Самария могла выдерживать трехлетнюю осаду царя Ассирийского, но не
выдержала грехов своих царей, царей Израильских (4 Царств 17:5). Царство
разрушилось изнутри.

Израильтяне были непобедимы до тех пор, пока слушались Бога. Отступив от
Него, они сделались легкой добычей, потеряли свободу и землю, оказались
пленниками в далекой земле.

Повествуя эту печальную историю, хронист добавляет важный комментарий,
поясняющий логику событий: 

«Когда стали грешить сыны Израилевы пред Господом, Богом своим,
Который вывел их из земли Египетской… и стали поступать по обычаям народов… и
служили идолам… тогда Господь через всех пророков Своих, чрез всякого
прозорливца предостерегал… но они не слушали… и прогневался Господь… и
отвратился Господь от всех потомков Израиля, и смирил их, отдавая их в руки
грабителям» (4 Царств 17:7-20).

Если бы мы не знали этой истории отношений Израиля с Богом, мы никогда бы
не поняли, как так могло случиться, что Бог сперва освобождает народ от царя
Египетского, а затем порабощает царю Ассирийскому. 

Не зная условий завета между
Израилем и Богом, мы сказали бы: «Какой же Бог жестокий!».

Вот почему важно знать не только историю событий, но также историю
отношений. Если отношения с Богом рушатся, события идут по худшему сценарию. 

Но
даже на этом пути Бог не спешит гневаться.

Его любимый народ вовсю грешит, но Бог не употребляет силу, лишь
предостерегает «через всех пророков, чрез всякого прозорливца».

Эти предостережения дают новые шансы, продлевают жизнь и снова ставят людей
перед выбором: вернуться к Богу или пожинать плоды своего отступления. И каждый
раз люди выбирали грех, каждый раз подтверждали Богу свое «нет».

Лишь после этих многочисленных подтверждений Бог отдал народ в руки врагов.

Трудно понять, почему мы так упорствуем в своем грехе и называем это
свободой. 

Трудно понять, почему мы игнорируем все предостережения Бога, а потом
обижаемся на Него за то, что Он наконец нас отпускает и предоставляет самим
себе.

Перед тем как обвинять Бога в наших бедах, спросим себя: сколько раз Бог
предупреждал нас и сколько раз мы отвечали Ему: «Оставь меня в покое, отстань,
отпусти»?

Перечитывая
притчу Христа о бесплодной смоковнице (Луки 13:6-9), я думаю, в первую очередь,
о себе и своей жизни. Не о высоте или красоте своего дерева, но о плодах. И с
этим — большая печаль.

Недавно услышал о
гибели Георгия Великанова, алтарника из Москвы, который погиб под поездом,
спасая бездомного. Я подумал, что это редкая история из Москвы, которая
касается сердца. На фоне агрессии и темноты поступок Георгия выделяется. И
тогда думаешь уже не о стране и нравах, но о себе и своей жизни – как их видит
Бог.

Добрая знакомая
поделилась цитатой из «Писем к Богу» Георгия Великанова:» Когда
Он придет, то потрясет Свою Церковь, как смоковницу, чтобы узнать, есть ли на
ней плоды. «Время начаться суду с дома Божия». Поэтому сейчас время покаяния,
время, когда мы можем раскрыть душу и впустить туда Свет, чтобы Он безраздельно
царил там. Время обелить одежды свои и украсить их цветами маленьких дел любви.
Сделаем наши семьи, наши общины маленькими обителями любви».

«А еще знаете,
что я тут понял?.. Что Господь принимает любую нашу жертву. Для Него очень,
очень драгоценно каждое движение нашего сердца к Нему, каждый акт любви и
отдачи, каждый поступок, мысль или слово, в котором проявилась любовь. Для Него
это подарок… И не важно, много мы подарим или мало и насколько красивая будет
упаковка. Пусть кажется, что просто улыбнуться человеку – это малость, а на
самом деле в этом ВСЕ. И Господь не спрашивает с нас – отдавать столько же,
сколько отдают святые или те, на чей пример мы опираемся и кому хотели бы (но
не можем) подражать. Он смотрит на потенциал каждой души, на ее возможности и
силы», – писал он же в 2012 году.

А вот что
написала о нем Мария Свешникова: «Георгий Великанов не совершал подвига, не
делал ничего необычного. Исходя из принципа христианской любви, он всего лишь
исполнил еще один закон, написанный в главной для каждого христианина книге —
Евангелии — «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за
друзей своих» (Иоанн, 15.13). Сообразуясь с прямым смыслом этих слов, Гоша
и поступил. Разве в таком случае его поступок — подвиг? А вопрос об обычном
христианстве у меня к себе совсем простой: смогу ли я поступить также, если
придется? За девять дней я так и не нашла ответа. Или не нашла в себе сил
ответить. Только одно поняла: может потому жизнь и смерть Гоши Великанова так
потрясли верующих и неверующих, что они увидели наконец того самого обычного
христианина, которого все всегда мечтают встретить, а мы, христиане, надеемся,
что этот образ когда-то отразится и в нас. Ведь образ наш — это отражение
Христа. Но вот проблема — я знаю всего одного человека, о ком могу сказать
наверняка, что он всегда готов поступить как Георгий Великанов. Неутешительный
итог».

Смерть Георгия
была плодом. В том числе для меня. Я могу задуматься о своей пустоте, своем
бесплодии, своей неблагодарности Богу.

Он трясет меня
как смоковницу, ожидая хотя бы малых дел. Из года в год продлевает срок.
Долготерпит, милует.

А разве мне
самому не хочется плодов? А разве меня самого не мучает мое же бесплодие?

Разве я не жду
как Авраам? 

Разве не смеюсь над собой как Сара? И не я ли причина своей
собственной пустоты? 

В то время как я долгие годы жду чуда от Бога, Он все это
время ждет от меня зрелости, благодарности, решительности и плода. Не великого
подвига, а хотя бы малого добра. Хотя бы движения доброго.  Хотя бы мысли о том.

Иоафам был неплохим царем, хотя непоследовательным. Делая «угодное в очах
Господних», он делал не до конца, не в полноте. В то время как царь обновлял
дом Господень, народ продолжал идолопоклонствовать на высотах.

Бог  напоминал о Себе и посылал на
Иудею Сирийские полчища. Но даже эти вражеские нашествия не привели народ к
покаянию, идолослужение продолжалось. Кривизна не выпрямилась, путь вел все
дальше от Бога.

Мы можем удивляться, почему неплохой Иофам был наказуем Господом, но ответ
находим в жизни его сына. Бог знал, что непоследовательность отца проявится в
жизни сына страшными отступлениями и грехами.

Ахаз, сын Иоафама, подражал «мерзостям народов, которых Господь прогнал от
лица сынов Израилевых» (4 Царств 16:3), т.е. делал такое, что Бог не терпит,
такое, заканчивается уничтожением целых народов. Он приносил жертвы идолам
везде, где только можно. Пытаясь завоевать расположение чужих богов, он принес
в огненную жертву даж собственного сына.

И вот странность: Иоафам делал угодное Богу, но терпел поражения от царя
Сирийского и царя Израильского, а нечестивый Ахаз, творящий «мерзости», смог
разобраться с врагами довольно быстро.

Ахаз нанимает царя Ассирийского. За победу над соседями он отдает душу
народа – выносит все сокровища из дома Господнего, опустошает и разоряет храм.
Даже после победы, когда уже не было необходимости что-то ломать и выносить, он
продолжает разрушать святое место (14,17-18).

Ахаз отодвигает в строну медный жертвенник и ставит на его место новый,
«большой», подобный увиденному в Дамаске. Примечательно, что священник Урия
послушно изготавливает новый жертвенник, не переча безумному царю ни единым
словом.

Продав свою душу, Ахаз покупает победу. Враги разбиты.

Спасен трон. Но разорен храм.

Вместо покаяния – дальнейшее отступление.

Вместо жертвенника Божьего – новый, человеческий.

Вместо спасающего Господа – царь Ассирийский.

Нужна ли такая победа? Чего стоит царство, за которое продаются святыни?
Чего стоит власть, за которую приходится сжигать на костре сына? 

Чего стоит
мир, если приходится заложить душу?

15 глава Четвертой книги Царств повествует о бесконечной серии дворцовых
переворотов в Иерусалиме и Самарии. Захарию убивает Селлум, Селлума — Менаим.
Факию убивает Факей, Осия – Факея.

Иудея и Израиль обречены в силу внутренней слабости и внешней угрозы.
Могучие Ассирийские цари грабят и уводят пленных. Скоро появятся и безжалостные
Вавилоняне.

На фоне упадка и обреченности борьба мелких царьков за троны выглядит
настоящим безумием. За что бороться, если все гибнет? Зачем нужен трон, если на
нем умирают так быстро и страшно?

Среди этой череды безумных царьков выделяются два имени – Азария и
Иоафам.  Они правили в Иудее и делали
«угодное в очах Господним». При этом в обоих случаях историк отмечает
непоследовательность в их богоугодных делах: «Только высоты не были отменены:
народ совершал еще жертвы и курения на высотах» (4 Царств 15:4, 35).

В сравнении с грехами других царей «высоты» выглядят пустяком, и вовсе не
понятно, почему Бог наказывает наших положительных героев – Азарию «поразил
Господь проказой, и был он прокаженным до дня смерти своей и жил в отдельном
доме» (5), а во дни Иоафама «начал Господь посылать на Иудею Рецина, царя
Сирийского, и Факея, сына Ремалиимна» (37). 

Кажется так: чем лучше человек, тем больше Бог требует с него.  Азария и Иоафам почти все делали правильно.
Но Бога «почти все» не удовлетворяет. Он знает: оставь высоты – возродятся и
вырастут и другие грехи.

Бог ожидает последовательности и полноты в наших добрых намерениях. А
потому поражает болезнями и войной. Чтобы цари и народы взыскали его всем
сердцем. Бог говорит Азарии и Иофаму: ты же знаешь, что осталось сделать,
почему остановился, почему не завершил начатое?

Или вовсю греши, или вовсю Богу служи.  Но не тормози на полпути.

Амасия, сын Иоаса, царь Иудейский, «делал угодное в очах Господних». 

Он
казнил убийц своего отца, но помиловал их детей. 

Тем самым он положил конец
бесконечному насилию. Благодаря такой рассудительности «утвердилось царство в
руках его» (4 Царств 14:5).

Царь поразил армию Идумеян и вернул себе некоторые города.

Но затем он делает глупость. Амасия вызывает Иоаса, царя Израильского на
бой лицом к лицу.

Иоас оказывается мудрее и пытается остудить пыл своего визави: 

«Ты поразил
Идумеян, и возгордилось сердце твое. Величайся и сиди у себя дома. К чему тебе
затевать ссору на твою голову? Падешь ты, и Иуда с тобою». 

Тщетно, Амасия хотел
быть героем, хотел победы над соседом.

Случилось так, как предупреждал Иоас. 

Амасия был разбит и пленен, Иерусалим
разрушен, храм Божий разграблен.

Иногда наши малые победы ведут к большему поражению.  

Если сердце возгордилось, лучше сидеть дома.

Перечитуючи написане до ювілею

Реформацію відсвяткували. Обговорили всі можливі аспекти
теми. Але власне Реформація так і відбувался. Чим більше було галасу та суєти,
тим менше ясності і сенсу. Чим більше гасел і пропагандистських штампів, тим
менше глибоких запитань і чесних дискусій.

Та Реформація розпочиналася із запитань та заперечень, тез і
дебатів. Сьогодні наблизитись і доторкнутися до Реформації можна тільки через
запитання. Що означає Реформація для нас? Чому вона все ж актуальна? Чи
продовжується Реформація? Як, у якій формі вона може розвиватися в сучасних
реаліях?

Лише за умови, коли ці запитання ставитимуть (адресуючи їх
усім, хто може щось знати про Реформацію і якимось чином брати участь в подіях,
пов’язаних з нею) і перейматимуться ними (тобто адресуватимуть їх і собі), ми
зможемо уникнути тих профанацій, імітацій, приватизацій, після яких нам
залишаються лише дірки від бублика, пустотілі копії, вірулентні симулякри —
протестантизм без Реформації, революція без Реформації, реформація без
Реформації.

Виходячи з такого запитування, я хочу обумовити кілька
принципових моментів, завдяки яким тема Реформації переходить з режиму
святкування, тобто пригадування праздного, і стає актуальним зусиллям думки,
духу, а далі — й історичним процесом.

По-перше, Реформація триває, тому ми повинні бачити її не
тільки позаду, як подію, що відбулася, але і попереду, як ще-завдання. Імпульс,
заданий Лютером і його сучасниками, сьогодні майже вичерпаний. Найкращим виявом
поваги до їх пам’яті і вірності їх справі може бути не повторення і
закріплення, а творче продовження.

По-друге, Реформація як тема повинна зроджувати у нас
запитання. Інакше це не Реформація. Тобто вже не тільки і не стільки ми ставимо
запитання про Реформацію, але Реформація ставить їх нам — відкриває новий
спосіб нашого самопізнання, мислення, віри, дії. Тут ми опиняємося в пасиві, в
залежності, в послусі. І все, що ми можемо зробити, — відкритися, щоб почути;
чути, щоб стати слухняними. У нас немає точних відповідей, немає чіткого
бачення, немає плану дій. Ми цілковито занурюємося в слухання, стаємо
послушниками. Іншими словами, можна сказати, що входимо в “епоху”, коли
виносимо за дужки все, що знали раніше, як жили раніше. Без цієї паузи нове не
приходить, без розриву лише триває старе.

По-третє, потрібно перейти від дискурсу великих подій до
дискурсу процесів, що тривають, повсякденних подій, малих героїв місцевих
історій. Ми бачимо лише свою частину, лише малий пазл великої і складної
картини. І це аж ніяк не недолік, це і є найголовніше, що ми повинні бачити — своє
покликання в конкретному часі-місці. Реформація не ґрунтується на Лютері, вона
продовжується в ланцюжку великих і не дуже, публічних і таємних реформаторів.
Так що нам потрібно частіше дивитися не вглиб історії, а навколо себе.

По-четверте, у випадку з Реформацією не може бути «занадто».
Тут не може бути занадто глибоко або занадто радикально. Ніхто не розуміє (і не
зобов’язаний розуміти), як глибоко Реформація може зайти, наскільки радикально
ми повинні мислити і діяти. Ми просто повинні знати, що під нами — глибина, і
навіть не намагатися дістати ногами дна.

По-п’яте, Реформація — не тут або там, не з тими чи іншими,
але по той бік того і цього, наших і не наших. Якщо вона буде, вона буде
об’єднувати, а не розділяти; буде примирювати, а не обвинувачувати чи
проклинати. Вона не буде антикатолицькою. Вона не буде антиправославною. Вона
не буде звернена проти основ чужої традиції, вона буде перевіркою підстав
традицій власних. Вона не буде конфліктом Писання та Передання, але їх уважним
перепрочитанням в живій герменевтичній спільноті. Вона не буде конфліктом
вертикалі-єрархії, мовчазної соборності й анархістського загального священства,
але їх уточненням і узгодженням в живій спільноті, керованій Духом. Вона не
буде поверненням у Середньовіччя, але зціленням між епохами, відновленням
такого спадкоємства, де є місце і для античності, і для Ренесансу, і для
Просвітництва, і для постмодернізму, і для постпост… Вона не буде ні новою
секуляризацією, ні контрсекуляризацією, а подоланням самого поділу на секулярне
і клерикальне, сакральне та профанне. Вона можлива лише під загальним знаком
Царства.

По-шосте, Реформація — не стільки і не тільки про
протестантів. Нам потрібно рішуче розділити тему Реформації і тему
протестантизму. Якщо говорити про Реформацію серйозно, то про протестантизм
згадувати не варто зовсім, а якщо й згадувати, то разом з іншими — з
католицизмом і православ’ям. Скажімо прямо: протестантизм — це не успіх
Реформації, а її невдача. Якщо це і прояв Реформації, то далеко не найвдаліший.
Він збентежив би усіх реформаторів — вони отримали зовсім не те, що намагалися
зробити. Протестантизм — це друзка Реформації, яка ніколи не зможе стати цілим
і не повинна видавати себе таким. Якщо ми не можемо говорити про Реформацію без
прив’язки до протестантизму, не переходячи на його внутрішні питання, то не
варто починати розмову зовсім. Для продовження розмови про Реформацію (а тим
більше для продовження самої Реформації) нам потрібна постпротестантська і
постконфесійна оптика. Реформація може розпочатися з середини протестантизму, а
може — ззовні, але в будь-якому випадку вона не буде зважати на конфесійні
кордони.

По-сьоме, Реформація повинна фокусувати нас на темі
майбутнього. Це питання про перспективи християнства і християнських перспектив
для світу, про долю європейського християнства і долю християнської Європи. Що
повинно померти, а що має і буде жити? Чому ми бачимо навколо сліди
постхристиянського декадансу і майже не спроможні побачити знаки Божого
Царства, яке зростає? Чому наше християнство старіє разом зі світом, живе з ним
в одному циклі і навіть не наважується спростувати домагання смерті? Чи можемо ми
дорослішати, не старіючи? Чи віримо ми в воскресіння і життя вічне? Від цієї
віри залежить не тільки наша вічність, а й хід нашої земної історії, надія в
історії. Є лише один спосіб довести свою актуальність — показати на собі чудові
зміни, свіжі оновлення, глибинні перетворення, щоб стати пророчою перспективою
для цілого світу.

На превеликий жаль, названі умови є для більшої частини
сучасних християн неприйнятними. Немає готовності до змін. У кращому випадку
Церкви готові змінювати інших, не себе.

Як заявив один із протестантських лідерів, «ювілей
Реформації — це шанс презентувати себе суспільству, на цьому слід і обмежитися,
не допускаючи богословських дискусій і гарячих соціальних тем». Таке відверте
святкування самих себе можна було б до Реформації і не приурочувати. Тим
більше, що згадувана конфесія швидше псевдопротестантська і стосунку до подій
століття XVI не має майже ніякого. У такому самосвяткуванні проглядається
самозванство.

«Ми можемо перетворити суспільство» — тут відвага межує із
зухвалістю. Це важко зробити, ще важче від спроб відмовитися. Адже християнин
може і повинен прагнути більшого, бути ревним, удосконалюватися, ось тільки все
це повинно бути «з розумом» (Рим. 10: 2, 2Петр. 1: 5).

Так ось поміркуймо: чи можемо ми змінити когось, якщо не
змінимося самі? Захопленість перетвореннями зовнішніми без готовності до
внутрішніх змін може закінчитися дуже погано — дискредитацією слів і
девальвацією сенсів. «Презентувати себе» і «перетворити суспільство»? Спаси
нас, Господи, від таких «реформацій».

У нас все менше часу подумати про те, яким може і має бути
наше християнство, якщо зважитися не тільки називатися, а й бути. І ця
терміновість, ця гострота питання пов’язані зовсім не з ювілеями Реформації,
але й з нашою християнською відповідальністю за світ, що змінюється до гіршого,
і за нас самих, що так боїмося змінитися, і тому не здатні нікого змінити.

Реформація — зовсім не привід для безтурботного свята. Це
радше тривожний сигнал, що пробуджує і протвережує. Це не відповідь, але критично
серйозне питання — і не про «них», а про нас, про наше християнство і нашу
Реформацію.

Свято минуло. Тиша лякає

Мы хотим знать будущее, но Христос уклоняется от наших любопытных вопросов.
Он говорит о другом – о том, какими должны или не должны быть мы.

Мы не должны быть слишком доверчивыми и беззаботными, ведь самая большая опасность
– не войны, не голод, не преследования, но обольщение, обман или самообман.

Мы боимся боли гораздо больше, чем обмана. Нам кажется, что мы достаточно умные
и духовные, чтобы не попасться на крючок отца лжи. Но Христос предупреждает: именно
обман, мягкая и коварная сила станет оружием массового поражения.

За последние годы мы стали живыми свидетелями того, как церковь может
уснуть, потерять разборчивость, увлечься широким путем, раствориться в общей
массе. Миллионы верующих запутались в социальных сетях или попали в рабство
телевизора. Одни обожествляют своего кесаря, радуясь, что он теперь «верующий».
Другие прославляют своих духовных лидеров, превращая грешных людей в фальшивых
мессий. Третьи трясутся от страха, хотя их еще не били; уже кланяются, хотя
приказа еще не давали.

Христос предупреждает: берегитесь, т.е. защищайтесь, уклоняйтесь,
укрывайтесь от обольстительных вирусов, отравленных стрел и сладких приправ.

Христова община должна знать голос своего Учителя, отличая его от чужих
голосов. Стоит задать себе вопрос: чей голос звучит в моей голове, с кем сверяю
свою позицию, кому доверяю? 

Від самого дитинства я думав про Різдво як таке собі дитяче свято, в якому
всі ми, і навіть Сам Бог, можемо бути дітьми – безтурботно веселитися і
отримувати подарунки.

І в цьому є своя правда.

Але коли ми читаємо про візит мудреців до новонародженого Ісуса, ми
починаємо розуміти, наскільки все там було серйозно – поважні гості, дорогі
подарунки, секретні обставини.

1. Коли ж народився Ісус у Віфлеємі Юдейськім, за днів царя Ірода, то ось
мудреці прибули до Єрусалиму зо сходу,

2. і питали: Де народжений Цар Юдейський? Бо на сході ми бачили зорю Його,
і прибули поклонитись Йому.

3. І, як зачув це цар Ірод, занепокоївся, і з ним увесь Єрусалим.

4. І, зібравши всіх первосвящеників і книжників людських, він випитував у
них, де має Христос народитись?

5. Вони ж відказали йому: У Віфлеємі Юдейськім, бо в пророка написано так:

6. І ти, Віфлеєме, земле Юдина, не менший нічим між осадами Юдиними, бо з
тебе з’явиться Вождь, що буде Він пасти народ Мій ізраїльський.

7. Тоді Ірод покликав таємно отих мудреців, і докладно випитував їх про
час, коли з’явилась зоря.

8. І він відіслав їх до Віфлеєму, говорячи: Ідіть, і пильно розвідайтеся
про Дитятко; а як знайдете, сповістіть мене, щоб і я міг піти й поклонитись
Йому.

9. Вони ж царя вислухали й відійшли. І ось зоря, що на сході вони її
бачили, ішла перед ними, аж прийшла й стала зверху, де Дитятко було.

10. А бачивши зорю, вони надзвичайно зраділи.

11. І, ввійшовши до дому, знайшли там Дитятко з Марією, Його матір’ю. І вони
впали ницьма, і вклонились Йому. І, відчинивши скарбниці свої, піднесли Йому
свої дари: золото, ладан та смирну.

12. А вві сні остережені, щоб не вертатись до Ірода, відійшли вони іншим
шляхом до своєї землі.

(Від Матвія 2:1-12)

Виявляється, мудреці приходили не подивитися, а вклонитися; не святкувати,
а засвідчити пошану і визнання. За традицією їх називають царями. Тобто царі
прийшли до Царя, визнаючи Його верховну владу.

А як ми сприймаємо Різдво? Для чого приходимо? Кого ми знаходимо? Що саме
святкуємо? Мудреці йшли до Царя, розуміючи всю урочистість момента,
благоговіючи перед воплоченим Богом.

Вони бачили знаки небесні і слідували за ними. Все вказувало на історичний
момент – народження Царя і прихід Божого Царства.

Саме царська гідність Ісуса приваблювала мудреців, лякала Ірода і диявола. Чому
Ірод захотів “вклонитися” Царю? Чому сатана пропонував Ісусу вклонитися йому? Тому
що вони знали про царственність Ісуса, а також про те, що Царство Ісуса
означало кінец іхнім царствам.

Мудреці були першими, хто розпізнав вселенський, всезагальний характер
Божого Царства.

За легендами Каспар, Мелхіор, Бальтазар представляли все людство – всі
періоди і всі регіони: Бальтазар був юнаком з Африки, Мельхіор – чоловіком з
Європи, Каспар – дідусем з Азії.

В особі мудреців Ісусу вклоняється все людство.

І сьогодні Бог ще чекає, коли кожен з нас упізнає в Ісусі Царя і вклониться
Йому зі страхом і радістю.

А ми досі бавимося як діти, профануючи вселенське свято.

Мудреці прийшли до Царя з подарунками. А ми приходимо до Ісуса за
подарунками. Давайте скажемо прямо: Ісус – не Дід Мороз. Ісус – Цар.

І основне питання Різдва – кому ми вклоняємося, у кому роспізнаємо Царя?

Чи вклонимося Ісусу як Царю царів, чи віддамо Йому все своє, всього себе?
Ось таке, недитяче питання.

Елисей уже при смерти, а с ним при смерти и все царство Израильское.

Ведь он не только передавал Божье слово, он выпрашивал у Бога милости для народа.  Кто теперь будет заступником и ходатаем?

Потому царь Иоас плачет об Елисее такими словами, какими Елисей плакал об
Илии: «Отец мой! Отец мой! Колесница
Израиля и конница его!» (4 Царств 13:14).

Эти слезы растрогали Елисей. Он хочет подарить Израилю еще один шанс. И
этот шанс зависит от послушания царя.

Пророк приказывает выстрелить из лука, и царь послушно исполняет. Благодаря
послушанию эта стрела станет «стрелой избавления» от Сириян, знаком победы над
ними.

Но вот еще один приказ, менее понятный: возьми стрелы и бей по земле. Царь
слушается, бьет, но на третьем разе останавливается.

Было послушание, но не до конца. Будет победа, но не до конца.

Умирающий Елисей, который только что жалел царя и плакал с ним, сильно
разгневался: 

«Надобно было бы бить пять или шесть раз, тогда ты побил бы Сириян
совершенно».

Нельзя останавливаться на половине пути. Надо бить, пока пророк не
остановит.

Разве мы не похожи на Иоаса? Мы верим Богу и слушаемся Его слова, но не до
конца. Мы выходим в путь и вскоре останавливаемся. Мы каемся и уже вскоре
грешим вновь. Мы ходим спотыкаясь. Мы обещаем без уверенности. Мы воюем без
решимости. Мы трудимся без отдачи.

Елисей открывает нам простую истину: победа зависит от полного послушания
Божьему слову. 

Если он говорит «беги», значит надо бежать без оглядки. 

Если Он
говорит «бей», значит надо бить без остановки. 

Если Он что-то приказывает,
нужно выполнять без сомнений и дискуссий, не отвлекаясь на Фейсбук и сплетни,
не позволяя перекуры и перерывы на обед.

Не останавливаться. С каждым разом мы дальше от пропасти и ближе к победе.

Россия закрывается из-за страха перемен и западных влияний. Главный
кандидат в президенты в этот раз избрал себе имидж защитника святой Руси и
настоящего христианства, императора «Пятой империи», пришедшей на смену империи
«красной», коммунистической (об этом хорошо пишет кремлевский идеолог Александр
Проханов, удостоенный международной премии Ким Ир Сена) [1]. Соответственно,
усиливается тренд на ограничение свободы мыслить и верить иначе. Тот, кто не
против Запада, выглядит подозрительно. Тех, кого раньше называли «враг народа»,
сегодня называют «иностранный агент».

«Иностранный агент» — это маркировка всех неблагонадежных организаций и
даже частных лиц. Это почти приговор. Но что, если именно такие «агенты» могут
помочь России и другим странам региона открыться миру и необходимым переменам?
Речь идет не о тех агентах, которые служат одной из стран. Речь об агентах,
которые служат миру в целом, а значит каждой из стран. Главным таким агентом
может быть названа христианская церковь.

В своих кратких размышлениях я хочу акцентировать всего лишь одну мысль
относительно роли церкви в социально-политических процессах в так называемой
Евразии, т.е. в том культурном пространстве, которое Россия пытается
организовать и освоить. Какие бы планы не вынашивались в Кремле, в  последующих трансформациях этого пространства
главная роль принадлежит Церкви. Вопреки ее внутреннему кризисному состоянию, а
может и благодаря этому же кризису, ведь кризис церкви – нечто постоянное и динамичное.

Почему церковь? Потому что другой подобной силы здесь нет. И если общество
начнет преобразования без участия церкви, они будут разрушительными.

Церковь – лидер доверия и надежд в России и соседних «православных» странах.
Именно православной церкви доверяют 77%  жителей Молдовы [2]. С православием связывают свое
будущее и 84% белорусов [3]. Рейтинг доверия РПЦ в России — 48% в России, что
дает четвертое место после президента (75%), армии (69%) и ФСБ (57%) [4]. Здесь
примечательно, что в России уровень доверия к силовикам за последние 4 года
вырос в 4-6 раз.

Украинская ситуация кое в чем
схожа, но развивается все же в ином направлении. Наибольшим доверием среди
украинцев пользуются церковь (56,7%), волонтеры (53,5%) и Вооруженные силы
Украины (53,1%), — согласно опросам Киевского международного института
социологии [5].

Но вот важный тренд, хорошо заметный в Украине, хотя характерный и для
более широкого контекста: доверие к церкви как социальному институту выше
доверия к ней как моральному авторитету. По данным центра Разумкова, церкви
доверяют 63 процента, хотя моральным авторитетом признают ее лишь 42% (хотя еще
в 2010 году таких было 56%) [6].

Все это очень похоже на евангельское исповедание: «верю, Господи, помоги
моему неверию». Т.е. отвечая «доверяю», человек имеет ввиду «хочу доверять».
Как говорили ученики, «К кому нам идти?». Кому еще верить, если не церкви?

В условиях неразвитого гражданского общества и отсутствия реальной
политической оппозиции, церковь выступает единственным источником альтернативы.
Даже уклоняясь от гражданской ответственности, церкви поневоле меняют статус
кво. Поэтому Кремль и РПЦ под прикрытием антитеррористических «законов Яровой»
ведут борьбу с религиозным миссионерством. Ведь миссионерство меняет религиозную
картину, а вслед за ней и общественную жизнь.

Миссионерство – это одна из форм социальной активности, а власть боится
любой активности, особенно идейно мотивированной и бескомпромиссной.

В постсоветском пространстве именно церкви могут стать агентами перемен, но
не все церкви, а те, что будут верны своей миссии и покажут обществу пример
веры и верности даже в условиях репрессий. Это будет и обновлением церкви, и
обновлением общества.

Обновление рождается в момент воображения иного мира. Но увы, молодые
поколения не знают иной жизни, кроме путинской эпохи. Как им представить
возможность иной жизни?

Не представляя иного, они могут заразиться разрушительным настроением –
«весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир
построим. Кто был ничем, тот станет всем».

Как и сто лет назад, Россия стоит перед очень простым, но предельно
ответственным выбором: кровавая революция или духовная реформация.

При этом посмотрите на фотографии, сделанные днем 16 сентября 2017 года в
центре Киева. Это не новый Майдан. Это День благодарения, собравший сотни тысяч
евангельских верующих и любопытных горожан. Это христианская революция или
реформация духа. С этого начинаются перемены.

«В тени Кремля» у нас остается единственный шанс на перемены: помочь церкви
измениться, чтобы изменить мир; раскрыть ее преобразующий потенциал и возвысить
ее пророческий голос. Нет другого института, нет другой силы. Именно церкви —
агенты преобразований, вестники примирения, но также пророческие голоса перед
властью.

Если церковь не восстановит свой моральный авторитет, ее миссионерский
активизм будет фальшивым и безрезультатным. Если мы не хотим допустить
революционно-разрушительных, кровопролитных сценариев в Евразии,  мы должны сделать все, чтобы церковь вернула
себе инициативу, независимость и особое призвание относительно общества и
государства.

Если мы хотим помочь странам Евразии, стоит начать с церкви, в том числе с
церкви титульной и наиболее консервативной; лучший способ помочь православной
церкви – сделать ее хотя бы чуть-чуть более евангельской, открытой, правдивой.

Если мы верим в силу перемен, мы должны поддержать международные
партнерства с участием тех перспективных духовных и интеллектуальных лидеров
церквей, которые способны открыть новые страницы в истории Евразии, страницы
обновления и примирения, пробуждения и преображения.

Пусть в России их называют «иностранными агентами», мы знаем: это
глобальные, вселенские агенты добрых перемен. В наши дни новых делений и
конфликтов только церковь остается той самой универсальной силой, которая
способна преодолевать границы, содействуя поистине общему благу, сближая
народы, освобождая от исторической обреченности.

Ссылки