее гуще. Быть миссионером не значит ехать куда-то, но быть там, где христианин уже живет и работает. Такая интеграция христианства в естественный порядок жизни открывает новые перспективы миссии, но еще нуждается в богословском осмыслении, детальной интеллектуальной проработке, так как пока с трудом вмещается в привычную матрицу мышления большинства евангельских христиан, особенно из бывшего СССР.