Сильный в кротости
«Множество народа, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! Благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: «Не бойся, дщерь Сионова! се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле» (Иоанн. 12:12-15).
Все четыре Евангелиста описывают въезд Христа в Иерусалим. Такое внимание первых биографов побуждает и нас присмотреться к этому событию, в котором хорошо раскрылся характер Христа, природа Его царства.
Христос продолжает путь в Иерусалим, сознательно идя к Своей конечной цели, к Своей Голгофе. Описанное в вышеприведенном тексте событие связано с Его последним путешествием из родной Галилеи в Иерусалим и становится понятным благодаря уже известному нам предназначению. Сила Христа проявилась в его кротости – готовности идти на жертвы и самоумаление ради великой цели, куда более высокой, чем личные интересы, соображения комфорта и безопасности. Он никогда не манипулировал людьми, не использовал их в Своих целях, но принял на Себя всю полноту ответственности за Свой путь, Свое дело. Кроткая сила Христа проявлялась в сознательной отстраненности от грязной политики, от переменчивых народных симпатий.
Христос показал, что настоящая сила не мыслима без любви, смирения, жертвы. Он не хотел тратить Свою силу, Самого Себя на заигрывания с людьми. Он укрощал Свою силу, берег ее, собирал ее для последнего акта жизни. Он даже скрывал Свою силу, чтобы люди поклонялись не ей, а Богу, который не только в силе, но и в любви, не только в славе, но и в смиренной жертве.
Писатель Виктор Астафьев сравнивает Христа с тиранами нашего времени – Сталиным, Гитлером – и приходит к выводу: «За всю историю человечества лишь один товарищ не посылал никого вместо себя умирать, Сам взошел на крест. Не дотянуться пока до Него ни умственно, ни нравственно. Ни Бога, ни Креста…»[1].
Бог, идущий на крест, непонятен для людей, привыкших к грубой силе, боящихся ее, а потому уважающих. Потому и нет в нашем мире места такому Богу и нет места такому Кресту, которые выражают не силу людей, грубую, физическую, агрессивную, а силу кротости, смирения, жертвенной (неэффективной, нерассчетливой) любви.
Привычные кресты на груди и куполах выражают величие и власть, дань моде и политкорректность. Как же далеки они от своего голгофского первообраза…
Скажу больше. Нам не только не понятен кроткий Бог, но Он нам неудобен, ненавистен. Нас раздражает, бесит добровольное лишение того, к чему мы так стремимся. Мы хотим власти, славы, богатства, силы, а Христос добровольно всего этого лишается, оставляет все это и сходит к нам в образе бедного младенца, живет в теле сына плотника, заканчивает как злодей страшной смертью.
Митрополит Антоний Сурожский, так много сказавший о кроткой силе Бога пресыщенным сенсациями европейцам, больше всего поражал личной историей обращения. Он описывает, как священник Сергей Булгаков «неумело» рассказал детям о Христе, выпятив самые «слабые» Его стороны; как это «зацепило» и привело к встрече с живым Богом: «Отец Сергий Булгаков говорил слишком громко и мне мешал думать свои думы; и я начал прислушиваться, и то, что он говорил, привело меня в такое состояние ярости, что я уже не мог оторваться от его слов; помню, он говорил о Христе, о Евангелии, о христианстве. Он был замечательный богослов и он был замечательный человек для взрослых, но у него не было никакого опыта с детьми, и он говорил, как говорят с маленькими зверятами, доводя до нашего сознания всё.., от чего как раз мы шарахнулись бы, и я шарахнулся: кротость, смирение, тихость — все рабские свойства. Он меня привел в такое состояние, что я решил… ехать домой, попробовать обнаружить, есть ли у нас дома где-нибудь Евангелие, проверить и покончить с этим… И вот я у мамы попросил Евангелие, которое у нее оказалось, заперся в своем углу, посмотрел на книжку и обнаружил, что Евангелий четыре, а раз четыре, то одно из них, конечно, должно быть короче других. И так как я ничего хорошего не ожидал ни от одного из четырех, я решил прочесть самое короткое. Прочти я другое Евангелие, у меня были бы трудности; за каждым Евангелием есть какая-то культурная база; Марк же писал именно для таких молодых дикарей, как я, -для римского молодняка. И вот я сел читать; и тут вы, может быть, поверите мне на слово, потому что этого не докажешь. Со мной случилось то, что бывает иногда на улице, знаете, когда идешь — и вдруг повернешься, потому что чувствуешь, что кто-то на тебя смотрит сзади. Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос… И это было настолько разительное чувство, что мне пришлось остановиться, перестать читать и посмотреть. Я долго смотрел; я ничего не видел, не слышал, чувствами ничего не ощущал. Но даже когда я смотрел прямо перед собой на то место, где никого не было, у меня было то же самое яркое сознание, что тут стоит Христос, несомненно. Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут — значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, всё, что о Нем говорят, — правда. Это того же рода логика, как у ранних христиан, которые обнаруживали Христа и приобретали веру не через рассказ о том, что было от начала, а через встречу с Христом живым… Помню, я на следующее утро вышел, и я шел как в преображенном мире».
Въезд на осле символизирует необычный, нечеловеческий характер Царства Иисуса. Пастор Александр Зайченко в своей проповеди «Неузнанный Царь Иудейский» обращает внимание на параллели между въездом Христа и победоносным шествием Иуды Маккавея: «Воспоминания и ожидания современников Иисуса восходили к реальным событиям почти двухсотлетней давности…В 163 г. до рождества Христова Иуда Маккавей торжественно на боевом коне, как победитель, въехал в Иерусалим. Его приветствовал весь народ, благодарные сограждане постилали перед ним на дорогу срезанные ветви пальм (как символ спасения и мира) и одежду (как символ царских почестей победителю). Для нас особо важным представляются слова приветствия в адрес Иисуса: «Благословен Грядущий во имя Господне!». Правоверные иудеи сразу узнали в них фразу из знаменитого хвалебного псалма 117: 26 в честь победы Маккавеев. Иисусу по аналогии с Маккавеями, они, конечно, отдавали роль национального освободителя от поработителей-римлян. И лишь немногие, самые проницательные, обратили внимание на то, что царь то сидит не на коне, как положено любому царю-победителю и как это было в случае с Иудой Маккавеем. Иисус сидел на молодом осле».
Христос привлекает внимание не красотой и величием церемонии. Его въезд вызывает недоумение – так не делают герои, так не поступают цари. И потому вспоминается не только национальный герой Иуда Маккавей, но описанный в пророчествах Божественный Мессия.
Кротость не означает слабость, а управление своей силой, направление ее на главную цель, а не на свои интересы, сиюминутные желания или выражение эмоций. Христос не разменивался, вся Его жизнь была подчинена воле Отца.
Моисей был призван Богом кротчайшим. Когда его ругали и обвиняли, он молчал. Но когда он видел унижение своего народа, он тут же бросался в бой. Заступившись за соплеменника, он на месте убил обидчика-египтянина.
Христос въезжает на осленке как вестник мира. Но видя, во что превратили храм, сильной рукой очищает его, изгоняет торговцев. Кротость Христа не означает, что Он приспособился к ситуации и не готов говорить правду. Кротость означает мягкую силу, которая не тратится по пустякам, на раздражения, обиды, гнев. Но в принципиальный, ключевой момент, «момент истины», кротость показывает всю свою силу.
В Библии кротость раскрывается как великая и милосердная благость Божия (Пс. 85:5), а также как смиренная покорность Богу, основанная на вере в Его любовь (Числ 12:3; Гал 5:22-23). Отцы и учители Церкви полагали кротость условием духовного возрастания и постоянства в любых жизненных трудностях. Ефрем Сирин учил: «Кроткий, принимая на себя все удары, остается твердым; во время ссоры спокоен, в подчинении веселится, не уязвляется гордыней, в уничижении радуется, заслугами не превозносится, не кичится, со всеми живет в мире».
Иными словами, кротость – это незлобивость, мягкость, миролюбивость, основанные на непреложном факте Божьего всемогущества, опеки и заступничества за тех, кто отвечает на зло добром и на силу — любовью.
Для христианина кротость означает способ свидетельства – являть миру любовь Божью, послушно выполнять свое призвание, смиряя гордость, снося унижения и обиды, не мстя за себя и не претендуя на признание. Так Христос, въезжая в Иерусалим, знал наперед, что прославляющие Его иудеи вскоре будут требовать Его смерти, но от этого не переставал любить этих несовершенных и переменчивых людей и сознательно приносил Себя в жертву за них.
Христос приходит к людям как Царь мира, а не завоеватель. Никогда ранее Иерусалим – город мира — не знал мира, не соответствовал своему названию. Христос, величайший Царь, завоевывает царство не силой оружия, но силой любви. Он приходит к людям с миром и ворота города открываются без боя. Фарисеи в недоумении говорили между собой: «Весь мир идет за Ним…» (Иоанн. 12:19). Многие земные цари, пытавшиеся противостоять своей силой Царю мира, были вынуждены признать: «Ты победил, Галилеянин…».
У Бога есть много причин для того, чтобы объявить нашему миру войну, в которой ни один человек не будет иметь шанса на спасение – ни безбожник, ни религиозник, ни богатый, ни бедный, ни сильный, ни слабый. Но во Христе Бог примирил с Собой мир, не вспоминая наших преступлений и даже не рассчитывая на взаимность. Его добрая воля и незаинтересованная (без соображений выгоды и расчета) жертвенная любовь бросают вызов нашим ожесточенным сердцам — закрытым душам постных самоправедников и пустым душам до сих пор «воинствующих безбожников».
Христос входит в наши города, дома, семьи, души как Царь мира. Если мы встречаем и принимаем Его, начинается настоящий праздник.
[1] Виктор Астафьев. Прокляты и убиты.
