Мир и союз

31 августа, 2017
Статьи

Соломон получил в
наследство от отца сильное царство. А от Бога – непревзойденную мудрость.

Как
он распорядится такими возможностями? Не превратит ли их в оружие против
соседей?

Нового царя
соседи уважали – за отца и за верность отцовской линии. При этом переживали, не
будет ли головокружения от успехов, не захочет ли «царь мира» расширить свою
территорию за счет прилегающих стран, не превратит ли соседей в рабов для
строительства храма своему Богу?

Поэтому Хирам,
царь Тирский отправляет делегацию, чтобы подтвердить дружбу, которая сложилась
с отцом Соломона.

В ответ он получает значительно больше – не только дружбу,
но и деловое предложение; не только мир, но и союз.

Кедры и кипарисы
плывут из Ливана, обратно везут хлеб и масло. Процветает экономика, крепнут
международные связи.

Хронист говорит, что в этом было нечто большее, чем
дипломатический дар, в этом было проявление мудрости, полученной от Бога.

«Господь дал мудрость
Соломону, как обещал ему. И был мир между Хирамом и Соломоном, и они заключили
между собою союз» (3 Царств 5:12).

Мудрый царь, как
и всякий мудрый человек, стремится к миру. «Союз», взаимовыгодный договор этот
мир утверждал и защищал.

0
0
1
194
1084
ASR
21
4
1274
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

/* Style Definitions */
table.MsoNormalTable
{mso-style-name:»Table Normal»;
mso-tstyle-rowband-size:0;
mso-tstyle-colband-size:0;
mso-style-noshow:yes;
mso-style-priority:99;
mso-style-parent:»»;
mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;
mso-para-margin:0cm;
mso-para-margin-bottom:.0001pt;
mso-pagination:widow-orphan;
font-size:12.0pt;
font-family:Cambria;
mso-ascii-font-family:Cambria;
mso-ascii-theme-font:minor-latin;
mso-hansi-font-family:Cambria;
mso-hansi-theme-font:minor-latin;}

Война – это плохое
слово плохих царей. Мир и союз – это слова и политика мудрых людей.

«The Eastern Front of the Western World»

30 августа, 2017
Статьи

Theologian
Amos Yong about our book

Joshua T. Searle and
Mykhailo N. Cherenkov, A Future and a Hope: Mission, Theological Education,
and the Transformation of Post-Soviet Society (Eugene, Ore.: Wipf & Stock, 2014)

“A Future and a Hope: Mission, Theological Education, and
the Transformation of Post-Soviet Society takes us from Oceania to the “other
side” of the West: the Soviet and post-Soviet world.6 More specifically – as
both authors are affiliated with the Evangelically oriented Donetsk Christian
University on the far-Eastern border of Ukraine, and thus address specifically
the Ukrainian context and sociopolitical situation – the proposal at hand emerges
from the Eurasian boundary in a geopolitically liminal space and time between
Europe and Asia. The stakes are high even at this time of writing as the
Russian annexation of the Crimean peninsula has intensified the volatility of
an already unstable region. It is not surprising then that Searle, whose other
scholarship has been on Irish Evangelicalism, and Cherenkov, whose other
publications have been in Russian, are focused on an understanding of the
Gospel and a vision of a Church that is engaged with social transformation. It
is toward such ends that their own proposal for theological education includes
missiological and public-theological dimensions.

The political ferment, however, unfolds amid a deeply
religious matrix. Post-Soviet Ukraine might also be characterized as
post-Christendom, if only in the sense that Orthodoxy in this country has been
disestablished in principle even if not in reality coming out of the break-up
of the Soviet Union. Yet, of course, to say that there is no longer an Orthodox
hegemony in Ukraine is not to say that its peoples are now non-Orthodox, and
certainly not to deny that Slavic cultures remain formed and shaped by the
Orthodox presence over the past millennium and more. Nevertheless, it is within
a context of Christian (read: Protestant) pluralization that Searle and
Cherenkov envision and are working toward a more Evangelical Ukraine, not one
that involves proselytism of the Orthodox faithful toward Baptist or
Pentecostal churches (although such is happening), but rather one that draws
Ukrainians into a deeper Christian and even Orthodox faith in the contemporary
Ukrainian milieu.

Against this backdrop, then, the central idea of A Future
and a Hope is “a church without walls,” meaning first and foremost the people
of God who are engaged with the task of witness and mission amidst the
sociopolitical and economic challenges that constitute this Ukrainian moment.
Theological training institutions are not limited to buildings; their work does
not occur in such spaces. Rather, theological education in the post-Soviet
context cannot but be missional, committed to prophetically heralding the
coming reign of God, and inspiring a faithful social imagination that seeks to
be contextually relevant and effectively engaged in society. Various models are
promoted, including “The Christian Seminar” that sought to connect Christian
faith, post-Communist developments

in the former Soviet Union, emerging consumerist trends, and
globalization dynamics. Put alternatively, Christian theological education on
this Eastern front of the Western world in the present situation cannot but
exist fully in line with the Lausanne Covenant’s holistic missiological vision to
encourage and empower students to participate in the missio Dei for the
Church’s witness in the public square. The point, then, is that theological
education that does not inspire and engender social transformation fails to
bear effective Christian witness in Ukraine. Christian witness is the task and
hope that Searle and Cherenkov invite theological educators – within and beyond
Ukraine – to uphold and perform”

AMOS YONG. Theological Education in the Western Hemisphere:
Select Histories and Current Trends – A Review Essay // InSights Journal, 2017

0
0
1
607
3381
ASR
66
12
3976
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Христианская община как начало «мирного Царства». Вводные замечания

30 августа, 2017
Статьи

Продолжающаяся война в Украине вынуждает
нас думать больше и больше о мире. Думать не о мире, который возможен после
войны. Но думать о мире, в свете которого или в свете мысли о котором мы сможем
остановить войну. И не только думать, но верить, воображать. А также
воплощать то, что мы уже видим очами веры, хотя еще не видим взглядом обычным,
политическим, реалистическим.

Видение «мирного Царства» должно опережать
и сопровождать наши действия. Я сочувствую позиции одного из протестантских
епископов, упорно отказывающегося говорить о «каком-либо мире с оккупантами до
нашей полной победы нам ними», но боюсь, что с таким настроением войну
закончить не удастся. Даже если мы победим на этом этапе, мы будем требовать
новых и новых побед, новых и новых возмездий. Без мысли о мире победа становится
лишь продолжением, новым этапом бесконечной войны, или короткой паузой для
праздного праздника.

Для того, чтобы война в самом деле закончилась,
мы должны жить видением мира уже сейчас, и действовать так, чтобы это видение
становилось реальностью нашего дня – хотя бы частично, как начаток, как
предвкушение, как зерно, как закваска будущего.

Очевидно, что ожидать такого массового миролюбия
в стране, где идет война, где каждый день гибнут люди, — большая наивность. Но
мы можем ожидать этого от христианской общины, которая должна демонстрировать
обществу свой альтернативный характер,
иной возможный путь, дерзновенную попытку, достойный пример для
подражания.

В этом смысле, в плане социального влияния
христианская община может быть началом нового общества. В плане же
эсхатологическом община является началом нового, Божьего Царства, которое
непременно будет мирным.

0
0
1
357
1990
ASR
39
7
2340
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

В своих последующих размышлениях о
христианской общине как начале «мирного Царства» я намерен обратиться к двум интересным
парам мыслителей, первую из которых составляют богословы-теоретики Стэнли
Хауэрвас и Ричард Хейз, а вторую – богословы-активисты Томас Мертон и Шейн
Клэйборн. Если первые увлеченно продолжают свой нескончаемый диалог, то вторые
никогда не встречались, хотя могут вполне быть представлены как «дальние
собеседники». В сообществе этих четырех мыслителей мы можем глубже проникнуться
идеей «мирного Царства» и осмыслить ее как ориентир для нашей христианской
жизни и общинно-общественной практики.

Быть капитаном корабля

27 августа, 2017
Статьи

Блиц-интервью для молодежного конгресса «РАЗАМ» (Минск, август 2017)

Свою миссию в жизни я вижу в том, чтобы строить мосты между Церковью и
обществом. Это может быть диалог верующих и неверующих философов. Это может
быть и практическая помощь хлебом и Словом самым простым людям. Во всех случаях
Церковь должна быть в центре вопросов и нужд современных людей. Даже если это
нельзя сделать “официально” – от имени Церкви как организации, это можно и
нужно делать через ее представителей, простых христиан, рассеянных в разных
сферах общества. Я очень хочу, чтобы каждый христианин нашел свое место в
миссии Бога – некоторые внутри церковных стен, остальные – по ту сторону; чтобы
все мы могли трудиться для Царства Божьего и делать его видимым даже в этой
серой реальности падшего мира.

Миссия — звучит громко, но нужно быть
готовым столкнуться с тем, что ты не подходишь для этого высокого
призвания. Это обязательно нужно пережить – свое несоответствие. Ошибки, грехи,
характер, слабости – все это часть миссии, часть нашего пути. Во всем этом мы
лучше понимаем, что мы лишь помощники в миссии Бога. На фоне наших неудач Он
все же прославляется и делает великие дела. Поэтому нужно понимать: “я
недостоин”, и все же следовать за Ним.

Критикую себя за излишнее
беспокойство. Нужно быть спокойнее. Мы не можем все успеть и все
контролировать. Нужно размеренно и последовательно делать все возможное,
оставляя Богу все остальное. Нельзя считать себя незаменимым. “Если не я, то
кто же?”, — это не христианский, но коммунистический вопрос. Бог управляет
историей. Если я что-то не успел или сделал не так, Он дополнит и подправит.

Многие не знают, что я умею молчать.

В детстве мечтал стать капитаном
корабля

Самое неожиданное происшествие в моей
жизни случается каждый день.

В молодости я думал, что важно
успеть как можно больше, но сейчас понимаю, что нужно успеть сделать лишь самое
главное, сфокусироваться, собраться, не растратить себя и не разменять.

Девиз моей жизни – быть верным
своему пути

Мечтаю в этой жизни видеть своих
детей верующими и служащими Богу

Поступок другого человека, который произвел
на меня сильное впечатление. Я до сих пор не могу забыть своего пастора,
который вместо заслуженного обличения обнял меня и заплакал. При этом он сказал
мне: “Береги себя для Церкви, береги себя Бога. Мы уходим, приходит ваше время”.
Мне до сих пор очень стыдно, за то что я мог быть таким легкомысленным в те
юные годы. Он был строгим и очень консервативным пастором, но любил Бога и
любил молодежь. Я чувствую себя в долгу перед ним, чтобы продолжить дело его
поколения в наши дни и передать эстафету дальше

0
0
1
390
2175
ASR
42
8
2557
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Как песок морской

25 августа, 2017
Статьи

Царство Соломона
было не только твердым и мудрым. Оно
было мирным и счастливым.

Сын Вирсавии чтил отца, но помнил об Урии Хеттеянине.
Если рождение Соломона было связано с войной и несчастьем, несправедливостью и
предательством, то жизнь Соломона должна была искупить это прошлое – ради отца
и матери, ради лучшего будущего для всего народа, уставшего от дворцовых интриг
и бесконечных войн.

«Был у него мир
со всеми окрестными странами. И жили Иуда и Израиль спокойно, каждый под
виноградником своим» (3 Царств 4:24-25).

В конюшнях
отдыхали сорок тысяч коней для колесниц и еще двенадцать для конницы. И все же
царство расширялось не войной. Секрет был в другом:

«Дал Соломону Бог мудрость
и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря. И была
мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян»
(4:29-30).

Вот где сила.

Затрудняясь передать в деталях изобилие тех дней, хронист прибегает к образному выражению: «как песок
морской», говорит он о мудрости царя. Но
теми же словами — о жизни народа:

«Иуда и Израиль, многочисленные как песок у
моря, ели, пили и веселились» (4:20).

Одно и то же
выражение. При избытке мудрости появляется достаток и в казне, все начинает
процветать. Достается и простому люду. По крайней мере, людей не гонят на войну
и не забирают последнее на нужды обороны.

Границы
расширяются, богатство умножается, соседи уважают, даже издалека посмотреть и
подружиться приходят. При этом царь не забывает изрекать притчи и сочинять
песни. В этом, судя по всему, он также превзошел отца Давида – одних песен
придумал «тысячу и пять».

Если всего так
много «как песку морского», то зачем считать? Но у царя учтены каждый конь,
каждая овца, каждая песня, каждый человек.

Даже когда к нему
приходят блудницы спорить о младенце, он терпеливо разбирает это дело,
восстанавливая справедливость, возвращая сына настоящей матери.

Настоящей матерью
будет та, который готова отдать своего сына другой, лишь бы сохранить его
жизнь, лишь бы ему было хорошо. Настоящим царем будет тот, кто служит общему благу.
«Я» и «мое» должны быть на последнем месте. Его логика удивляет народ
настолько, что «услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и стали бояться
царя, ибо увидели, что мудрость Божия в нем» (3:28).

«Как песок
морской». Так может жить всякий народ, боящийся Бога, ищущий Его мудрости. Увы,
для Израиля это благоденствие длилось недолго. Оно было лишь тенью того
счастья, которое мы все еще ожидаем в Божьем Царстве.

0
0
1
395
2201
ASR
43
8
2588
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Вспоминая дни
Соломона, мы думаем не о прошлом, но о будущем, мы говорим Царству Бога:
«гряди!».

The Christian community as the beginning of a «peaceable Kingdom»

23 августа, 2017
Статьи

0
0
1
307
1753
ASR
14
4
2056
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

The ongoing war in Ukraine forces us to think more and more
about the world, in the light of which, or in the light of the thought of which
we can stop the war. And not only to think, but to believe, to imagine, and
also to embody what we already see with the eyes of faith, although we still do
not see the peace as ordinary, political, realistic perspective.

Obviously, to
expect such a mass peace in a country where there is a war, where people die
each day, is a great naivete.

But we can expect this from the Christian community,
which must demonstrate to society its alternative nature, another possible
path, a bold attempt, a worthy example for imitation.

In this sense, in terms
of social influence, the Christian community can be the beginning of a new
society. In terms of eschatology the same community is the beginning of a
new, God’s Kingdom, which will certainly be peaceful.

In this ongoing debate on
the Christian community as the beginning of the «peaceable Kingdom» I recommend to listen from two interesting pairs of thinkers, the first of which are
theoretical theorists Stanley Hauerwas and Richard Hays, and the second is the pair
of theologians-activists Thomas Merton and Shane Claiborne.

If the first
enthusiastically continue their never-ending dialogue, the latter never met,
although they may well be represented as «distant interlocutors.» In
the community of these four thinkers, we can immerse into the idea of a
«peaceable Kingdom» and comprehend it as a reference point for our
Christian life and community-based social practice.

If the community is the
beginning of the Kingdom, then where is the beginning of the community? Can we say
that it already exists? Or is it still arising?

Is it possible that in this
case we are compelled to resort to the cunning trick of theologians:
«already and not yet»?

And what if it is in the zone of our
responsibility to become at last such a community in which the Kingdom and its
peace will come near?

Мудрое начало Соломона

23 августа, 2017
Статьи

Несмотря на то,
что царствование Соломона было «очень твердо» и народ ему «весьма радовался»,
несмотря на выгодный династический брак с фараоном и внутриполитическую
стабильность, царь помнил о главном завещании отца – «хранить завет Господа,
ходить путями Его… чтобы быть благоразумным» (3 Царств 2:3).

Соломон и сам
«возлюбил Господа» (3 Царств 3:3). Он не только хранил верность отцу, «ходя по
уставу Давида». Он хотел знать Бога, в которого отец верил, завет с Которым
обещал царство потомкам Давида навеки.

Интересно, что
главная встреча Соломона с Богом происходит во сне. Но разговор был вполне
предметный и запоминающийся. Бог готов выполнить просьбу. Но разве не есть это
испытанием? Разве просить Бога о чем-то не означает выразить свое сокровенное,
назвать себя и Его правильными словами, поставить себя в определенное положение
перед Ним, занять нужное место? Соломон проходит испытание достойно.

Он представляется
Богу «малым отроком, который не знает ни выхода, ни входа» («я молод, неумел и
несведущ», РБО-2015), а также трижды называется «рабом Господним» (3:7,8,9).

Не вспоминая о
своих успехах, Соломон признается, что не знает, как управлять народом и просит
Божьей помощи в этом:

«Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ
Твой и различать, что добро и что зло; ибо кто может управлять этим
многочисленным народом Твоим?» (3:9).

Обычно цари
думают, что управлять умеют – иначе они не были бы царями. Они мечтают о другом
– о долгой жизни, победах и богатствах. Богу было благоугодно, что Соломон не
просил об этом, что молодой царь просил разума – признавая тем самым свою
неразумность без Бога, признавая Бога настоящим Царем.

Мудрое начало
Соломона непременно принесет ему успех. Он станет знаменитым на все века как могущественный
и богатый, непобедимый и славный. Но прежде всего как мудрый.

Мудрость Соломона
начиналась с обращения к Богу как Царю. Будет мудр всяк тот, кто называет себя
рабом Бога, кто говорит: «Ты поставил раба Твоего», и «без Тебя не знаю как».

0
0
1
308
1759
ASR
14
4
2063
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Иногда лидеры
рождаются во сне.

Твердое начало Соломона

21 августа, 2017
Статьи

До последних дней
Давида его сын Соломон остается в тени. Он никак не проявляет своих амбиций. За
него переживают другие — мать Вирсавия, пророк Нафан, священник Садок,
военачальник Ванея. Они напоминают царю о клятве передать трон Соломону. Лишь
тогда Давид начинает действовать: по его приказу Соломона садят на царского
мула, везут к Гиону и помазывают в царя над Израилем (3 Цар. 1:33-34,38-39).

Соломон не ищет
царства, царство находит его.

Но как только рог
елея выливается на его голову, Соломон тут же меняется. С этого момента мы видим другого Соломона. Он
действует быстро и решительно, но при этом рассудительно.

Это превращение
незаметного персонажа в основного героя само по себе удивительно. Это
показывает, что Соломон был мудр всегда – даже до своей знаменитой
молитвы-просьбы о мудрости.

Он ждал нужного
времени и никак не торопил событий. Но
он все замечал и оценивал.

Он запомнил и
выполнил каждое слово своего отца. Он не спешил с выводами, но и не медлил с
выполнением уже принятых решений.

В самом начале он
милует Адонию, но предупреждает: «Если найдется в нем лукавство, то умрет»
(1:52).

Он не хочет
ничьей смерти, но также не хочет оставить зло безнаказанным. Этому он учился у
отца – милости, терпению, справедливости.

И теперь, после
смерти Давида, Соломон готов расплатиться с теми, кого отец миловал до поры до
времени – с коварным Иоавом и злоречивым Семеем.

Соломон дает всем
еще один шанс, но лишь один, последний.

Адония продолжает
интриги и за это умирает.

Иоав участвует в
этих же интригах, но наказание находит его даже в скинии.

Семей нарушает «подписку
о невыезде», и наказывается мечом.

0
0
1
269
1538
ASR
12
3
1804
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Благодаря своей
решительности Соломон сделал царство «очень твердым» (2:12). Он быстро
расплачивается по счетам отца и открывает новую страницу.

Oб основаниях рациональной аргументации в современных философско-религиозных дискуссиях

20 августа, 2017
Статьи

Вопрос
об основаниях рациональной аргументации

в
современных философско-религиозных дискуссиях:

версии
этической, онтологической и сакралогической тематизации

Религия
в свете рациональности продолжает открываться для себя (для религиозного
сознания) и других (инорелигиозного, секулярного и постсекулярного сознания)
новыми гранями и уровнями, сохраняя при этом избыточность и непрозрачность для
требовательной и самоуверенной рациональности. Я намерен предложить три
философско-религиозных тезиса — об этическом, онтологическом и сакральном, — на
мой взгляд, вполне эвристичных для тех форматов современных
философско-религиозных дискуссий, которые в сближающем отношении к религии
удерживают рациональные точки опоры и полагают тем самым религию и
рациональность взаимообусловленными и принадлежащими некоей изначальной
целостности.

Этическая тематизация

Основные
вызовы религии, исходящие от господствующих ныне типов рациональности, содержат
в себе скрытые этические претензии. Этот мой первый тезис выражает известную
для религиозного сознания очевидность, что в основе положительного или
отрицательного отношения к религии лежит не только и не столько рациональная
аргументация, но в первую очередь фундаментальный этический выбор.

Если
принять этот тезис, то становится понятным, почему простые очевидности, или все
новые, более тонкие доводы в пользу бытия Бога не делают соглашающихся с ними
людей «верующими» или хотя бы «религиозными». Интеллектуальная сила уже верующих может вызывать уважение, но
не превращает еще неверующих в верующих. Также становится понятным, почему
интеллектуальная слабость, безосновность, подозрительная усложненность,
нарочитая «научность», демонстрируемые «новыми атеистами», вызывают восторг и
увлекают за собой студенческие аудитории и интеллигентские сообщества.

Оказывается,
настоящая сила «новых атеистов» – в их дерзновенной этической (оп)позиции,
протестной антропологии, методологическом (а)теизме. Так, называя Бога
«иллюзией» или «не-любовью», Ричард
Докинс и Кристофер Хитченз выражают свою этическую позицию, свой категорический
императив, свое волевое «нет» Богу. Роль рациональной аргументации здесь
вспомогательная. Ассиметрично этому, оказывается, что основная слабость
современных христианских апологетов связана не с «доказательствами бытия Бога»
(они еще надолго останутся опорными тезисами даже в постсовременных
дискуссиях), а в непривлекательности фундаментальной этической позиции,
казалось бы надежно прикрытой привлекательными аргументами.

Иными
словами, рациональность против религии, проповедуемая сегодня «новыми
атеистами», оказывается пафосной и презумпционистской этической позицией. Здесь
слишком много этики и (а)теологии, и слишком очевидны слабости, повторы,
перепевы в части рациональной аргументации. Напротив, в позиции христианских
апологетов на удивление много простого, уже стареющего рационализма
классического типа, которым отчаянно пытаются прикрыть внутреннюю слабость
этической и теологической части.

Обе
стороны выбрали свой тип связи религиозной или же (а)религиозной этики и рациональности,
но не потрудились объяснить характер этой связи, как одно переходит в другое,
как человеческое «да» или «нет» в пользу Бога влияет на тип рациональности, или
же как рациональность порождает определенные решения этико-теологического
порядка. Та сторона, которая сумеет показать целостность этико-рациональной
позиции, убедительность и привлекательность образа жизни и мысли, а не только
схоластической аргументации, получит большее признание в аудитории, где ищут не
только знания или веры, но и новой этики, новой антропологии. Дать искомое
может либо религия, вмещающая рациональность, либо рациональность, ставшая
(а)религией. Впрочем, ситуация постсекулярности проблематизирует эту оппозицию.

Онтологическая тематизация

Второй
тезис касается собственно рациональной части дискуссий о Боге и констатирует
новую актуальность онтологического аргумента в его современных модификациях. Я
утверждаю, что космологический аргумент теряет свою убедительность,
онтологический же ее приобретает. То, что мы видим вокруг, все больше
напоминает о деформирующей деятельности человека, и все меньше о первоначальном
замысле Творца. То, что есть, вызывает протест большинства и лишь устами
немногих созерцателей или умудренных спорщиков может быть названо «лучшим из
миров». Космология может быть лишь началом дискуссии, в которой от сущего
переходят к должному, задаются вопросом о той модели мира, где есть место
«совершенному Существу»; модели, возможность которой требуется рациональностью,
а необходимость – верою. Следов Бога становится все меньше, а человеческий
разум становится все более искушенным, чтобы легко согласиться с авторами
Библии, что «небеса проповедуют славу Божью, и о делах рук Его вещает твердь»
(Пс. 18:2).

Очевидно,
что необходимо не столько идти на поводу у капризного и себецентричного разума,
но также задаться вопросом о его переустройстве, обосновании, онтологической подчиненности, которые задаются так
называемым онтологическим аргументом.

Так
что наиболее интересные дискуссии о религии и рациональности я предвижу там,
где обе стороны будут ставить под вопрос сам разум, основания, структуру,
культуру рациональности, а не только отвечать на односторонние требования
«предъявить» доказательства бытия Бога, и затем бесконечно пояснять,
оправдываться, защищаться перед лицом «объективных законов науки».

Посмотреть
в основания рациональности, проникнуть на тот уровень, где принимаются
фундаментальные решения, постулируется «да» или «нет» в пользу бытия Бога – это
гораздо интереснее наблюдаемых ныне дискуссий между «апологетами» и
«атеистами», каждый из которых боится выйти за свой уровень, покинуть свою
территорию.

Сакрологическая тематизация
как синтетическая форма этического и
онтологического

Третий мой тезис возвращает сакральное в
философско-религиозный дискурс: сакральное возвращается как форма цельного,
единого. Cобственно религиозной формой первоначального, основного, исходного,
примитивного, может считаться сакральное.
Оно же является и пра-формой,
началом этического. В сакральном этическое и онтологическое совпадают.

Аргумент от сакрального как единого и начального момента
культурного и социального самопонимания человека представляется эвристичным в
дискуссиях о началах, основах человеческого в человеке.

Современный человек далек от
примитивности, далек от начала истории и своих корней. Назвать современного человека примитивным – значит оскорбить его, вывести за границы цивилизации в пространство доисторического,
первозданного мира. Отношение к примитивному показывает факт прогресса и его цену. Человек создал свой
мир, вторую природу, но утратил изначальную простоту, естественность отношений
с жизнью, особенно с ее сакральными измерениями. Примитивный человек более близок
к началу. Primitivus — и простой, и первый, самый ранний. Простой – значит
более естественный, правдивый, безыскусный. Первый – значит еще не испорченный,
не переделанный, не искаженный.

Примитивный человек видел, чувствовал,
переживал, понимал сакральность мира как естественность, данность.
Не-примитивный, цивилизованный человек смотрит на мир с недоверием, он заражен
подозрительностью и упрямой установкой на неприятие, отторжение сакрального.

Простым и в этом смысле естественным
выглядит представление о священном, которое есть, присутствует рядом с мирским.
Сложным и неестественным представляется взгляд на мир как светский, лишенный
сакральности. В последнем случае разум человека делает более сложную операцию с
образом мира, лишает его того, что до сознательного усилия десакрализации было
само собой разумеющимся.

В христианской теологии и философии
религии сложилось особое понимание простоты как свидетельства истинности и
подлинности (на этом держится онтология Ансельма, по этому принципу работает «бритва Оккама», так
выстраивается апологетика Суинберна). Идея о существовании Бога является более простой, чем мысль о Его
возможном отсутствии (если следовать в
русле логики «простоты», сама мысль о невозможности существования Бога окажется
невозможной).

В первом случае мысль движется позитивным
путем, принимая очевидность существования Бога на основании других очевидностей
– гармонического устройства мира, «тонкой настройки» вселенной под человека,
соразмерности физических и нравственных законов. Во втором случае человеческий
разум начинает с не-очевидности, которую упорно выбирает как основание для
собственного проекта мирского как де-сакрализации, т.е. отрицания того
сакрального, что уже было предложено как очевидность и естественность, того изначального, что уже было.

В первом больше простой, изначальной, и в
этом смысле примитивной веры, живого благоговения, детского доверия. Во втором
случае больше философии. Не случайно Мирча Элиаде начинает свои
рассуждения о «священном и мирском» с отсылки к Рудольфу Отто, который
«прочитал Лютера и понял, что означает для верующего «живой Бог». Это не Бог
философов и не Бог Эразма, это не какая-то идея, абстрактное понятие,
простая моральная аллегория, это — страшная мощь» (Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр.,
предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. — М.: Изд-во МГУ, 1994. — С. 15-17).

Сакральное встречает нас посреди жизни,
оно присутствует в жизни как ее основа, глубина и смысл. Оно присутствует до
философского отношения к жизни и сохраняется внутри пафоса философского
отрицания.

Отсюда формулируется необходимость такого
философско-религиозного отношения к сакральному, которое не отказываясь от
наработанной культуры критического мышления, вернуло бы это самое мышление к
его же началам, к началам простым, первым, очевидным.

Надлежит осмыслить сакральное не как помеху современному
мышлению, а как его изначальное условие, «точку опоры» для человека,
стремящегося к «самостоянью». Тогда развитие культуры и цивилизации будет
строиться не на отрицании сакрального как «примитивного» (первобытно-отсталого
мышления «наивного дикаря», «религиозного человека»), но на принятии
примитивного (изначального, простого, естественного) как сакрального.

Если угодно, сакральное – это самое необходимое, самое
простое, примитивное (!) условие мышления, культуры, цивилизации. Забвение же
сакрального угрожает антропологической катастрофой,
забвением начал, забвением себя.

Таким образом, в качестве ответа на вопрос
об основаниях рациональной аргументации в философско-религиозных дискуссиях
могут быть предложены нетривиальные версии этической и онтологической
тематизации, а также синтез этих тезисов в виде аргумента от сакрального. Все
эти варианты апеллируют не столько к очевидностям рационального, сколько к его
основаниям, к возможности и необходимости первоначал,
в которых рациональное встроено как часть, составляя с этическим и
онтологическим некую сакральную целостность.

0
0
1
1611
9189
ASR
76
21
10779
14.0

96
800×600

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Господь — Пастырь мой

18 августа, 2017
Статьи

«Господь — пастырь мой» (Пс. 22:1). Пастух и царь знал, о чем поет. Он вверяет себя Богу — со всем своим противоречивым прошлым и туманным будущим.

Давид восходит к
своему концу и готовится к встрече с Богом. Он отслужил Царю царем, основал
династию и подготовил нужное место для последующих великих событий.

Но теперь он
снова видится себя пастухом или учеником Пастуха, наивным белокурым мальчуганом.

Он возвращается в
детство, он снова чист и счастлив. Как и тогда, как и всегда, он уповает на
Господа.

Он был пастухом и
царем. Мог быть и кем-то другим. Главное не это. Мы никогда не видим всю
картину, все величие Божьего замысла.

Главное, что он послушно служил
«изволению Божьему» (Деян. 13:36).

Пастух и царь,
пророк и певец проложил дорогу Мессии.
Его ошибки и грехи будут искуплены великим потомком.

«Сын Давида» станет
Добрым Пастырем и Царем царей, а всех нас сделает частью этой продолжающейся
истории – призвания и воспитания, дружбы и верности, милости и прощения, борьбы
и победы.

0
0
1
123
704
ASR
5
1
826
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE