Online

Синяя птица

Синяя птица


Сегодня утром я шел на работу обычным путем и встретил старую иномарку с запомнившимся названием модели – Nissan BlueBird. Что-то зацепило меня. Возник далеко идущий ассоциативный ряд – пьеса Метерлинка, советский ВИА, песня Макаревича, волшебные детские сказки… Я подумал о том, как странно на капоте ржавой машины встретить такие чудесные слова. Они были знаком нездешней реальности, в которой вместо старого металла, человеческого техногенного мусора, вони бензина – свобода полета, невиданные живые создания, свежие краски мира. Синяя птица звала куда-то за собой, но я спешил на работу и не был уверен, что готов увлечься ей, что вправе рисковать своим социальным положением, привычным местом в обычной, хотя и опостылевшей жизни…
Вечером я решил посмотреть давно залежавшийся фильм «Планета К-РАХ». Пришелец с другой планеты попадает в американскую психушку и пытается лечить тех, кого люди-специалисты вылечить не смогли. Одному из несчастных он рассказывает о Синей птице. Однажды птица прилетает и все больные психиатрической клиники смотрят из окон на посланницу из мира счастья….
Не слишком ли много совпадений? Пусть еще не машут крылья, но уже возникло устойчивое предчувствие встречи

Untitled Post

«Чувствуется воздух перемен». В Киеве завершил свою работу 26 Съезд ВСО ЕХБ

Очередной съезд Всеукраинского союза объединений евангельских христиан-баптистов (ВСО ЕХБ) стал волнующим событием в силу принципиальной непрогнозируемости. Тем самым украинские баптисты подтвердили свою верность демократичным принципам церковной жизни и устройства. «Никто не знает, чем съезд закончится» — говорили делегаты даже во время подсчета голосов. «Никто не знает» означало, что участники съезда ждут воли Божьей и понимают, что любые человеческие планы относительны.

Общинный характер жизни баптистского союза предполагает, что воля представителей церквей может изменить регламент и подготовленный сценарий. Согласно плану Совета ВСО ЕХБ, состоящего из старших пресвитеров и руководства союза, на голосование предлагалась лишь одна кандидатура действующего председателя. Такая упрощенная схема стала распространенной практикой на баптистских съездах. Но в этот раз делегаты съезда собрали подписи в поддержку еще одного, нового кандидата в председатели союза и поставили это предложение на голосование. В зале началось оживление, ситуация стала неуправляемой – именно такие моменты показывают, как воля Божья, которую спрашивают перед началом съезда, корректирует мнения людей и направляет общий ход событий.

По данным счетной комиссии 288 голосов было отдано за действующего руководителя ВСО ЕХБ Нестерука Вячеслава Васильевича, 253 голосов – за Антонюка Валерия Степановича, до настоящего времени исполнявшего обязанности секретаря союза. Последний отдал свои голоса нынешнему лидеру, показав готовность работать вторым ради перемен в будущем. По словам Вячеслава Нестерука, «Юридически я остаюсь председателем, но настоящим руководителем будет Валерий Антонюк, на нем будет и ответственность за будущее». Разрыв в 25 голосов показал, как сильны реформаторские настроения в баптистских церквах, как велик спрос на лидеров нового типа, сочетающих деловую компентность, посвященность служению и качества эффективного управленца. Очевидно, что ВСО ЕХБ – основная протестантская конфессия Украины и крупнейший баптистский союз в Европе – нуждается в обновленной стратегии и сильной команде. Кроме Валерия Антонюка заместителями председателя стали Игорь Бандура и Николай Каспров. Сергей Санников, глава Творческого совета ВСО ЕХБ, готовящего предложения по стратегии развития союза, отметил сильный импульс съезда для дальнейших преобразований: «Здесь чувствуется воздух перемен. Есть основания для оптимизма».

ТЕОЛОГИЯ В ГОСТЯХ (мысль к статье)

ТЕОЛОГИЯ В ГОСТЯХ (мысль к статье)


Теология в гостях

В мире, называющем себя постхристианским и даже постметафизическим, теология обречена на скитания. Не имея своего места, теология стучит в дверь чужих домов, часто стук остается безответным, но иногда ее пускают в гости. Быть в гостях – далеко не худшая доля теологии, учитывая бездомность Бога в обезбоженном мире, да и самого человека – в дегуманизированном (расчеловеченом, обесчеловеченом) обществе.
Образ теологии как находящейся в гостях может многое прояснить в теологических сдвигах современности. «Быть в гостях» означает временно находиться в чужом доме с согласия его владельца, пользоваться расположением и гостеприимством хозяина. Во-первых, это временное присутствие. Выходит, что хозяин живет своей жизнью большую часть времени, и лишь иногда, будучи в добром расположении духа, пускает к себе гостей. Теология не обладает фундаментальным статусом, прочным положением в обществе и должна довольствоваться временным интересом и преходящим настроением хозяев «своих» домов. Теология должна быть готова в любой момент и в любой ситуации предложить актуальный разговор, понятный и интересный для господской семьи; как минимум, дать объяснение своего пути – откуда и зачем. Странники всегда воспринимались подозрительно, теология не исключение. Нужно найти веские и искренние слова, что двери домов открылись.
Во-вторых, «быть в гостях» — присутствовать в чужом доме. Это предполагает не только определенный этикет поведения, но и соответствующий этикет мышления, стиль, образ мысли, направленный на хозяина и его дом, его мир.
Как всякий хороший гость теология может вести разговор на языке, принятом в доме принимающей стороны, довольно естественно чувствовать и вести себя в каждом данном отграниченном языковом пространстве, «доме бытия». Но помимо прекрасной языковой подготовки, обусловленной необходимость часто путешествовать и бывать в разных «домах», теология не забывает и свой собственный язык. Собственный язык уходит корнями в библейские тексты, насыщен их смыслами, их духом.
Слишком близкая дружба, нераздельная слитность теологии с наукой чревата потерей собственных оснований. Когда изменится представление о науке, научная картина мира, придется менять и теологическую парадигму. «Теология в гостях» с готовностью переопределяет свои принципы, выражает их по-новому, в каждой парадигме, но никогда не сливается, не слипается с данной картиной мира. Подобная автономия отстаивается и отдельными науками, поэтому понятие о «теологии в гостях» корреллирует с автономией наук. Сегодня вовсе не обязательно, чтобы все науки отвечали некоей единой научной парадигме. Конечно, наивно требовать от вчерашних служителей единственно верного истмата-диамата реализации принципов «методологического анархизма», но настолько же наивно не замечать очевидный факт методологического, мировоззренческого, парадигмального плюрализма, которому отвечает и автономия отдельных наук, и автономия внутри отдельных наук.
Теология гостит в домах различных наук, усваивает их аппарат, язык, опыт, методологические приемы, примеривая все это на свою основу. «Теология в гостях» не претендует на построение своего отдельного дома на улице «Всех наук». Она сознательно сохраняет свой особый статус, будучи своей для всех наук, всех обогащая и всеми обогащаясь.
Бездомность теологии не так опасна, как закрытость теологии. Лучше постоянно искать свое место и жить странником и пришельцем, чем сиднем сидеть на остывших камнях храма, из которого Бог удалился

Untitled Post

Untitled Post


Дорогие друзья и коллеги!
Через день я стану на календарный год старше. Хочется думать, что при этом – умнее, терпеливее, мягче. Но я не вправе делать героем своего краткого обращения себя же, я считаю таковыми всех вас – кто работал и работает рядом со мной, кто общается, дружит, помогает, так или иначе принимает участие в жизни моей и моей семьи. Благодарю вас за терпение, дружелюбие, снисхождение, сочувствие. Простите, что редко нахожу добрые слова и время для дружбы и общения. Сейчас не могу не сказать об этом. Хочу расти вместе с вами, опережать годы в зрелости духа, оставаясь при этом молодым и неподвластным недугам своего времени. Все доброе, что есть у меня, это вы и от вас. Спасибо вам, вы мой праздник! Спаси Господи!
МЧ

Не хочу учиться…

Не хочу учиться…


Мы повторяем эту фразу с улыбкой, вспоминая детский мультфильм и мало задумываясь о моральном, даже мировоззренческом подтексте слов. Действительно, фраза стала ходячей благодаря «Дюймовочке» режиссера Леонида Амальрика, именно поэтому воспринимается как добрый юмор. Но стоит вспомнить, что любое творчество в советское время было с двойным дном и таило в каждой сказке долю правды, как вдруг глаза открываются на серьезные смыслы и переклички между «юморными» цитатами: «Ну вот, поели, теперь можно и поспать!… Ну вот, поспали, теперь можно и поесть!…», «- Ну, как, хороша невеста? — Хороша! Жалко только, что она не зелёная. — Ничего, поживёт с нами — позеленеет», «Чем хотите пока заняться, состоятельные кроты? — А что, если нам посчитать?», «— Может тебе пойти учиться? — Мне надоело! — Как это? Ты еще не пробовал.— А мне заранее надоело!». Коль учиться надоело заранее, то остается лишь зеленеть от скуки и безделия, либо бесконечно пересчитывать свои накопления.
В истории русской литературы подобные морализации встречаем у Дениса Фонвизина в «Недоросли»: «Митрофан. Слушай, матушка, я те потешу. Поучусь; только чтоб это был
последний раз и чтоб сегодни ж быть сговору.
Г-жа Простакова. Придет час воли божией!
Митрофан. Час моей воли пришел. Не хочу учиться, хочу жениться».
Очевидно, то «жениться» не означает серьезного намерения создать семью и служить своим ближним. Не видно за этим и желания по-настоящему полюбить того, на ком «хочется» «жениться». За буквами столь значимого слова просматривается лишь эгоистическая страсть к удовольствиям, безответственным и легко доступным. В пользу этого вывода говорит и слово «хочу» — не «решил» или «думаю», а просто хочу, хочу и все. Еще не состоявшийся как самостоятельный человек, еще не заработавший ни копейки, Митрофанушка утверждает, что пришел час его воли – не Божьей, не родительской.
В глобальном обществе потребления «хочу/не хочу» решает все – своеволие определяет ценности, нравственные принципы, образ власти и общества. Недоросли, не наученные отцовской розгой, привыкают идти на поводу у своих желаний расслабиться, повеселиться, незаметно попадая в зависимость от наркотиков или азартных игр. Не будучи научены строгим законам духовным и социальным, руководствуясь лишь своими «хочу», чиновники, политики, бизнесмены становятся продажными и циничными. Распадаются семьи, потому что супруги не только не могут уступать друг другу, но и не хотят учиться этой науке. В интернатах дичают оставленные дети, чьи родители не захотели обременять свою развеселую жизнь.
В нашем обществе, одержимом «хотением» приятного и легкого, слова Христа об учебе и бремени кажутся юродством: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Матф.11:28-29). И практически невыполнимой кажется задача, поставленная Христом перед апостолами: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Матф.28:19,20).
Если люди не хотят учиться, утратили способность и желание к образованию – формированию или ре-формированию своего правильного образа, образа Божьего в себе, как можно научить их? Причем Христос предлагает миру не часть Своего учения, а «все, что Я повелел», т.е. полноту ответственности, серьезности, духовности. Такое иго отпугивает даже самых прилежных учеников.
Надо признать, что в опасениях тех, кто избегает такой ответственной учебы, ученичества у Христа, есть доля правды. Слишком все серьезно, слишком тяжело. Но Христос неожиданно добавляет: «Иго Мое благо и бремя Мое легко» (Матф. 11:30). Он обещает делить вместе с нами все тяжести духовного формирования и жизни по вере, а потому вес будет посильным. Теперь уже нельзя сказать «не могу», остается лишь «не хочу» — честное признание разленившегося потребителя, не желающего нести иго нравственного труда, бремя взятой духовной ответственности.
Сегодня «игом» с легкой руки называют совесть, порядочность, честь, принципиальность, веру во что-то кроме себя, неэгоистическую любовь. Христос зовет учиться этим трудностям у Него, обещает внимание и поддержку. Под началом Христа иго оказывается благом, а бремя легким. Легким не только благодаря Божественной помощи, но в силу соответствия нашей настоящей природе, подлинным потребностям.
Потребители «легким» называют то, что не связано с ответственностью, совестью, сложными духовными вопросам. Христианство же называет «легким» то, что отвечает на нужду души, что отзывается радостью в сердце, что укрепляет дух и сближает с Богом. Легкое – не искусственные потребности («похоть плоти, похоть очей и гордость житейская»), а естественные для человека духовные качества. Научиться у Христа кротости и смирению, восстановить образ Божий в себе, обрести покой от восстающих на душу хотений – дело трудное, т.е. неестественное для плоти, но легкое, сродное для духа.
Современный человек бежит от «сложного» Бога в глобальный супермаркет, где тратит свои деньги, самого себя, свою жизнь на удовлетворение ненасытных желаний. Скрываясь от самого себя, от встречи со своей совестью, человек-потребитель совершенствуется в реализации своего ложного «я», проекта «я хочу». А покоя как не было, так и нет.
«Адам, где ты?». Бог не зовет на экзамен и суд. Божий Сын в Своем Воплощении восстановил нашу поврежденную природу, избавил ее от рабской зависимости, от низших желаний. Христос призывает человека вернуться к себе.
Тяжело от греха, от вины, от плохих воспоминаний, от грязных желаний. У Христа же каждый «труждающийся и обремененный» может вновь научиться легкости, когда на сердце спокойно и совесть чиста. Как легко возвращаться домой, как легко возвращаться к себе!
В «не хочу», которое стало принципом жизни большинства современных людей, есть не только протест против нравственных норм и требований общества, но и глубинное желание вернуться к естественному образу жизни, к подлинности, к свободе. Последнее можно только приветствовать. Но лишь в отказе от своеволия и подчинении себя легкому игу Божьей воли человек способен научиться ответственной духовной свободе. Только в Божьей школе можно научиться самому главному в жизни – стать настоящим, стать собой

(Опубликовано в журнале РЕШЕНИЕ, 2010)

Perspectives on Christian Philosophy in Russia: An International Seminar

Moscow Theological Seminary of Evangelical Christians – Baptists
The Association for Spiritual Renewal
The University of Texas at Austin
The Nizhniy Novgorod Association for the Study of Religion

Perspectives on Christian Philosophy in Russia:
An International Seminar
Moscow, May 31, 2010
There is a rich and ancient tradition of Christian philosophy in Russia. Interrupted by 70 years of Communist rule, it is only just starting to be reborn. It is clear that in our present spiritual situation some traditions will need to be creatively reinterpreted. What are even more needed are new ideas, approaches, and concepts. The latter can be found only in dialogue between different traditions and cultures. Openness to others’ experience and valuing diversity are critically important for the maturation of the post-Soviet Christian intelligentsia.
Representatives of various Christian traditions and schools of philosophy will come together in an international seminar to discuss the future of Christian philosophy in Russia. They will pay special attention to the problem of the relationship between Christianity and other worldviews.
The seminar’s presentations and discussion will be dedicated to a comparative analysis of Christian philosophical thought in the West and in Russia; thinking through the particularities of the post-Soviet worldview and its relationship to Christianity; opportunities for a philosophical defense of the Christian faith in postmodern culture; and the topic of Christian intelligentsia and its educational mission.
We invite teachers and students of Christian educational institutions, religious scholars, philosophers, theologians and journalists to participate in the seminar. The seminar materials will be printed separately. Please send the texts of your presentations to Igor Malin ([email protected]).
Please, contact Dr. Michael Cherenkov regarding participation: [email protected]

Schedule

10:00 Opening:
Greetings from Peter Mitskevich, President of Moscow Theological Seminary
Introduction of participants by Michael Cherenkov

10:15-11:15 Presentation by Robert Koons:
Christian Philosophy in the USA: Self-Analysis and Prospects of Dialogue with Secular Society
11:15-11:35 Presentation by Michael Cherenkov:
Christian Philosophy and Evangelical Churches in Russia
11:35-12:00 Presentation by Igor Malin:
Existential Tradition: From a Philosophy of Praxis to Active Ministry
12:00-12:30 Presentation by Sergey Mezentsev:
On the Synthesis of Theology, Philosophy, and Science
12:30-13:00 Presentation by Gennady Savin:
Secular and Religious Discourse: In Search of a Common Language

13:00-14:00 Lunch

14:00-14:25 Presentation by Alexander Dubrovsky:
A Period of Uncivil Religiosity in the Post-Soviet Sphere: Theological Reasoning in a Protestant Context
14:25-14:50 Presentation by Evgenny Zaitsev:
On an Optimal Balance of Westernization and National Identity in Russia in the Context of Orthodox-Evangelical Dialogue
14:50-15:10 Presentation by Mark Elliott:
Evangelical Churches and Society: Problems and Prospects for Dialogue
15:10-15:30 Presentation by Alexander Abrochnov:
Religious Philosophy Through the Prism of Modern Media
15:30-15:50 Presentation by Victor Lyakhu
15:50-17:00 Presentations by Participants:
Igor Alenin, Andrei Suzdaltsev, Dmitry Doronin (Wisdom and Revelation: Problems in Christian Epistemology), Alexei Tokarev, Sergey Popov, Gennady Likhikh

17:00-17:30 Conclusion of Seminar: Summing up

Perspectives on Christian Philosophy in Russia
May 31, 2010
Moscow, Russia

Seminar Participants

1. Andrei Suzdaltsev – Poet; Radio host; regular author of articles in Christian publications such as Decision, Christian, Protestant, etc. ([email protected])
2. Sergey Mezentsev – PhD, Pastor of an Evangelical Christians church ([email protected]).
3. Alexander Dubrovsky – PhD, Lecturer, Department of Journalism, Institute of Parliamentarism and Entrepreneurship, Minsk, Belarus ([email protected])
4. Igor Alenin – PhD, Dean, Russian-American Institute ([email protected])
5. Robert Koons – PhD, Professor, Department of Philosophy, University of Texas at Austin ([email protected])
6. Gennady Savin – PhD, Director, Master’s Program, Moscow Theological Seminary ([email protected])
7. Mark Elliott – PhD, Editor, East-West Church and Ministry Report ([email protected])
8. Igor Malin – PhD, Religious Scholar; Executive Director, Nizhniy Novgorod Association for the Study of Religion ([email protected])
9. Evgenny Zaitsev – PhD, President, Zaoksky Christian Institute of Humanities and Economics ([email protected])
10. Alexei Tokarev – PhD, Nizhniy Novgorod Association for the Study of Religion; Professor, Evangelical Christian Seminary, Moscow ([email protected])
11. Alexander Abrochnov – Journalist; PhD (Russian Education Academy University); Academic Secretary, Nizhniy Novgorod Association for the Study of Religion ([email protected])
12. Dmitry Doronin – PhD, Religious scholar; Ethnographer; Nizhniy Novgorod Association for the Study of Religion ([email protected])
13. Sergey Popov – Pastor; Vice President, Russian Bible Society ([email protected])
14. Gennady Likhikh – Pastor; Chairman, Board of Directors, Apologet Biblical Academic Center ([email protected])
15. Michael Cherenkov – PhD, Vice President, Association for Spiritual Renewal ([email protected])
16. Victor Lyakhu – PhD, M.Th.; Liturgist, Professor, Zaoksky Spiritual Academy ([email protected])

Understanding (Post) Soviet Baptists

I’m especially grateful for your explanations of «selectivity» and «connectivity» and how they relate to Protestants in Russia and Ukraine. It seems to me this has significant relevance to Baptists and others here in the West as well. While the social and historical context is entirely different, it is interesting to me how both aspects are reflected in some of the tensions these denominations have in the US and Canada

Richard Schermann

If I read Michael’s paper correctly, he thinks Baptists have largely not yet begun to free themselves from the Soviet atmosphere and the choices the Church made under its pressure. Perhaps he is correct, but it is disturbing to me that this paper is needed 20 years after the end of the Soviet Union

Ellis Potter

Understanding (Post)Soviet Baptists

During the years of religious freedom in the former USSR discourse on and evaluation of Soviet Baptists have gone through a series of stages. While at first the Baptists were praised as religious dissidents and conquerors of Soviet atheism, as the years went by they came to be criticized for those very same things—for a purposeful distancing from society, their idiosyncratic church subculture, and their critical approach to the surrounding world. Such radical changes in public opinion are not surprising to religious scholars, church historians, and sociologists. The Church sought to remain itself while society sought to impose its expectations on it, and while these expectations might approach a realistic picture of the Church, they will never fully align.

Right now I’d like to discuss not the transformation of views of Baptists in the popular consciousness, but two methodological principles which are important when studying the actual object in its evolution and modern forms—selectivity and completeness.

Selectivity, in this case, means a conscious rejection of ontological typification and idealization. Holding to this principle, you can always see a partial realization of the “Baptist project,” whereas you will never see a complete unity of model and reality. No historical period can be called a golden age of Christianity. No church or movement can be called a full realization of pure doctrine and evangelical ideals. No generation or church leader can be looked up to as an ideal.

In the Soviet and post-Soviet Baptist Church we should see victories and defeats, achievements and mistakes, fulfillment of and failure to fulfill Baptist teaching and Church doctrine.

Memory’s function is not only to save information, but also to pick out what memories are most important for long-term keeping, and to erase things of temporary importance and replace them with fresher information. We do not need to carry the burden of the past in its entire mass; instead we need to take it apart, look through it, and evaluate it.

The negative image and unimportant details of the Soviet Baptist Church are, with time, fading. In its pure form it looks like a persecuted Church, a movement of nonconformists, and spiritual reformation. However the task of historians and serious researchers is to reconstruct a more complicated, but accurate image. It is the duty of those who seek to be objective to avoid idealization, ideologization, simplification, and schematics.

However very few seek objectivity—instead there is much talk of how the victors are not judged, and that what is most important to the Church is to survive, to stand, to preserve the purity of its doctrine. Unfortunately, it is based on this, and not actual facts, that heroic tales and iconic portraits of spiritual leaders are formed.

It is difficult to say how accurate and widely-accepted the traditional picture of Soviet Baptists as closed, underground, and defensive is. At first glance, the rift between the spiritual needs of modern society and the answers offered by the church is obvious. The traditional Church protected itself, isolating itself from the temptations of a new era, closing its doors to the surrounding world. In this there is an element of betrayal of those outside the church, but there is also evidence of a passionate desire to protect the purity of faith and their principled position. In this sense the words of Vasilii Rozanov about old believers can be applied to post-Soviet Evangelical churches as well: “Maybe they will yet save the world with the treasure of faith they keep hidden; and so much the better that they are ‘unpolished’: the rest spent so much energy throughout history on polishing themselves, that there is nothing left; they have polished away the very core of their being.”

Those are nice words, but one must be careful with them. Being unpolished can’t be considered an accomplishment. We shouldn’t knowingly hide problems and hypocritically turn weaknesses and problems into strengths and accomplishments.

A refusal to compromise, survival skills, strength of conviction, readiness to suffer for one’s principles—these are selective characteristics of Soviet Baptists, which must be completed by systematic characteristics, as part of a complete picture of church life and ministry, which is stripped of extremes and fanaticism and full of positive, life-affirming, and life-altering power.

The domination of selectivity led to decades of church battles against registration, the strict mandate of head coverings for women and a belief in the indisputable authority of canonized church leaders. But this is all but a part of the whole picture. These kinds of changes go a long way towards explaining the immense crisis of post-Soviet Baptists, who still lack their own identity—a theological foundation, a well-developed culture, and a social position. And this yawning empty space cannot be filled by quotes from the Bible, stories of the “soviet of churches,” or criticism of everyone who’s not “one of us.”

Completeness appeals not to the local, epochal, personal, or specific, but to the Christian, Evangelical, historical, and systemic.

Completeness demands a reevaluation of radical psychological provisions. Yes, we must fight, but we must also build. We must be prepared to suffer for our faith, but we should also enjoy life. We must be able to die, but we must also be able to live. We must be able to be in the opposition, but we must also learn responsibility.

A complete view requires historical humility. Soviet Baptists are a part of world Christianity, which can only be strong and rich in connection with its other parts. It is naïve to seriously believe that the fate of world Christianity depended on Baptist churches resisting atheistic ideology, and that Soviet churches were the last guardians of Evangelical truths, and they have nothing to learn from “liberal” and “ecumenical” Western Christianity. Being closed off from the worldwide Christian family, canonization of the Soviet Church, and pretensions to exclusivity are not the best applications of selectivity.

A complete view of the Soviet-era Baptist Church will reveal the special nature of the place and role of Soviet Baptists in the history of the Church. The road of the Christian Church travels through the Soviet Baptist Church, but it doesn’t stop there. The task facing Church historians is to put together a big history of the world Church and a small history of “our” Baptist church, to trace both the advantages and challenges in it; to honestly say that it was not able to do anywhere near everything it set out to, and that its victory over a “godless regime,” was a gift from God, which the church could not take full advantage of. And the pastors and theologians of modern churches are faced with an even more complex task—to free themselves of the weight which ties them to their Soviet past; to pick out and keep that which can serve the Church, which can be emptied of nostalgia, and which can be an investment in the future of Christianity. The Soviet era should not close out the future—it is just a bridge from the depths of history to Church unity, the completeness of its history.

Христианская философия и евангельские церкви в России

Христианская философия и евангельские церкви в России

На первый взгляд может показаться, что «христианская философия» и «евангельские церкви» — из совершенно разных логических рядов и не сопоставимы, а тем более в России, известной своим консерватизмом и неприятием высокой интеллектуальной традиции западного христианства. Действительно, тема, в которой такие слова стоят рядом, сложна уже этим фактом странного соседства. Но если пойти дальше, то словосочетание «христианская философия» также содержит в себе динамические противоречия, распутывание которых облегчит понимание более конкретных вопросов, связанных с евангельскими церквами и российской действительностью. И последняя очевидная сложность названия связана с «евангельскими церквами в России». Сложность положения «евангельских церквей» в названии и реальной жизни очевидна тем более, чем Россия становится (на самом деле так не было никогда!) исключительно православной, моноконфессиональной. В отличие от обыденного сознания, сознания массового (для которого быть «русским значит быть православным»), философия подвергает сомнению подобные очевидности. Можно сказать и по-другому: евангельские церкви в России могут быть в названии и жизни рядом с христианской философией, а во многом и благодаря этому феномену. Далее в простых и кратких тезисах отмечу лишь некоторые актуальные и полезные аспекты христианской философии для евангельских церквей в России.
Полнота церковной жизни отображается в социокультурной реальности и выражается во всем богатстве «человеческих» форм. Классическое сопоставление церкви и секты как разных типов религиозной организации, данное Эрнстом Трельчем , остается методологически приемлемым и сегодня. Церковь утверждает себя в общественной жизни, предлагает свои социальные и мировоззренческие ориентиры. На вызов философии атеистической церковь отвечает не цитатой из Евангелия (как магическим заклинанием или эзотерическим «сокровением»), но философией христианской, из Евангелия выводимой и логически непротиворечивой.
Церковь рефлексирующая, задающаяся вопросом о собственной позиции и ее выражении, обращается к опыту философии, ее методам и языку. Христианская философия – осмысление и выражение христианской веры на языке науки и культуры.
Именно в христианской философии дозволяется максимум творческой свободы, рациональное осмысление доктрин веры, критический взгляд на собственную идентичность. Христианская философия – своего рода школа рефлексирования, практика задавания вопросов, в которых предметы осмысляются на границе внутреннего опыта и внешнего мира. Философия позволяет эксплицировать внутренние вопросы церкви для внешнего мира, говорить на общезначимом языке. Уроки христианской философии — уроки перевода Евангелия, «специального откровения», на язык секулярной мысли, при котором суть не теряется, напротив, становится яснее.
Христианская философия делает доступным для пытливого сознания «совопросника века сего» духовное богатство христианства. Но не маловажно и то, что эта же мысль переводит, прочитывает, анализирует все богатство человеческой культуры для христианства, через призму его догматов. Коль несомненно то, что вся истина от Бога, несомненно и то, что вся эта многообразная и разделенная истина достойна внимания и изучения.
Христианская философия предполагает не только многообразие идей, но и свободное пространство людей, объединенных презумпциями веры, рациональности, культуры, творчества. Это идейная основа для формирования христианской интеллигенции, этосом которой выступает христианский гуманизм. Церковь всегда будет акцентировать теоцентризм (Христоцентризм), секулярный мир – антропоцентризм, роль же христианской интеллигенции состоит в осмыслении Бога и человека в их связи, в интерпретировании и практической реализации догмата Воплощения, Богочеловечества.
Христианская интеллигенция может стать каналом влияния на общественное сознание, той социальной средой, в которой богословие и философия сближаются и отливаются в социально востребованные культурные формы.
Культура выступает альтернативой власти. Структуры последней «герменевтика подозрения» усматривает и в христианстве, его истории, миссиологии, богословии. Крещение народов в христианство огнем и мечом оказалось несостоятельным на уровне практики (не говоря уже об этике), сознание общества противилось навязанной сверху вере. В условиях реального мировоззренческого плюрализма, когда ни одна из религий и конфессий не должна претендовать на монопольные и привилегированный статус, диалог становится главной формой свидетельства, а христианская философия – методикой и теорией аргументации в таком диалоге. Евангельские церкви не обладают финансовым и политическим ресурсом, но могут оказывать интеллектуальное и духовное влияние. По словам первых апостолов, христиане не собираются конкурировать с миром в грубой силе власти и денег, поскольку обладают другой силой, преображающей человека, исцеляющей, восстанавливающей личность: «Серебра и золота нет у меня, а что имею, то даю тебе» (Деян. 3:6). Политическая и экономическая слабость должна оставаться невосполнимой, потому что это позволяет сфокусироваться на главном для христиан – слове, учении.
Этический универсализм, вселенский характер христианства может быть направляющим ценностным и этическим ориентиром глобализации, важным фактором диалога (а не столкновения) цивилизаций. Согласно опросам Института общественного мнения Франции (IFOP), 48% европейцев считают, что именно христианские ценности играют ключевую роль в развитии диалога между различными культурами и религиями . Европейцы перестали внимать притязаниям церкви на несомненный авторитет, но сохраняют лояльность христианским мировоззренческим принципам, да и христианскому этосу добрососедства, без которого плюралистическая Европа перестанет существовать как культурно-исторический тип. Этот опыт ценен и для России, многообразие которой может быть обогащающим или же конфликтным.
Универсализм христианства предполагает как богословское (для церкви), так и философское (для внешнего мира) обоснование. Согласно папе Бенедикту XVI, успех последнего является условием выполнения Великого поручения и был предопределен изначально исторической встречей двух путей Богоискания: «Мы должны распознать перст судьбы – встреча библейской веры с греческой философией была действительно провиденциальной» .
В первые века церковной истории христианская философия помогла богословию сформулировать фундаментальные положения вероучения и отстоять их в открытых дискуссиях. Очевидно, что сегодня усиливается спрос на синтез подобного рода.
В христианской философии достигается синтез веры и разума, веры познающей и разума верующего. Здесь становится очевидной возможность другого разума, не автаркического, не гордого, а служащего и любящего, способного оторваться от себя и стать выше.
Евангельские церкви, пройдя долгий путь внутренней эволюции и борьбы за право на жизнь в российском обществе, в случае сознательного отказа от инкультурации, социализации, консолидации христианской интеллигенции в своей среде оказываются перед угрозой маргинализации и отчуждения. Развитие христианской философии может стать способом активизации интеллектуальных сил евангельских церквей; важным знаком, потенциалом, началом выстраивания социокультурной идентичности; заявкой на свое место, его оформление, закрепление на общей культурной и религиозной карте России.

Христианство в миру? И только в миру

Христианство в миру? И только в миру


Христиан в мире уважают тем больше, чем они «духовнее» и «историчнее». Христианство? Вот вам монастырь, если ищете духовность. Вот вам музей, если интересуетесь историей. «Духовных» и «историчных» христиан даже любят любовью патриотов — вместе с Родиной, ее монастырями и музеями. Особенно если христиане никому не мешают, тихо «отправляют» свои обряды и свое присутствие не обнаруживают. С таким христианством готовы смириться и атеисты, и мусульмане. Под христианство могут выделить даже отдельную тему в курсе истории религий. Пусть все знают, как мы богаты духовно, пусть вспоминают столпников и страстотерпцев, пусть любуются золотыми маковками святых церквей. А еще можем статистику привести – сколько разных конфессий, выбирай на любой вкус. Только вот далеко все это как-то от обычной жизни, параллельно проходит, не касается, не цепляет. Иногда кажется даже так: все наши святые угодники, все анахореты и митрополиты, все храмы и подворья существуют для того, чтобы прикрывать нашу безбожную жизнь. Мы живем, как хотим, а они работают за нас перед Богом, отмаливают грехи, заступаются. При пущей святости нашей церкви обычным людям позволяется тем больше грехов. Потребитель священнику прямо заявить может: я вам деньги даю, жертвую, содержу вас, чтобы вы мои проблемы решали. А то, что проблемы будут, можем не сомневаться. Значит, будут и деньги, чтобы эти проблемы замолить, откупиться от суда Божьего. Всё удобно, все довольны.
Официальное христианство стало частью мира, даже столпом, который поддерживает безбожный порядок. Что действительно беспокоит мир, это активное христианство, христианство живое, обличающее, которое проникает всюду, сверяет все с Евангелием, преобразует все сферы жизни.
Общество потребления производит не только продукты потребления, но и людей-потребителей, которые продукты потребления потребляют. Их отличают пассивность, некритичность, безответственность, управляемость. Большинство людей, если у них есть выбор, живут так: «делаю, что хочу», «не напрягайте», «не грузите». Каждому свое. Попу — веровать, святому — молиться, потребителю — потреблять.
Среди многочисленных ролей, специализаций, хобби христианство не должно отказываться от своего универсализма. Живая, личная, активная вера в Христа нужна каждому человеку.
Если наша страна христианская, если 80% населения декларирует свою принадлежность к православной христианской вере, то почему мы вымираем? Какая связь между нашей верой и нашей жизнью? Если все так плохо в нашей жизни, не пора ли задаться вопросом о вере, которая руководит нами и организует нашу жизнь? Очевидно, что с нашей верой, с нашим христианством что-то не так.
Запись в приходской книге о крещении ничего не гарантирует. В отличие от грехов и вирусов, вера священника не передается.
Так уж сложилось, что в христианстве есть профессионалы и любители. Первые верят так, что эта вера разделяет их с обществом, носят специальные наряды, имеют звучные титулы и ведут специфический образ жизни. Вторые тоже верят, но при своей вере живут как обычные люди в обычном же мире, среди тех, кто не верит или верит иначе. Как бы нехотя, церкви признают, что можно быть и профессионалом в миру. Некоторые церкви используют понятие «монах в миру», характеризующее тех, кто свой обет свершает в обществе, не уходя от людей. И все же это как-то слишком сложно, гораздо проще, бесхитростнее, удалиться от дел суетных, скрыться от навязчивых искушений и полностью посвятить себя вещам духовным.
Это в природе человека – искать однозначности: грешить на полную или в монахи уйти. А еще лучше так: сначала отгулять с размахом, на все сто, а после удариться в религию. Причем сначала и после могут приключаться чуть ли не ежедневно. Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься.
И вот среди грехов и совести мучений посещают приятные мысли: ничего, скоро все это оставлю и уйду в религию с головой, замолю грехи, Боженька простит. Нравится мне все это, по себе эти чувства знаю.
Но вот что мне кажется, вот что подозреваю: эта логика далека от евангельской, да и человеческой честности, правды мало тут. «Жизнь с избытком», которую предлагал Христос Своим последователям, означала полноценность, гармонию всех измерений. Монастырский устав тут не причем, его еще и в помине не было. И апостольство не для каждого.
Что делать, чего требует от нас Бог, вера в Него? Иоанн Креститель говорил чиновникам и солдатам: выполняйте службу достойно, не обижайте людей. А Христос и того проще: «Иди к себе домой, расскажи, что сделал с тобой Бог. Почувствовал, что такое настоящая жизнь? Иди же дальше этим путем и не греши больше». От Евангелия веет не только революцией (это там тоже есть), но и покоем, когда каждый может оставаться на своем месте и при этом быть учеником Христа.
Недавно в Тамбове мои друзья из баптистской церкви провели социологическое исследование, выясняющее отношение студентов государственных и частных вузов к христианской музыке. Как оказалось, молодежь к христианской и духовной относит только классические, консервативные мелодии и напевы. Тут бы порадоваться за наши традиционные церкви с их хорами и общим пением на «советский», привычный лад. Но вот незадача: студенты эту музыку духовной признают, а слушать не хотят, в повседневной жизни слушают другую, современную музыку. Да и сами христиане-традиционалисты поют прохановские песни раз в неделю, а в домах и машинах включают FM-радио или крутят шлягерные CD.
Оказывается, что однозначности, крайности в вопросах христианства и духовности приводят к расколу мира надвое, к раздвоенности сознания. Правильно жить «вот так», но все время жить «как надо» нет сил, да и просто скучно. Посему день воскресный или часы богослужения живем «как надо», а остальные дни – «как можется» и «как хочется».
Христос не довольствуется несколькими часами церковной службы, которые уделяют ему «христиане воскресного дня». Жизнь с избытком, обещанная Им, охватывает всю жизнь человека, но не как тоталитарная система контроля, а как радостное чувство Его присутствия и соучастия во всем, что бы человек не делал.
Замыкаясь в церковных стенах, христианство изменяет своему призванию. Христианство – в миру. Там определяет его место сам Христос. «Как Ты послал Меня в мир, [так] и Я послал их в мир» (Иоан.17:18). Русские христиане-эмигранты в Париже говорили о себе: «Мы не в изгнании, мы в послании». То же самое должен чувствовать христианин в любой стране и в любую эпоху.
Влиятельное христианство заботится не столько о сохранности святых традиций, сколько о деятельном участии в судьбах мира, сознательно идет на риски, связанные с этим внешним служением. Назовите тех христиан, которые больше всего известны и значимы в мире. Среди них не будет богословов или кардиналов. Люди вспомнят о Франциске Ассизском, матери Терезе, Мартине Лютере Кинге. Согласно опросам общественного мнения, в начале девяностых годов прошлого века практикующий «христианин в миру», ученый Сергей Аверинцев был авторитетнее патриарха Алексия II. Это хороший повод задуматься, кто и чему служит. О большинстве христиан в лучшем случае скажут как о «христианских деятелях», а не «общественных» или «народных»; как об иерархах и богословах церкви, а не учителях и отцах нации.
В нашем полирелигиозном мире христианству отвели отдельную нишу и хотели бы там навсегда замуровать, чтобы как в лаврах можно было бы лишь сквозь стекло разглядеть святые мощи и реликвии. Христианству отвели место в храмах и других культовых сооружениях. Христианству отвели также свое время, что в остальные дни никто и ничто не мешало жить в свое удовольствие. Такое положение дел вполне устраивает многих христиан, но только не Христа. Мы помним чудо Пасхи, что Христу было тесно в гробнице, Он покинул отведенную нишу, чтобы быть с людьми во все дни до скончания века.
Христианство это не формальность, не культурная память, не фамилия, непонятно как приклеившаяся. Христианство также не хобби, которое можно скрыть. Это не бирка на груди, которую можно снять.
Христианство не описывается запретами. Не курит, не пьет, не ругается, налево не ходит (раньше бы еще сказали, что и телевизор не смотрит) – далеко не главные характеристики христианина. Из детства помню, как служители церкви обсуждали одного «отступившего» проповедника, в грех которому вменялась игра в домино с «неверными». Сегодня я бы только руку пожал за то, что этот человек умел ценить удовольствие от игры и не чурался общения с людьми.
Когда я увлекся экзистенциальной философией и переживал, как это соотносится с моей верой, мне в руки попалась книжка Карла Генри «Христианин среди философов». Слово среди утвердило меня в моем призвании. Я перестал мысли оппозициями, искать и создавать конфликты. Бог стал открываться среди людей, в гуще жизни.
Что значит быть «христианином в миру», среди людей, в обществе? Что выделяет меня из массы других? Что дает мне чувство принадлежности к иному царству, иной семье? Это исповедание своей веры в Иисуса всегда и везде. Это мужество быть собой. Это верность своему призванию, не смотря на ошибки и падения. Это господство Иисуса Христа во всех сферах жизни. Это духовный стержень, новая жизнь внутри. Это нонконформизм, принципиальность, убежденность. Это серьезность и глубина веры, мыслей и чувств. Это целостное мировоззрение, без болезненной раздвоенности, при которой мир религии и мир общества противостоят и конфликтуют. Это радость творчества, соучастия в Божьем преображении мира.
Жизнь Христова с избытком изливается в мир. Весь мир становится домом для жизни, полем для труда. Христианство не только индивидуально, но и социально, даже космично по своему масштабу. Оно основано не для того, чтобы стать одной религий из многих, но чтобы стать всем во всём.

Катынь. Продолжение следует…

Катынь. Продолжение следует…


Поляки молились, когда советские особисты стреляли им в затылок недрогнувшей рукой. После «Катыни» Анджея Вайды хочется молиться. Хочется просить прощения за грехи наших отцов, за грехи страны, в которой все это было. Хочется благодарить Бога за то, что есть свободная Польша, одна из самых богобоязненных наций. Хочется молить Бога о мужестве быть верным своим принципам и идти за них до конца.
Поляки построили свое государство, отвоевали свою свободу. А что делать нам, на земле которых это случилось? В какую провинцию, глухомань бежать, где скрыться от портретов Сталина, развешанных по Москве в наши дни, от духа ненависти, от злого безумия?
Поляки пострадали от чужих. Мы же – от своих. Страшно, когда твою землю захватили оккупанты и уничтожают все доброе, святое, жизнь народа и культуры. А что делать, когда свои же люди превращают свою же страну в оккупационный режим, когда стукачи и палачи живут в соседних квартирах?
Ужасно, когда убийство поставлено на поток, когда уничтожается цвет нации, ее будущее. Ужасно совершенное преступление, его масштабы. Но еще ужаснее, когда у современных потомком этих убийц ничего внутри не отзывается на открытую ныне правду. Можно жить в Смоленске и ничего не знать о страшных тайнах Катыни. Ужаснее всего историческое беспамятство и отсутствие совести народа, в истории которого была (и остается) Катынь.
Ужаснее самого преступление – тьма в сердце преступника, нераскаянность, ожесточенность.
Хорошо выразил сострадательную «русскую душу» Александр Проханов (да, внук легендарного лидера евангельского движения в России Ивана Проханова!), «За Катынь даже извиняться не следует».
Гниет, умирает Россия. Не потому ли, что мощи антихристовы с почетом лежат на Красной площади? Это страшный символ времени, которое никак не закончится. А точнее безвременья, смерти. Вся страна полна братских могил, вся страна сплошная Катынь.
Где-то лежит и мой прадед, расстрелянный за веру в Христа в 1937 г. В то время как лик его убийцы парит над столицей и славится в народе. Беда, беда народу русскому. Не закончилось все, продолжение следует. Помилуй, Господи