Online

Интервью из архива: «Прошли времена нецивилизованного и грубого евангелизма»

Интервью из архива: «Прошли времена нецивилизованного и грубого евангелизма»


интервью для журнала «Христианское Слово» (2012): о конгрессе «Преображение-2012», о будущем апологетического служения и работе на должности ректора университета
– Михаил, какие у Вас впечатления от прошедшего конгресса «Преображение-2012»? Из того, что Вы видели, что бы Вы в конгрессе выделили для себя? Что Вам было интересно?
– В конгрессе я бы выделил, в первую очередь, не пленумный, не программный момент, а самый простой, может быть, низовой. Речь идет о том, что люди у нас сейчас голодают по общению. На мой взгляд, они чувствуют острую потребность быть частью большой семьи. Поэтому я обратил внимание на простых участников. Многие приехали семьями, многие, возможно, никогда в жизни ничего подобного не видели. И их по-своему наивную детскую радость я заметил в первую очередь, и это здорово.
То есть конгресс выполняет свою роль объединяющего события для церквей евангельско-баптистского вероисповедания. Во вторую очередь я уже обращал внимание на состав спикеров, на способ организации. И здесь тоже мне кажется, что структура усовершенствована. Она усложнена за счет большого разнообразия тематических палаток. Это разнообразие – первый смелый ход. Потому что раньше такого разнообразного, богатого материала не предлагалось. И это в свою очередь позволило привлечь новые имена, новых спикеров к участию в программе не за счет пленарной части, а за счет секционной работы. Конечно, хотелось бы, чтобы много имен перекочевало в общие, пленарные встречи, потому что с большой сцены важно видеть новых людей, слышать новые послания, видеть и знать, как обновляется руководство, какие люди появляются, чувствовать динамику перемен. Но мне кажется, что обновления намечены.
Чувства смешанные. С одной стороны по лицам людей, по их вопросам видишь очень много нужды. Видишь, как много нам не хватает, как много надо проговорить, для этого нам нужно чаще встречаться, устраивать мостики между церквами, разбросанными по географической карте регионов. Нужда – это то, что бросается в глаза. А с другой стороны, есть радость общения, когда встречаешь друзей, когда чувствуешь себя частью большой картинки, большого сообщества и видишь, что Бог делает. Но нужда меня сильно зацепила. Хочется испытывать больше вдохновляющих, энергетических моментов, когда тебя переполняет радость, и ты ее вбираешь, видишь, как многим ты должен помочь.
Ситуация сложная. Большая страна, регионы специфические. Надо подумать, как предложить такой богатый стол на общем конгрессе и как взаимодействовать в периоды между конгрессами, чтобы народ был сыт, чтобы не было голода и такой усталости в глазах. Вот такие смешанные чувства.
– Ваш семинар назывался «Новые горизонты христианской апологетики». В чем эти новые горизонты христианской апологетики?
– Новые горизонты, на мой взгляд, заключаются в том, что горизонт движется вместе с человеком. Если мы не будем двигаться вперед, то горизонт к нам не придет. Мы покидаем территорию, на которой уверенно стояли, с которой так пафосно говорили к тем, кто находится где-то. Новые горизонты открываются тогда, когда мы покидаем привычную территорию и идем навстречу людям, в их аудитории, в их профессиональные сообщества, чтобы выслушать, понять и присоединиться к тому, что Бог делает в их среде. Апологетика, в старом понимании, это когда мы из своей башни или изнутри своей территории кричим: «Приходите к нам, у нас хорошо!». Они говорят: «Докажите!», и мы доказываем, защищаемся. Новые горизонты связаны с тем, что мы идем навстречу, и горизонт, как это не парадоксально, тоже движется к нам. Тогда мы в гуще жизни, тогда мы видим, как Бог работает с этими сообществами интеллектуалов, творческими группами, в студенческой аудитории, в профессорском кабинете. И мы сами удивляемся, что Бог есть и там. То есть нам не надо больше звать туда, где мы находимся, а надо идти вслед за Ним и быть там, где Он действует. Вот это новое потрясающее чувство, которое перемещает нас в гущу жизни. Нам больше не скучно, мы не на дистанции, мы вместе с людьми.
– А готово ли сегодня христианское сообщество к такому диалогу с внешним миром? Если говорить даже не о диалоге с академическим миром, а просто с внешним миром? Готовы ли мы к диалогу на разных уровнях: на уровне молодежи и студенчества, на уровне преподавателей, на профессиональном уровне?
– Я думаю, что готовы – это второй вопрос, но должны – это первый. Мы сегодня понимаем эту необходимость на всех уровнях, в том числе обсуждается она и в руководстве объединений и Союза. Проблема связана и с явным, вопиющим наличием потенциала (он есть!), и с тем, чтобы его наконец использовать, чтобы предложить практическую повестку действий (он должен служить!). Этого сейчас нам недостает. Готовность в плане открытости есть, но готовность в плане реализации существующих возможностей пока еще отсутствует. Поэтому мы сейчас находимся на переходном этапе, когда уже больше не нужно доказывать, что это можно и нужно. Но теперь надо найти людей и модель, как и с кем это реализовать. Вопрос переводится в практическую плоскость. Здесь он тоже не теряет своей остроты, потому что остаются вопросы «А где и как? А за что? А кто будет делать? Ни ресурсов, ни людей нет. Мы же вам говорили, что мы не сможем, что интеллигентов в церкви по пальцам перечесть…». Если в практической плоскости это движение захлебнется, то для многих людей это будет плохим свидетельством: «Не нужно было никуда ходить. Мы должны были защищать и хранить то, что у нас есть». С одной стороны есть ясность: мы идем, а с другой стороны, есть риск, когда практические успехи смогут нас утвердить, а поражения могут вернуть назад. Но я верю, что с каждым днем растут новые лидеры, новые труженики. Этот центр активности постепенно смещается в нужную сторону.
– А что нужно, чтобы движение не захлебнулось?
– Смотря как мы себе представляем эти процессы. Нужно, чтобы «внизу» было много самоотверженных людей, много «пионеров», первопроходцев. И нужно чтобы сверху было встречное движение. Не обязательно, что оно начнется там, но если руководство привлечет к себе во второй-третий эшелон талантливых, образованных людей, которые продемонстрируют единство, призвание, компетентность, силу духа, силу мысли, свободу творчества, если они дадут место рядом с собой, то это будет заражающим примером. Это будет сигналом, демонстрацией того, что движение снизу одобряется, что руководство церквей его поддерживает, что эти инициативы возникают не только «на местах», что активная апологетика, движение христиан-интеллектуалов становится всеобщим настроением, радостью всей церкви.
Мы сейчас не можем заменить всю вертикаль церковной власти на людей с докторской степенью в области богословия. Но вполне возможно, чтобы руководство протянуло руку помощи тем, кто сейчас учится. Достаточно сказать: « Мы нуждаемся в вас, вы наше будущее, мы ждем смены, ждем свежих сил, новых лидеров». Этот сигнал усилит движение. Духовные реформации, мягкие реформации начинаются все-таки через низовое движение. Но если нет четкой позиции церковного руководства, если труба не издает определенного звука, то люди не понимают, к чему им готовиться. Возможно, нужно готовиться назад, к откату: «Так как времена тяжелые наступают, последние, бросайте учиться, читать, познавать, надо занимать круговую оборону». А возможно их позовут к наступлению, говоря: «Какими бы ни были трудные времена, мы верим, что Царство Божие торжествует и в этих обстоятельствах. И вы – его дипломаты, его адвокаты, его защитники». Важно подчеркнуть для всей церкви, особенно для одаренных людей: «Мы вас ждем, вы нам нужны, ваш дар должен служить».
– Я знаю, что недавно Вы стали ректором Донецкого христианского университета. Не страшно приступать к такому массиву работы? И какие цели лично Вы ставите в этом виде своей деятельности, служения?
Для себя сейчас ставлю мало целей, в основном пытаюсь мыслить о доверенном мне деле: «Какие задачи нужно реализовать для учебного заведения, которым довелось руководить? Что Бог хочет, чтобы я сделал на этом месте?» Ближайший период я воспринимаю как период испытаний на административном фронте. Нужно максимально наладить управленческую систему. Нужно укрепить команду, то есть подтянуть новых людей. Нужно подумать об обновлении программ. То есть меня занимают вопросы, связанные с интересами учебного заведения как организации и как служения. В целом, мне кажется, что христианские лидеры должны думать больше и больше о совместных проектах, общей пользе, объединяющих целях, а личная карьера или благополучие надолго отвлекать не должны.
Во всем этом мне самому нужно развивать управленческие качества и послужить, может быть, не своему личному развитию, но развитию школы. Я надеюсь, что после откроется следующий этап. Может быть, нужно будет подготовить несколько фундаментальных текстов, посвященных теологии, как я ее мыслю сегодня, текстов, посвященных развитию христианского образования и социальной позиции церкви.
Надеюсь, что когда-нибудь будет третий этап. Если Бог позволит, то, когда я не буду связан административными обязательствами, смогу вкладываться в те или иные точки роста. Но ближайшее время уйдет на построение дипломатических отношений и с внешним миром, и со светскими, государственными учебными заведениями, с церковью. То есть нам сегодня нужно связать университет и церкви. Нам нельзя говорить: «Вы нужны нам, потому что от вас нам нужны студенты». Мы должны убедить: «Мы нужны вам». Обновление церкви начинается и благодаря университету. Нам придется доказывать, убеждать и объяснять эту связь. На ближайшие годы я заложник, я солдат, и подчиняюсь воле Бога и тому, что Он хочет сделать для этого учебного заведения, в том числе через меня, как Его орудие.
– Я знаю, что в Донецком христианском университете открывается факультет журналистики. Зачем христианскому учебному заведению факультет журналистики? Не достаточно ли для этого светских вузов?
– Мы сейчас только думаем об открытии факультета журналистики. На самом деле, журналистика для нас – это активация творческих людей внутри церкви. Это журналистика в широком смысле слова. Важно, чтобы было налажено информационное сопровождение служений, различных событий, чтобы был развит дар слова, дар пера, и как можно шире, чтобы появлялись блоги, интересные сайты, свежие издания. Даже через одни социальные сети (если в них грамотно выстроить информационное служение) церкви и различные христианские организации объединяли бы большое количество людей.
Это информационное сопровождение работает на благо церкви. Во-первых, важно развитие творческих способностей Церкви. Во-вторых, важно, чтобы через информацию, через дары слова люди свидетельствовали о Боге, реализовали свою миссию. А в-третьих, важно, чтобы это присутствие развивалось во внешнем мире через профессиональную деятельность христиан. То есть, чтобы звучало свидетельство о церкви, но не только в церкви, а и в светском информационном пространстве. Чтобы люди познавали Бога через материалы о добрых примерах, о ценностях веры, надежды, любви, о евангельских принципах. Эти материалы должны написаны профессиональным языком, и это не должно быть проплаченной церковной заказной «джинсой», но качественным контентом, подготовленным христианином, который постоянно печатается в светских СМИ, «сеет разумное, доброе, вечное». Это не евангелизация, но все-таки определенный посев, который популяризирует христианские ценности в обществе, сохраняет его от окончательного распада. И это нам тоже нужно. Есть церковь и ее информационные позиции, ее служение и сопровождение, а есть внешнее присутствие.
Вот так я мыслю сейчас. Есть возможности, которые открываются в связи с факультетом ДХУ. Тем более что это крайне важно в регионах, в провинции. Уже за сто верст от столицы люди не мыслят категориями возможностей, они не видят, что можно написать, открыть, издать, отснять, при этом постоянно оправдываются, что «мы же не в Москве, не в Лондоне, не в Нью-Йорке…».
Нам нужно сделать хорошие примеры и успешные модели заразительными образцами для подражания. Мы должны быть популяризаторами журналистики. Я понимаю, что сейчас мы это делаем в ущерб качеству и высоким профессиональным стандартам. Но наша задача возбудить ревность, активировать дар на массовом уровне, и из тысячи пусть появится несколько человек. Тогда не будет лишней эта эпопея, эти труды.
– На Ваш взгляд, насколько важно сегодня церкви вкладывать в развитие СМИ и каким образом церкви и СМИ могут быть друг другу полезными и друг другу помогать?
– Дело в том, что СМИ – это голос церкви. Мы можем говорить о том, что голос церкви – это проповедники, но СМИ – это тоже голос. Нам необходимо понять, что у Бога много голосов, много разных инструментов, и мы обязаны с благодарностью использовать каждый из них.
Поэтому если сегодня есть возможность донести истину как можно большему количеству людей, то нам необходимо это использовать. Второй момент, мы должны использовать это корректно. То есть мы сегодня не можем злоупотреблять возможностями медиа для того, чтобы без всякой подготовительной работы, без определенной формы, без предварительной упаковки вбрасывать наш продукт людям. Прошли те времена, времена нецивилизованного, грубого евангелизма.
Сегодня стоит более тонкая задача: людям, которые работают в сфере СМИ и являются христианами, следует использовать свое христианское призвание, свое желание свидетельствовать, говорить о Боге и быть Его голосом. Но делать это надо в таких этических рамках, на таком профессиональном уровне, чтобы люди это воспринимали не как агрессию, не как информационную войну против них.
Поэтому без того чтобы церковь вкладывала, инвестировала не только деньги, но и лучших людей, мы никогда не завоюем аудиторию. Мы всегда будем обиженно говорить: «Вот, посмотрите, как эти средства массовой информации о нас говорят, как они нас грязью поливают!» Но там нужны наши люди в СМИ, наши апологеты, наши адвокаты. Если мы их не готовим, то не на кого потом и пенять.
Церковь сегодня должна мыслить системно. Она присутствует не только внутри храмовых стен. Это значит, что есть культурная среда, научная среда, есть медийная среда, и сюда входят только через соответствие определенным стандартам. Поэтому церкви необходимо сейчас сделать хотя бы минимум. Возможно, она самостоятельно не может финансировать свои средства информации, не может оплатить учебу в хороших вузах. Но хотя бы она может благословить, сказать в лице своего руководства: «Вы нам крайне нужны, мы видим в вас большую перспективу. Кто-то является нашими руками, вы – наш голос, наши уста. Скажите, как мы можем за вас молиться? Как мы можем вас поддержать? У нас нет достаточно денег, но вот хоть немногое, что мы можем собрать для того, чтобы вы получили образование, чтобы затем и у нас такой факультет открылся». То есть сейчас нужно какое-то движение, может быть не сто шагов, но хотя бы один-два-три. И тогда люди потенциально способные поймут, что они не самозванцы, что они часть большого служения в церкви.
Нам нужно признать, что это тоже своеобразное служение. А так как это служение, то заслуживает и поддержки, и благословения, и сотрудничества. Они становятся такими же сослужителями, а не «какими-то там журналистами», или «так называемыми интеллигентами». Они рядом с нами, мы часть общего дела. Поэтому церкви сегодня необходимо провести, если угодно, переучет своих даров. Надо посмотреть, есть ли талантливые люди, к чему у них есть призвание. Кстати, пасторское сердце должно чувствовать это, ведь распознавать – это один из духовных даров. Мы не можем переманивать их в несвойственные им сферы, в непрофильные для них дела. Если рука этого человека Богом призвана писать, то она не должна колоть дрова. В многообразии интеллектуальных даров и профессиональных призваний – благословение для всей Церкви.
Беседовал И. Попов
для журнала «Христианское слово»

Християнська спільнота як початок «мирного Царства»

Християнська спільнота як початок «мирного Царства»
Війна, що триває в Україні, змушує нас усе більше і більше думати про мир. Думати не про той мир, який може бути після війни. А про мир, у світлі якого або в світлі думки про який ми зможемо зупинити війну. І не лише думати, але й вірити, уявляти. А також втілювати те, що ми вже бачимо очима віри, хоча при звичайному погляді на світ – щоденному, політичному, реалістичному – цього ще не видно.
Бачення «мирного Царства» має випереджати і супроводжувати наші дії. Мені є близькою позиція одного з протестантських єпископів, який вперто відмовляється говорити про «хоча б якийсь мир із окупантами до нашої повної перемоги над ними», але виглядає, що війну не вдасться завершити з таким підходом. Навіть якщо ми переможемо на цьому етапі, ми будемо вимагати щоразу нових і нових перемог, нової і нової відплати. Без думки про мир перемога стає лише продовженням, новим етапом безконечної війни або короткою паузою для святкування перемоги. 
Щоб війна насправді закінчилась, ми повинні жити баченням миру вже тепер і діяти так, щоб це бачення ставало реальністю нашого сьогодення – хоча б частково – як зачин, як передчуття, як зерно, як закваска майбутнього.
Очевидно, що чекати такого масового миролюбства в країні, де йде війна, де щодня гинуть люди, велика наївність. Але ми можемо очікувати цього від християнської спільноти, яка повинна демонструвати суспільству свій альтернативний характер, можливість іншого шляху, сміливі, навіть зухвалі, спроби, достойний приклад для наслідування.
У цьому сенсі з огляду на соціальний вплив християнська спільнота може бути початком нового суспільства. В есхатологічному ж розрізі спільнота є початком нового Божого Царства, яке неодмінно буде мирним. 
У своїх подальших роздумах про християнську спільноту як початок «мирного Царства» я маю намір вдатися до двох цікавих пар мислителів, до першої з яких входять богослови-теоретики Стенлі Гауервас і Річард Хейз, а до другої – богослови-активісти Томас Мертон і Шейн Клейборн. Якщо перші захоплено ведуть свій нескінченний діалог, то другі ніколи не бачились, хоча їх цілком можна представити як «далеких співрозмовників». Разом із цими чотирма мислителями ми можемо глибше пройнятися ідеєю «мирного Царства» й осмислити її як орієнтир для нашого християнського життя і спільнотно-суспільної практики.
Гауервас і Хейз: спільнота і уявлення про Царство
«Мирне Царство» («The Peaceable Kindom» – не тільки є мирним, але й творить мир, скероване до миру) – назва однієї з найголовніших книг Гауерваса. До того жназву булонавіяноне стільки текстами біблійних пророцтв про мирне майбутнє, як картинами американського художника-примітивіста Едварда Гікса – «Мирне Царство» і «Ковчег Ноя». «Більшість вважає ці примітивні картинки переконливими, як на мене, через красномовність їхньої простоти… у наш час, коли всіх так лякають вогненні ріки, я підозрюю, що ми відчайдушно потребуємо настільки ж натхненного бачення, як у Гікса. Я сподіваюся, що ця книга може хоча б трохи допомогти розвинутитакебачення» [6, ХІІІ]так автор розкриває нам джерело свого натхнення і завдання своєї книги. При цьому він ясно усвідомлює і складність, і важливість свого завдання: «Зробити ненасильство центральним пунктом оглядовоїкнигиможе видатися найгіршою стратегією. Це створює враження, що християнське моральне життя зводиться лише до цьогопитання, хоч це зовсім не так. Я сподіваюся, що покажу, як миролюбність, прикметна риса християнського життя, допомагає висвітлити всі інші теми [6, XVII].
Насправді кожен, хто в американській євангельській спільноті зважиться відстоювати пацифістську позицію, потребуватиме не лише інтелектуальної, а й громадянської мужності. Однак у цьому «методист» Гауервас не є одинаком. Він сам іде слідамисвого вчителя, менонітаЙодераСолідарнийіз ним також ійого учень, «баптист»1Джеймс Маклендон. До слова, «мирне Царство» окремий розділ фундаментальної «систематичної теології» Маклендона, який переконаний, що центром етичноїпрограми Ісуса є Нагірна проповідь, де мова йде не менше ніж про «створення спільноти, якій вдастьсяпережити загибельстарогоеону, смакуючи разом із Господом настання нового часу» [7, 309].
Як і Гауервас, якого надихали картинки Гікса, Маклендон належно оцінює силу уяви, яка створює образи нового світу. «Наша неспроможність рухатися мирним шляхом пов’язана з «поганою уявою» [7, 322], – скаржиться він. Хоч є й різновиди пацифізму, затруєні «поганою уявою»: «Ненасильницький спротив – це аж ніяк не те саме, що самовдоволений пацифізм союзників, який проклав шлях Гітлеру» [Там само].
Уяву треба відроджувати і підтримувати, зокрема таким питанням: «Що коли центральним пунктом євангельської програми Ісуса було не повстання в дусі найдовершенішого Че Гевари, а створення спільноти в дусі більш проникливого Ганді, у якій розкривається зміст влади і доля Божого Царства? [7, 309]. Тоді Царство починається не з революції, що знищує порядок старого світу, а зі спільноти людей, які народилися згори та здатні до нового життя.
Отож початком «мирного Царства» є ненасильницьке перетворення, а свідчення цілком конкретної спільноти. Як стверджує Гауервас, не лише для практики християнського життя чи перемінидовколишнього суспільства, але навітьщобелементарно прочитатиПисання,«необхідною є вже дійсна спільнота, сформована історією про Боже Царство. Основами такоїспільноти є«розіграна драма» літургії і зразковежиттясвятих [3,3]. Така герменевтична спільнота вводить нас через уяву і віру у світ як світ Царства, дає змогу словам Писання «ліпити нашу уяву так, щоб ми могли прочитати світ згідно з Писанням, а не навпаки» [3,16].
Сам Гауервас обґрунтовує свій зв’язок зі спільнотою як вихідний і необхідний, але характер цього зв’язку виявляється неоднозначним: «Я мушу відзначити свою подвійну церковну приналежність. У той час, коли інтелектуально я не займаю чіткої позиції, за останні роки я був частиною групи людей, які вважають мене частиною їхнього життя – Broadway Methodist Church. Оскільки ці люди неустанно прагнуть до миру, я присвячую їм цю книгу» [6, XIV]. Ця ж неоднозначність відкривається в його розумінні богослов’я як служіння спільноті та Богові: «Завдання богослова – служити традиції та спільноті. Наша свобода, особливо наша інтелектуальна свобода, походить із цього служіння. Водночас, служачи традиції, центром якої є розіп’ятий Бог, наша уява не зможе уникнути нескінченних викликів» [6, ХVIII].
Виходить, що Гауервас апелює до спільноти як до ідеального типу, а не емпіричної реальності. Це викликає справедливу критику з боку інших богословів, зокрема Річарда Хейза, який викриває його заплутаний церковний статус: «методист із «сумнівним богословським вихованням», він викладає в католицькому навчальному закладі та відчуває близькість до анабаптистської традиції… Він залишається «без емпіричної спільноти, яка слугувала б прикладом його уявлень про церковну політику… Традиції менонітів-високоцерковників не існує; ідеалізована традиція, до якої Гауервас апелює, химерна вигадка» [5, 363-364]
Чейз зізнається, що читає Гауерваса з відчуттям, що «нам потрібна реформація, яка знову дозволила б церкві почути новозавітне слово присуду щодо свого життя. Якщо Біблія дійсно «дає церкві необхідне для такої вірності правді, щоб наша розмова одне з одним і Богом тривала крізь покоління», вона дає це лише тим читачам, які дозволяють їй мати свій, незалежний від церковних традицій (і часом викривальний щодо них) голос» [5, 364-365]. Про це ж говорить Маклендон: «Є логічний і наративний зв’язок між ранньою церквою і церквою наших днів (ми можемо додати «і тією церквою, якою вона повинна бути»)» [7, 331].
Інакше кажучи, коли говоримо про спільноту, ми повинні мати на увазі і спільноту емпіричну, «нашу»; і спільноту ранньохристиянську, апостольську; і спільноту ідеальну, есхатологічну. Лише розрізнювання і пов’язування цих «спільнот» дає можливість почути і не заглушити Слово Боже, бути покірним Богові та служити Його Царству.
Критикуючи Гауерваса за відсутність зв’язку з емпіричною спільнотою, Хейз виразніше підкреслює роль уяви, яка оживляє і преображає емпіричну реальність спільнотного і громадського життя. У цьому він іде вслід за своїм провідником апостолом Павлом, який «використовує Писання як джерело історії світу, в якому згромадженим людям Христовим належить осягнути самосвідомість… Відродження уяви як ціль, до якої прагне Павло, – це не просто духовна просвіта окремих осіб, а трансформування свідомості спільноти вірян» [4, 8-9].
Якщо спільнота – це початок Царства, то початком спільноти буде уявлення про Царство у вірі, кажучи словами Павла «запорука того, чого сподіваємося, – доказ речей невидимих» (Евр. 11:1, переклад Хоменка). А ми поки що нидіємо і мріємо про ту спільноту, якою мали би стати.
Мертон і Клейборн: спільнота і служіння суспільству
Якщо богослови-теоретики і згрішили зайвими сторінками, то в цілому вони прислужилися благу –  з різних боків описали неузгодженість між християнською спільнотою і Царством, обґрунтовано вказали на невідповідність між Євангелієм і християнством. Однак те, що для них було предметом спокійного (або тривожного) аналізу, для активістів стало предметом пекучих ревнощів.
При всіх відмінностях Томас Мертон і Шейн Клейборн розпочинають своє активне християнське служіння по той бік університетських стін. Цей розрив із академічним богослов’ям є промовистим. Обидва рішуче відмовляються від університетського кампусу задля іншої спільноти – божевільних заради Христа.
У розділі «Ісус занапастив моє життя» Клейборн розповідає нетипове для протестантів «свідчення»: «Я чув немало людей, які  говорили: «Моє життя було схожим на кошмар. Я пив, постійно тусувався і спав аби з ким… Але ось я зустрів Ісуса, і в моєму житті все налагодилося». Нехай Бог благословить таких людей. Однак у мене було зовсім не так. Мені жилось непогано. А коли я зустрів Ісуса, моє життя зазнало краху… Я прочитав у Писанні про те, що останні стануть першими, і замислився: чому я докладаю стількох зусиль, щоб стати першим?»[1, 39].
Обидва наші герої шукають не особистого успіху, а свого місця у спільноті. Вони шукають не модель спільноти, а саму спільноту. Вони не пишуть про Церкву, вони хочуть стати і бути Церквою. Вони не богословлять про мир, вони практикують мирне життя в немирному світі.
Обидва шукають себе, однак не заради себе; вони шукають сімю, щоб жити і служити разом. Клейборн шукає «свою Калькутту» (як сказала йому Мати Тереза, «Повертайся в Америку. У кожного своя Калькутта», тобто своє покликання). Мертон шукає свій орден, який підходить для його особистої переміни і служіння у послуху.
Шлях Мертона провадить крізь самотність: «Я увійшов у самотність, подібну до непохитної твердині. А тиша, що огортала мене, промовляла до мене, промовляла голосніше і красномовніше за всі інші голоси» [2, 359]. Але потім він відкриває радість спільноти і її голосів, радість спільного шляху, «близького, безпосереднього і видимого звязку з якою-небудь групою тих людей, які єдналисьщобтворитималуприховануколоніюЦарства Божого на цій землі»[2, 390].
Як виявилось, християнська спільнота поєднує різні товариства, не всі з яких мислять Царство мирним. Деякі Мертону не підійшли, адже їхнє життя «було налаштоване на потужну, інтенсивну діяльність і військову рутину, що не відповідало моїм потребам… мені були потрібні правила, які мали б на меті відірвати мене від світу і зєднати з Богом, а не правила, які змушували б мене боротися за Бога у світі» [2, 289].
Мертон знайшов себе у відновленні звязку з живою, хоча й давньою католицькою традицією. Тобто виявив, принаймні для себе, що давня традиція досі є живою.
Мертон вважав за краще бути частиною спільноти мирної і мовчазної. Клейборн також знайшов спільноту, точніше створив її, однак вона стала войовничо-мирною, «екстремістською».
Для протестанта це було майже неможливим, тому Клейборн знайшов себе у сміливих експериментах зі створення нових спільнот: «Я думаю, що наш світ потребує богословських пустунів, які відкривають уявлення про нові можливості. Один із моїх професорів із Принстонської семінарії Марк Тейлор називає це «театром контртероризму», який змагається з драматургією війни, в’язниць і расизму, протиставляючи всьому цьому любов, яка роззброює» [1, 261].
Шлях Мертона – шлях католика, який бачить Царство зсередини тривалої традиції.
Шлях Клейборна – шлях протестанта, який упевнений, що перед тим, як послужити спільноті, сама церква потребує воскресіння, революції, Реформації. «Ми вирішили перестати скаржитися на ту церкву, яку бачили, а замість цього ставати такою церквою, про яку мріяли» [1, 58], і лише тоді «Тіло Христове стало живим, вийшовши з полону вітражів чи книг із систематичного богослов’я. Тіло Христове стало чимось конкретним і буквальним, воно голодувало, було спраглим і кровоточило» [1, 56].
Через це «втілення» спільнота стала початком набагато більшого, початком нового світу, мирного світу. Коли церква стає Церквою, в ній неминуче приходить Царство й охоплює цілий світ, тому що вона і є новим світом: «Зараз ми разом хочемо сприяти народженню нової спільноти в шкаралупці старої. Інший світ є можливим. Інший світ є необхідним. Інший світ уже тут» [1, 173].
Інший світ приходить мирним шляхом, однак усе ж революційним: «У мені живе дивна надія на те, що вже зараз зявляється новий вид християнства… Всі могли бачити християнських екстремістів, які підривають абортарії і танцюють на могилах гінекологів. Ми бачили християнських екстремістів зі значками «Бог ненавидить гоміків». Ми бачили християнських екстремістів, які оголошують війну в ім’я Агнця. Але чому ми не бачимо християнських екстремістів любові та благодаті?» [1, 250].
«Екстремізм любові та благодаті» для більшості залишається немислимим. І тут ми знову повертаємось до проблеми нашої уяви, яка не оживає, не відроджується без віри. Шейн Клейборн згадує слова, які він почув від лікаря, що рятує постраждалих під час нальотів американської авіації в Іраку: «Насилля – це шлях тих, кому бракує уяви. Ваша країна – вона втратила вміння уявляти?»Я не можу забути сльози в його очах, коли він закликав нас увімкнути свою уяву» [1, 258].
Як нам, християнам, «увімкнути свою уяву»? Як нам побачити нашу спільноту саме тією, Христовою спільнотою? Як побачити церкву Церквою? Як побачити невидиме Царство і зробити його видимим для інших?
Якщо спільнота – початок Царства, то де початок спільноти? Чи можна сказати, що вона вже є? Чи вона все ще з’являється? Невже і в цьому випадку ми змушені вдаватися до хитромудрого викрутасу богословів: «уже є і ще немає»? А що, якщо це в зоні нашої відповідальності – стати нарешті такою спільнотою, в якій Царство наблизиться?
У цьому сенсі визнання Стенлі Гауерваса може не тільки витвережувати, але й надихати: «Можливо, я так сильно підкреслюю значення церкви для соціальної етики тому, що мене зараз не навчає жодна конкретна церква… Я вважаю, що я маю думати і писати не лише для церкви, яка існує, алей для церкви, яка повинна існувати, якщо ми будемо більш мужніми і вірними»[5, 363].
Література
1.     Клэйборн Ш. Путь: как жить по-христиански сегодня, реально изменяя жизнь к лучшему. – М.: ЭКСМО, 2010.
2.     Мертон Т. Семиярусна гора. – Львів: Свічадо, 2017. 
3.     Хауэрвас С. О важности переплетения слов // Слово. Толкование. Жизнь. Эссе о Писании и богословии, посвященные Ричарду Хейзу. – Черкассы: Коллоквиум, 2012
4.     Хейз Р. Возрождение воображения. – Черкассы: Коллоквиум, 2012. 
5.     Хейз Р. Этика Нового Завета. – М.: ББИ, 2005.
6.    Hauerwas, Stanley.The Peaceable Kingdom: A Primer in Christian Ethics.University of Notre Dame Press, 1991
7.     McClendon, James. Ethics: Systematic Theology, Vol. 1. Abingdon Press, 1986.


Нации. Ценная сложность и сложная ценность

Нации. Ценная сложность и сложная ценность

Мы живем в очень ответственный момент истории, когда западная цивилизация достигла столь высокого уровня культурного разнообразия и социальной сложности, что простые решения (да и сами схемы мышления), приемлемые в предыдущие эпохи, становятся не только устаревшими, но и опасными. На мой взгляд, взросление человека и человечества должно проявляться в критическом восприятии простого и очевидного, в сознательном отказе от простой перспективы, связанной с эго- и этноцентризмом. Даже если проект мультикультурализма потерпел «полный крах»[1], мы не можем отказаться от национального и культурного разнообразия просто потому что «это не работает» или слишком сложно, чтобы быть управляемым. Я думаю, что наряду с divine simplicityв космологии и онтологии, нам пора заговорить о divine complexity или divine diversity в социальной теологии. И поэтому мне очень нравится совмещать трудносовместимое – метаисторическую библейско-богословскую перспективу, плюрализм современной Европы и притязания отдельных наций с их особой историей. Лишь вместе они могут сочетаться мирным и перспективным образом.
«Плюралистическая Европа» – для многих постсоветских людей это звучит почти как ругательство. Плюрализм представляется признаком слабости, упадка, разложения, «загнивания». В то же время лично мне трудно представить Европу иной, неплюралистической. По меньшей мере до тех пор, пока она будет оставаться свободной и будет дорожить своим антично-христианским наследием. Именно поэтому московский философ Анатолий Ахутин, перебравшийся из России в Украину (он сам говорил о бегстве от «духоты» и «ненависти»), говорит о Европе как о форуме мира. «Это культура, культивирующая общение культур… Бытие самой европейской культуры происходит – или еще только может произойти, — в событии встречи, когда эти миры выходят из своих внутренний территорий, из своей самобытной идентичности и озадачиваются друг другом. Бытие европейской культур это бытие границ, концов и начал, — пустое место встреч – агора, форум, площадь, майдан – где мира-смыслы перед лицом друг-друга замечают пределы (определенность) своего мира». 
Россиянин Ахутин «пережил» Европу на киевском Майдане, встретил ее и остался с ней, остался жить в Украине. И эта встреча представляется мне далеко не случайной. Майдан выразил те европейские ценности, которые призабыты в самой Европе – ценности солидарности, любящей жертвы, национального своеобразия, гражданского мужества. Это отмечали не только участники, но и аналитики революции на Майдане (2013-2014 гг.), начавшейся как «евромайдан» (т.е. протест сторонников сближения Украины с Европой против демонстративного разворота бывшего президента Виктора Януковича в сторону имперской России).
Для меня, как для участника тех событий, «плюралистическая Европа» видится не просто сущим, но и должным; не тем, что есть и будет «само собой», но тем, что требует нашего постоянного участия – как мыслителей, граждан, христиан. «Плюралистическая Европа» существует лишь в нашей активности. 
Второе ключевое слово в названии темы вызывает еще более сильную реакцию – слово нация.  Здесь мы сразу же, по умолчанию, по каким-то и кем-то установленным в нас настройкам, думаем о национализме, думаем плохо, как о той идейной позиции, которая придает моей нации особенный, исключительный смысл.  На мой взгляд, эти скрытые настройки антинационализма можно и нужно оспорить. Мы не должны бояться этого слова, но не должны фетишизировать его. Более того, мы должны различать его виды. Стоит прислушаться к напоминанию Евы Томпсон, что критика национализма слабых – лишь прикрытие для национализма сильных.

Национальные различия – это факт, неоспоримый и неустранимый без насилия. Те, кто ценят эти различия и любят свои (и не только свои, но свои в первую очередь) нации в их различности, не заслуживают осуждения.
Нас должно беспокоить другое – попытки уничтожить различия, принося их (людей и их культуры) в жертву имперским проектам. Я уверен, что Бог не любит империи. Ведь в них один народ диктует свою волю всем прочим. В Божьем же плане каждый народ имеет свое особое значение. 
Иногда мы слышим аргумент: империи объединяют, нации разделяют, следовательно, в интересах общего глобального порядка, «мира и безопасности», стоит сделать ставку на империи или даже одну империю-империй. Но, во-первых, насильственное объединение не может быть моральным аргументом; во-вторых, объединяют не только империи; в-третьих, почти каждый имперский проект несет в себе богоборческий мотив конкуренции с Царством Божьим. Иногда разделенность спасает от больших искушений. 
Констатируя тот очевидный факт, что мир разделен — на семьи, племена, народы и нации, мы должны обратить внимание и на то, что этот же мир объединен – посредством тех же образований. Нужно отметить, что нации – довольно поздний продукт исторического развития, в ходе которого люди учатся преодолевать старые разделения и объединяться в новые общности. Как правило, они соединяют в себе, в своем имени множество различий – языковых, этнических, региональных, культурных. Т.е. нация – не атом, не неделимое целое. Нация – политическое образование. И если нация начинается с поиска общего основания и примирения различий, то мы можем этот же импульс продлить, распространить за ее собственные пределы – на отношения межнациональные. Но эти процессы должны быть органическими – без «принуждения к миру» и «дружбе народов».  
События в бывшем СССР показывают, что национальный вопрос снова становится горячим. Мы слишком рано посчитали его устаревшим. В то же время его нельзя рассматривать в парадигме позапрошлого века, когда связь национальности-государственности-религии была необходимой и жесткой.
Сегодня национальный вопрос нужно рассматривать в контексте продолжающейся глобализации и региональных интеграций. Т.е. национализм никак не означает изоляционизма и враждебности. Напротив, он позволяет глобальным и региональным общностям играть разными цветами и говорить многими языками.  
У каждой нации есть свое особенное место в глобальной Божьей семье. Почему же на карте постсоветского пространства так много белых пятен и серых зон, кровоточащих ран и молчаливых народов? Что препятствует раскрасить карту Восточной Европы? Что мешает каждому народу обрести свой особенный голос и присоединиться к хору наций?
Советский опыт учит нас, что национализм может быть здоровой силой, но лишь в глобальной перспективе. Все попытки ограничить число родных народов и противопоставить их другим заканчиваются войной. В СССР эксплуатировался миф о трех братских народах – русском, белорусском и украинском (малороссийском). Но это не более чем пропагандистский трюк. Все народы братские, и в них нет старших и младших.
Итак, мы обязаны принимать в расчет сложившийся плюрализм, в котором должно быть уважение к особенностям, но в основании которого должны лежать некие универсальные принципы. Только тогда особенности будут сочетаться мирным образом.  


[1]Это заявление Ангелы Меркель, сделанное в 2010 году, не помешало ей в 2015 году открыть границы Германии для беженцев и принять рекордное число жертв сирийского кризиса. И это лишь один из многих примеров того, как сильные моральные убеждения (хочется добавить – и богословские принципы) превосходят узко понятые национальные интересы или элементарный политический прагматизм.

Тайна, открытая для наших поколений

Тайна, открытая для наших поколений
Приятно думать, что не все чудеса закончились, что не все тайны открылись, что Бог оставил достаточно сюрпризов и на наши поколения. 
Апостол Петр применяет пророчество Иоиля к своему времени (Деян. 2), поскольку для него это были действительно «последние дни». 
Наши дни еще более «последние», поэтому мы вправе применять пророчества к своему времени. И мы делаем это достаточно часто, так что пророчество Иоиля продолжает сбываться, а многие тайны продолжают открываться, включая в себя все новые народы, культуры и времена.
Это величайшее чудо Библии – данное через нее откровение Божье применимо ко всем без исключения. 
Все пророчества принадлежат нам в не меньшей степени, чем древним народам и прошлым эпохам. 
Более того, последующие поколения имеют определенное преимущество – им яснее смысл пророчеств и понятнее Божья тайна. 
Апостол Павел пишет о тайне, «которая не была возвещена прежним поколениям сынов человеческих, как ныне открыта святым Апостолам и пророкам Духом Святым, чтобы и язычникам быть сонаследниками» (Еф. 3:5-6).
Иными словами, ранее Бог мыслился Богом евреев, затем Богом христиан. Но это наше представление о Нем. Сам же Он хочет сделать «сонаследниками» и всех прочих, т.е. всех «язычников». 
Язычники – это все прочие, все «не наши». Но Бог хочет сделать их Своими. 
Он задумал вселенское примирение и хочет, чтобы мы в этом участвовали: «Открыв нам тайну Своей воли… дабы все небесное и земное соединить под главою Христом» (Еф. 1:9-10). 
Увы, чаще всего мы не можем вместить эту тайну, она превосходит наше понимание и самую широкую широту нашего сердца. 
Мы едва можем вместить себе подобных, но всех «язычников» — никак. Зачем Бог отравляет нам вечность, спасая всех «не наших»? Что мы будем делать вместе? Способны ли мы выдержать такое соседство? 
Мы задаем эти вопросы и воображаем себе такой рай, в котором для себя отведем лучшее место, а для «язычников» — резервации
Но у Бога Свой план и мы не попадем в рай раньше, чем согласимся разделить его со всеми «язычниками» — страшными, странными, раздражающими, грешными.
Я думаю, что настоящим духовным переворотом для того же апостола Павла было не столько «обращение в христианство», сколько откровение этой тайны – предельно широкого замысла Божьего, примиряющего и соединяющего «своих» и «чужих». 
Умом это не понять. Поэтому апостол признается, что эта тайна была возвещена ему сверхъестественным образом: «Мне через откровение возвещена тайна» (Еф. 3:3).
Но мы можем приблизиться к пониманию этой тайны через записанные свидетельства Павла и других «святых Апостолов и пророков»: «Вы, читая, можете усмотреть мое разумение тайны Христовой» (Еф. 3:4).
Т.е. мы приобщаемся к тайне прежде всего через историю деяний апостольских, через расширяющуюся миссию церкви в мире. А далее мы становимся агентами этой тайны, приобщая к ней других, деля чужих своими, делая дальних близкими. 
Поэтому Павел не только открывает нам смысл тайны, но и призывает «Благовествовать язычникам неисследимое богатство Христово и открыть всем, в чем состоит домостроительство тайны» (Еф. 3:9).
Итак, тайна в том, что Бог вмещает всех, примиряя с Собой во Христе. А мы? Кто для нас остается «чужим»? Кого мы считаем безнадежным «язычником»? До тех пор, пока мы кого-то исключаем из тайны Божьей, мы не способны понять ее и войти в нее. 
Сегодня мы видим новых «язычников», которые маршируют по нашим улицам, проповедуя свое понимания любви и толерантности. Сегодня самая популярная тайна – «тайна беззакония». Сегодняшний мир достоин наказания куда больше, чем Содом и Гоморра.  
И все же «богатство Христово» таково, что его хватит на наши поколения вплоть до скончания века. Мы призваны вкусить Его благость и провозглашать Его щедрость здесь и сейчас. 
Я верю, что последние дни не будут худшими, напротив, они еще больше откроют нам «неисследимое богатство Христово». Если так, то мы призваны не ругать и проклинать, но «благовествовать язычникам» — новым атеистам, старым исламистам, православным сталинистам, всем …истам, трансгендерам и мутантам, «всем дальним, кого ни призовет Господь, Бог наш» (Деян. 2:39).  Если эта тайна вместила нас, то мы не вправе исключать никого. 
Апостол Павел называет себя «наименьшим», которому дана благодать благовествовать язычникам» (Еф. 3:8). Почему он наименьший? Потому что не видел Христа воочию, как другие апостолы. Потому что знал Его меньше всех. И потому что гнал Его больше всех. Именно такого Бог выбрал.
Сегодня мы «наименьшие», потому что от Христа во плоти нас отделяет дистанция в две тысячи лет. И потому что грешим больше предыдущих поколений. 
Но раз мы самые «меньшие» и «дальние», мы больше всех должны удивляться и радоваться Божьей щедрости, лучше всех понимать «тайну Его воли» и благовествовать Его «неисследимое богатство». 

The World Cup as the last Russian freedom

The World Cup as the last Russian freedom



The whole world follows the latest matches of the World Cup in Russia. This interest is far from being only sporting. After the Winter Olympic Games in Sochi in 2014, an invasion of Ukraine began. 

Obviously, the football tournament is part of the Russian game in geopolitics. Russia wages wars in Ukraine and Syria and commits acts of sabotage in Europe and the USA. But its major front is against its own people that are being held captive in fear and slavery. They were deprived of almost all freedoms, including freedom of conscience. But for the time being they have left the freedom to support football as a mockery. That is why for many people, including myself, the World Cup is causing mixed feelings, although it promises to be a grand event. 



Many people compare it to the Olympic Games in Berlin in 1936. In both cases, guests from all around the world are hosted by countries that violate international agreements, as well as rights and freedoms; they also commit offenses against other countries, their own people, and against humanity and humaneness. Over the past few years the parallels between Russia and Germany have been drawn more frequently. Communism and Fascism were very similar. And today Russia is learning a great deal from Nazi Germany in disregarding the international law and using propaganda, manipulation, provocations, and aggression against the neighbors under the guise of protection of the “fellow countrymen.” Both regimes exploited sports as a means of propaganda. British Foreign Minister Boris Johnson recently referred to it and caused the fury of the Kremlin


I myself received a warming not long ago from my Russian colleagues for comparing Putin’s Russia and Hitler’s Germany. I was told that such comparisons are strictly prohibited and I could be denied an entry to Russia next time I wish to entry it. Nevertheless, the parallels are obvious. 

They are seen also in the fact that the underground church was active in Nazi Germany. Both in the Soviet Union and in the present-day Russia God’s church survived and will survive in any circumstances. And the testimony of the church would be used as an instrument for the salvation of many millions of Russians including those who are in the Kremlin.
That’s why the World Cup in Russia is not only the last freedom for the enslaved people, but also for the churches — to use this massive event for an active mission.
It’s not by accident that the speaker for all Russian Protestants, Bishop Sergey Ryakhovskiy (apart from heading up the biggest evangelical association of Russia, he is also a member of the Civic Chamber of the Russian Federation and a member of the Presidential Council for Cooperation with Religious Associations), is encouraging all Russian churches to join in fasting and prayer on June 17 “to chasten the adversaries”: “Today we are witnessing evangelical churches in different regions of the country being put under pressure. According to information from the lawyers of the Slavic Center for Law and Justice, in the last two years, there have been more than 600 cases! Basically today we are talking about discrimination and impediment to freely profess one’s faith and worship the Lord in a number of Russian regions.… We believe that not only is it our legal right, but also that the blessing of our land and prosperity of the people directly depends on how much the country and the people are open to preaching the gospel.” 
I don’t know who the bishop referred to when he talked about “adversaries,” but fasting and prayer are very timely. It wasn’t specifically designed to coincide with the World Cup but was established mainly to respond to the anti-missionary campaign. In spite of the persecutions the churches were still planning to take an active part in sharing the gospel during the World Cup. This prayer marathon was initiated by РОСХВЕ (Russian Union of Christians of Evangelical Faith — Pentecostals). Other evangelical unions were also invited to join in. We know that the churches of all regions of Russia participated in this prayer which is 11 time zones so it was a continuous prayer chain. An interesting fact is that the churches that participated in the prayer day were the churches that were in the good books with the authorities but they understood that they needed to pray for neighbors as they could be next on the blacklist. Pastor Sergey Kireyev, an authorized representative of the bishop of РОСХВЕ in Penza Oblast who earlier was known for his loyalty to Putin commented, “Constructive relations between religious confessions, authorities, and the society have been established in Penza Oblast. Yet we know that the situation is not stable in other regions so that day we were in prayer for our brothers.” 
Not all of the evangelical churches took a chance in publicly announcing the prayer campaign “to chasten the adversaries” for fear of attracting too much attention from the authorities. But the majority of churches (and that’s many thousands!) are praying for the freedom to share the gospel and for the successful evangelism during the World Cup, among which are hundreds of Mission Eurasia partner churches.
These days we received news from Yekaterinburg, Russia that police detained a group of Christian youth involved in Scripture distribution and seized over 200 copies of the Gospel of John. They are now being charged with “missionary activity.» We know about number of similar cases. 
And we know from church history in the former Soviet Union that persecution from the government fueled the churches’ fervor for missions, and external challenges motivated young leaders to be even more creative in sharing the gospel. I remember that during Soviet times believers used all events for spreading the gospel and turned wedding ceremonies and funeral processions into massive evangelism. And now Russian evangelicals use their Soviet experience for this crucial moment.

Behind World Cup tournament and geopolitical game it is important to see a more important competition — for the souls of people, for their freedom and dignity. That’s why what is happening in Russia is really worthy of our very close attention — during the tournament and especially after it, especially after it.

Распознать Божьих пророков

Распознать Божьих пророков
Наблюдая за гибелью древнего Иудейского царства, мы должны видеть в этой истории не столько обреченность или предопределенность, сколько выбор людей, их  упорство в грехе. 
В конце этой печальной истории хронист выводит моральный урок, в котором мы ясно видим благость Божью и самоубийственное упорство людей: «Все начальствующие над священниками и над народом много грешили… и посылал к ним Господь, Бог отцов их, посланников Своих с раннего утра, потому что Он жалел народ Свой и Свое жилище. Но они издевались над посланными от Бога и пренебрегали словами Его, и ругались над пророками Его, доколе не сошел гнев Господа на народ Его, так что не было ему спасения» (2 Пар. 36:14-17).
Бог давал шансы даже самым отпетым грешникам. И Бог щедро благословлял тех, кто делал хотя бы шаг в Его сторону. 
Иосия был последним достойным царем, великим реформатором. Он использовал все возможности для того, чтобы обратить свой народ к Богу отцов. 
Он искал Божьего слова, искал в Божьем слове спасение и надежду. 
Он полюбил Книгу Закона и с готовностью внимал пророкам. 
Он и сам стал пророком, потому что лично читал книгу завета народу и увещал всех следовать уставам Господним. 
Тот, кто ищет слова Божьего, будет внимателен к Божьим посланникам и пророкам. Иосия был таким. 
Он слушал всех своих добрых советников и всех пророков, кто бы они не были и что бы они не говорили. Он слушал даже пророчицу Олдану, чьи корни, согласно преданию, уходят к легендарной Раав (2 Пар. 24:22), и принял ее грозное пророчество со всей серьезностью. 
Но однажды он не смог распознать Божьего посланника и это погубило и его самого, и его царство.
Оказывается, Божьим пророком может быть не только таинственная Олдана или совсем молодой Иеремия. Пророческое слово может нести даже враг, египетский фараон Нехао. 
Фараон спешит на другую войну и просит Иосию отойти в сторону, дать дорогу: «Не против тебя иду я, но туда, где у меня война. И Бог повелел мне поспешать; не противься Богу, Который со мной, чтоб Он не погубил тебя» (2 Пар. 35:21).
Но Иосия «не отстранился и не послушал слов Нехао от лица Божия». Благочестивый царь не понял и не принял слова Божьего из уст фараона. На той чужой войне Иосия погиб, а с ним погибла надежда Иуды.
Иногда Бог говорит через наших врагов, которые, если прислушаться и послушаться, могут оказаться вовсе не врагами. 
Если мы готовы слушать Бога, то придется научиться видеть и слышать Его посланников везде и всегда, «с раннего утра».

Быть частью большего. Христианская миссия в эпоху глобализма

Быть частью большего. Христианская миссия в эпоху глобализма


Опубликовано: Альманах «Богомыслие», №22, 2018

Мы все больше осознаем себя частью глобального мира. Не только потому, что покупаем бананы из Эквадора, нефть и газ у арабов или россиян, а почти все остальное — из Китая. Не только потому, что глобальные проблемы экологии, терроризма, болезней и голода делают нас заложниками одной лодки в яростном море нестабильности. Не только потому что интернет заманивает и связывает всех нас в одну всемирную сеть. 
В первую очередь, мы, как христиане, осознаем себя частью того большого мира, который создан Богом в единстве и многообразии, содержится Его волей, спасается Его милостью и любовью, преображается в Царствие. 
Для христиан глобальный мир – это не столько выгоды или угрозы, сколько единственно верный масштаб, в котором нужно жить и мыслить. Читая Библию, мы видим, как Бог последовательно готовит людей к понимаю глобального, даже вселенского масштаба Своей миссии. Он хочет, чтобы мы, начав с города (своего «Ура Халдейского»), нашли себя частью особенного народа, но затем – частью Царства, в котором хватит места всем.
Миссия и глобализация в свете Царства
Бог продолжает Свою миссию в любых условиях. И эти условия сложно назвать случайными. Процессы глобализации вряд ли являются капризами истории или заговором «мирового закулисья». Весь ход истории направляется Богом и служит миссии Бога. Остается вопрос нашего участия: готовы ли мы быть частью Его миссии в этих пугающих и малопонятных условиях?
Оправдание миссии в эпоху глобализации неизбежно предполагает и некоторое оправдание глобализации. В самом деле, мы должны не только использовать возможности глобализации и постараться избежать ее опасностей, но также понять ее как нечто большее, чем внешний контекст. В глобализации можно увидеть естественное и непреодолимое стремление к единству. Понятно, что в этом движении к единству можно найти не только христианские, но и антихристовы мотивы. Но почему бы не побороться за то, чтобы первые вышли на первый план, или  хотя бы стали видимыми для мира?
Разве движение к Царству не является христианской версией глобализации?  Разве не стоит противопоставить ее антихристову мировому порядку? Разве не должны мы защищать свою версию глобализации от антиглобалистских движений, рвущих историю и географию на противоборствующие регионы, культуры и религии? 
Мы можем и должны предложить не столько христианское оправдание глобализации, сколько христианскую версию глобализации, которую можно будет оправдать и защищать от антихристовых глобалистских и антиглобалистских проектов.
Антихристов почерк виден в намеренном смешении политического и религиозного, когда власть стремится стать не только глобальной, но и священной. Такой глобализм имеет целью всемирную священную империю.
Напротив, христианский интерес к глобальных процессам фокусируется на взаимодействии духовном и культурном. Этот подход принципиально антиимперский, поскольку исповедует веру, что только Царь царей способен объединить все племена и народы. 
Антихристова империя должна быть основана на насилии, причем насилии священном. Божье Царство исключает насилие как принцип.
Антихрист предлагает «мир и безопасность», хлеб и зрелища, стабильность взамен на свободу. Божье Царство открывается для тех, кто остался свободным и верным, даже ценой собственной жизни.
Глобальный мировой порядок стирает различия, чтобы вместо имени был номер, чтобы все вновь заговорили на едином вавилонском наречии. В пророческом же видении Божьего Царства мы видим «великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен, и колен, и народов, и языков, стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих» (Откр. 7:9). Они не поддаются учету и контролю, они свободно славят Бога и радуются наступлению Его владычества. Они видят перед собой не дракона, но Агнца, они не боятся, они восклицают.
В Апокалипсисе мы видим, как все глобалистские проекты сокрушаются и преображаются. Что бы ни делали люди, как бы они не представляли себя развитие мира, — все это в конечно счете послужит торжеству Божьего Царства. «Царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его и будет царствовать во веки веков» (Откр. 11:15).
Как мы представляем себе это Царство, как оно проявляет себя в событиях и процессах глобализации? Что мы можем и должны сделать для Царства в эпоху глобализации, как мы можем направить и скорректировать процессы глобализации в направлении Царства?
Глобализация мира и глобализация миссии
Руководствуясь этим апокалиптическим видением, мы можем толковать глобализацию в свете Царства и участвовать в становлении этого Царства. И здесь нужно видеть не только внешние процессы, но и самих себя, ведь в глобализации внешнее исчезает, все становится внутренним, связанным и единым.
Мы видим глобализацию не только на улице, глядя из церковного окна. Мы видим и чувствуем ее последствия внутри самой церкви. Активная миссия церквей охватила весь мир, превратив его в одно большое миссионерское поле. Эта же миссия сблизила сами церкви, открыла их друг другу как разные образы единого христианства. 
Насколько глобальные миссии сыграли свою уникальную роль в становлении нашего мира, настолько же глобализация сыграла свою активную роль в трансформациях миссии. 
Миссия помогла миру стать глобальным. Но как это теперь меняет ее саму? Миссия приближала его к стандартам Christendom, когда казалось, весь мир станет христианским, но сегодня эта цель видится утопичной. Что миссии должны делать дальше, в условиях post-Christendom
Глобализация меняет не только мир как объект миссии, но и миссию как способ изменения этого мира. Глобализация мира глобализирует миссию, делая возможной и обратную связь.
Глобализация миссии требует предельного охвата — христианского единства и партнерства, географического масштаба, содержательной целостности. Глобальные миссии – это не только форма свидетельства миру, но и практика христианского сотрудничества. Сумело ли христианство в своей практике миссий создать модель достойного международного партнерства между бедными и богатыми, развитыми и отсталыми? К этому подталкивают демографические изменения, новая структура глобального христианства, взаимная зависимость регионов.
Глобализация христианства – результат глобализации миссии. Именно миссионерские усилия, а не естественно-исторический процесс принесли христианство в далекие от Средиземноморья страны и сделали его глобальным феноменом. Как отмечают современные миссиологи, «Наиболее глубокие перемены продолжают происходить в Латинской Америке и Африке. Большинство африканских стран приняли христианство, особенно протестантизм, прежде всего благодаря миссионерским усилиям. Глобальное христианство уже стало традицией большинства на глобальном Юге и в ближайшем времени станет традицией африканского большинства» (Johnson, 2016). При этом «протестантизм всех видов продолжает расти по всему миру, питаясь из западных культурных источников» (Johnson, 2016). В свете этих глобальных процессов было не так просто решить, где праздновать юбилей Реформации – в Германии или в США, Нигерии, Бразилии, занимающих первые места в списке самых протестантских стран?
Глобализация миссии означает не только освоение новые территорий, миссионерских полей, но и рекультивацию «старого света», «новую евангелизацию» Европы и других традиционно христианских регионов.
Более того, глобализация миссии несет в себе не только географические смыслы. Выражая требование целостности, глобализация миссии претендует на полноту миссионерского охвата всех сфер жизни, культурных, социально-экономических и общественно-политических. Глобализация преодолевает границы географические и религиозные, но также границы географического и религиозного (равно как и этнического, культурного, политического…).
Соответственно, глобализация миссии перерастает евангелизм в его прямом, буквальном, религиозном значении. Глобальный мир нуждается не столько в новых присланных издалека миссионерах, сколько в инсайдерах, в местных агентах влияния. 
Глобализация миссии не только облегчает взаимопроникновение культур и религий, не только обеспечивает доступ миссионеров в любую точку земного шара. Глобализация миссии также лишает смысла то, что облегчает. Западные миссионеры откровенно признают, что «Делается много лишнего. Если учесть объем производства «евангелизма» в 1,27 триллиона часов, то этого хватит для каждого жителя, чтобы слушать презентацию Евангелия один час каждый день до конца жизни»; при этом не делается или мало делается то, что действительно важно: «У христиан Севера все еще есть уникальная роль в будущем глобального христианства, в том числе в том, чтобы «взаимодействовать с культурой на уровнях миссиологии, философии, богословия и экклесиологии; предлагать радикальную контекстуализацию; работать с постмодерной молодежью» (Johnson, 2006). В случае с последним важно наладить глобальное взаимодействие молодежи, ведь именно «глобальная молодежь» интересуется, в первую очередь, глобальными темами: как «научиться служению в контексте глобального христианства; партнерству в постколониальной перспективе; уважению к мировым культурам; открытости к диалогу и урокам от других культур и религий; стремлению к общению и сообществу; спокойствию в неопределенности и сомнениях; сильной вере, которая не требует всех ответов»  (Johnson, 2006). 
Такая глобальная (глобализированная) миссия – это рассеянная миссия, миссия сетей и сообществ, горизонтальных связей и скрытых влияний. Эта миссия видит себя изнутри ситуаций и сфер, заквашивая их, вбирая в себя. Так в постсоветских странах активно развивается движение «миссия в профессии», сближающее христиан, занятых в профессиональных сферах, но рассматривающих свое профессиональное призвание как часть миссии. По-сути, это одна из форм инсайдерского движения, а также форма глобализации миссии. Ведь христиане разных стран, занятые в одной и той же профессиональной сфере, поймут друг друга лучше, чем граждане одной и той же страны, разделенные профессиональными барьерами и социокультурными статусами. Больше того, жители мегаполисов разных стран куда ближе друг ко другу, чем к собственным провинциям. Студенты ближе студентам. Профессионалы – профессионалам. Это новые формы горизонтальных глобальных общностей.
Остается дискуссионным вопрос, все ли можно включать в эту глобальную связь, глобальным контекст. Консервативные миссиологи здесь осторожны они готовы согласиться с подходом «миссии в бизнесе», но не с «миссией в культуре». Для них «Сфера коммерции все еще остается открытой возможностью для христиан, которые хотят использовать ее как платформу для свидетельства в стране с ограниченным доступом» (Пратт, 241). Но в целом «подход инсайдерского движения выходит за рамки допустимой адаптации значений» и «некоторые критические замечания свидетельствуют не в его пользу»: культура не является нейтральной; Библия написана в контексте религиозного плюрализма, но однозначно против него; нельзя подходит к словам и практикам избирательно; все имеет свой духовный подтекст, враждебный христианству» (Пратт, 240).
Удивительным образом эта осторожность и подозрительность совмещается с признанием исчерпанности старых подходов: «В будущем миссионерам нужно будет искать новые творческие подходы к глобальному евангелизму» (Пратт, 243).
Напротив, документы Лозаннского движения убеждают в безальтернативности глобально-целостного взгляда на миссию: «Иначе мы поощряем синкретизм среди новых верующих, которые хорошо научены о церкви и христианстве, но очень мало знают о том, как вера проживает в мире. Каждый аспект глобализации предлагает христианами возможность делиться Евангелием и возвещать его. Это могут быть незападные бизнесмены, открывающие предприятия с миссионерской перспективой. Это артисты и педагоги, которые видят себя не столько профессиональными миссионерами, сколько просто христианами, которые живут по вере и влияют на общество интеллектуальным образом. Глобализация влияет на все сферы современного общества. В этих условиях миссии должны задаваться вопросом, как представить Евангелие во всех этих сферах, не только лишь в сфере религиозной. Идея распространения Евангелия «отовсюду повсюду» должна быть не только предметом географии, но также включать все аспекты культуры и общественной жизни, выражать целостное Евангелие для целостной миссии»(Globalization and the Gospel, 2004).
Христианское лидерство в условиях глобальной миссии
         Меняется не только мир, не только церковь, не только карты и структуры, меняются и представления о нас как людях и лидерах. Каждая эпоха, каждая ситуация требуют своих лидеров, свой определенный тип лидеров.
Миссиологи все чаще обращают внимание на то, как изменилась структура международных миссий и их лидерства за последние сто лет глобализации. Соответственно, глобализация требует новых подходов к лидерству, в которых учитывались бы и общие глобальные тренды, и местные культурные традиции. «Миссионеры отправляются отовсюду и служат повсюду. Лидеры церквей должна учиться взаимодействовать с людьми, которые представления которых о лидерство радикально отличаются. С человеческой перспективы, надежда глобальной церкви связана с эффективным мультикультурным лидерством» (Plueddemann, 11). А если учесть, что все больше миссионеров трудятся под началом национальных лидеров, трудно не согласиться с тезисом миссионера-миссиолога Джеймса Плюддеманна: «развитие кроскультурного лидерства может быть наиболее  важной задачей миссии как таковой» (Plueddemann, 20). Профессор обращает внимание не только на возможности, но и на риски лидерства в условиях глобальной взаимосвязи культур: «Я слышал, как молодежные пасторы наставляли свои миссионерские команды: «Просто будьте собой, и все вас полюбят». Это формула кроскультурного бедствия» (Plueddemann, 21). 
Понимание лидерства различается в зависимости от культурных предпосылок, и чаще всего взаимные ожидания не совпадают. Поэтому декларации об уважении национальных лидеров в качестве равных партнеров мало что меняют. Как верное замечено, «Идея «равных партнеров» для большей части мира представляется чуждой. Партнерство в большинстве случаев предполагает младшего и старшего членов (Plueddemann, 26). Здесь должна идти речь не только о правильных и высоких принципах, но и о тех культурных матрицах, в которых эти принципы интерпретируются или деформируются. Здесь придется бросить вызов культурных предпосылкам, унаследованным схемам мышления и моделям поведения, привычным иерархиям культур и социальных групп.
Аналитики Лозаннского движения отмечают один из таких стереотипов, рухнувших на наших глазах: «На целые десятилетия после конференции Эдинбург-1910 зафиксировалось дуалистическое представление о миссии, в котором западная церковь идентифицировала себя как церковь посылающую, а незападная – как церковь принимающую. Все это изменилось. Миссия больше не является улицей с односторонним движением от Запада к остальном миру. К 2050 году большая часть населения будет жить в незападных странах, и лишь 12.6% мирового населения – на Западе.В 1970-х годах всех вместе взятых незападных миссионеров было менее одной тысячиСегодня миссионеры из незападных стран превосходят числом миссионеров западных” (Ho, 2016). 
Как эта демография влияет на отношения между лидерами разных регионов и культур?Глобализация упраздняет деление на первый и третий мирыдоноров и получателей.В этом все более сложном мире каждый миссионер должен стать глобальным лидером,способным преодолевать разделениясоединятьтворчески реагировать,вносить свой вклад по разные стороны границслужить без границ;удерживать творческое напряжение между централизацией и децентрализациейстандартизацией и избирательностью
Здесь все должно быть основано на взаимности“Глобальные лидеры” дожны быть внимательными к особенностям местных культурприземляться и углубляться.Местные лидеры должны приподниматься над своим контекстомразвивать в себе глобальные компетенциивписывая себя и свои традиции в масштаб всемирного христианского сообщества и межкультурного взаимодействия.
Глобальные структуры мира и глобальные сообщества Царства
Продолжающаяся глобализация не только создает все новые глобальные структуры, но и проверяет их на прочность. Сегодня мы видим, как рушится мировой порядок, созданный после Второй мировой войны. Его глобальные институты оказываются беспомощными в защите границ суверенных государств, демократии и международного права. Никто не может остановить войну в Украине, не говоря уже о Сирии. 
«Мы не верим США, мы не верим ЕС, мы не верим ООН. Никто не пришел нам помочь», — это сообщение, отправленное через смартфон из осажденного Алеппо, звучит как обвинение всему миру, молча наблюдавшему за уничтожением двухмиллионного города.
Люди больше не верят в порядок и способность мировых сил поддерживать его. Все это открывает возможности как для создания новых региональных или национальных проектов, так и для более агрессивных-«эффективных» глобальных систем. Народы и страны готовы принять власть, которая пообещает «мир и безопасность».
На фоне разрастающегося хаоса и растущего спроса на «мировое правительство» христиане должны использовать свою глобальную сеть общин и миссий, чтобы провозглашать и являть торжество Божьего Царства. Безусловно, речь не идет о триумфалистском понимании Царства, которое претендует на успех в делах этого мира, в присвоении политики, бизнеса и культуры. Скорее, мы должны говорить об альтернативном порядке, который выражается в слабых и уязвимых позициях — сострадании, солидарности, взаимопомощи; отстаивании невыгодной истины; заботе о тех, к кому прогресс не благоволит.
Если присмотреться к христианству в его глобальных связях, то оно уже имеет то, что другие институты лишь мечтают создать или заполучить. Это действительно особое Царство, выходящее за границы географии и истории, политики и культуры. Это самостоятельная реальность, устремленная в будущее, ускользающая от навязчивых связей, выступающая за пределы истории. 
В пределах же истории бывало не раз, что структуры мира и структуры Церкви пытались использовать возможности друг друга. Иногда они слипались до неразличимости, но чаще всего все эти союзы или симфонии оказывались временными. На фоне очередного, на сей раз поистине глобального кризиса структур этого мира, Церковь может яснее видеть свое особое призвание в том, чтобы быть частью другого порядка, реальности Царства. 
В самом деле, Церковь недооценивает свои возможности, она ищет благосклонности государства и других мировых структур, вместо того, чтобы опираться на свои собственные ресурсы и развивать их. В своем конфессиональном многообразии и совокупности своих внешних служений Церковь представляет не только самую первую в истории глобальную сеть людей и общин, но и самую прогрессивную форму глобального единства.
В глобальном развитии церковных общин и миссионерских служений мы должны видеть не только успех Церкви как одного из глобальных институтов, но и намного большее — возникающую, проявляющуюся, созревающую реальность Царства. Вот почему глобализация мира возвращает Церковь к Царству, напоминает о ее универсальном, вселенском, инклюзивном характере.
Глобальные церковные и миссионерские движения – это не только знаки, но и ростки будущего, живые сообщества грядущего Царства. Всемирные миссии напомнили Церкви о ее глобальном характере, освободили от порочащих региональных и государственных связей.
Если Церковь сможет принять и осмыслить свой глобальный характер, она сможет стать примером и началом переосмысления других глобальных структур. Мы можем и должны подумать о большем, чем об успехе христианства в мире. Мы можем и должны помыслить христианство и мир в свете большего, в свете Царства. И тогда следующие вопросы не покажутся дерзкими. Что, если глобальные миссии выходят за рамки христианства как религии, и представляют собой прогрессивные формы взаимодействия политического, культурного, экономического? Что, если именно понимание нашей миссии как не нашей (но как Missio Dei) позволяет придать такому взаимодействию ненасильственный и каритативный, взаимовыгодный и общеразвивающий характер? Что, если именно в сфере миссии нам предстоит впервые преодолеть печально известный европо- и американоцентризм, но преодолеть в общем позитиве, а не в ожесточенной критике и деструкции? В эпоху глобализации христианство может вновь стать вселенским и универсальным, может стать реальной альтернативой секулярной глобализации.
Мы не должны видеть в кризисе глобальных структур мира лишь знак скорого конца. Мы должны видеть в этом знак начала для Церкви и Царства. Многие глобальные перемены могут начаться с нас, с нашего доверия Богу и соучастия в Его глобальной миссии.
Без стен. Новое видение для миссии в глобальном мире
Видение церкви в условиях продолжающейся глобализации можно передать двумя словами – «без стен». Апостол Павел пишет к Тимофею, что для «Слова Божия нет уз» (2 Тим. 2:9), поэтому он для «всех соделался всем» (1 Кор. 9:22). Ни тюремные узы, ни культурные различия, ни географические расстояния, ни политические границы не могли остановить его миссию, точнее его соучастие в Божьей миссии.
Развивая эту идею всеобъемлющего служения без границ и стен, «Миссия Евразия», которую я имею честь представлять, инициировала в 2004 году движение «Школа без стен». Так называли серию обучающих семинаров, призванных мотивировать и подготовить молодых лидеров для служения по ту сторону церковных стен, в гуще общественной жизни и ее проблем. Особый интерес такой подход вызывает в тех странах и регионах, где религиозная свобода и миссионерская активность ограничены государством или враждебным по отношению к христианству обществом. 
Спустя десять лет из этого служения родился новый импульс – «миссия в профессии». На сей раз инсайдеров готовят не для закрытых регионов, но для профессиональных сообществ, не менее закрытых для прямой религиозной проповеди. Лидер этой инициативы, Денис Гореньков, уверяет, что «Богатство церкви <…> заключается, в первую очередь, в сообществах верующих людей, существующих за стенами церкви» (Гореньков, 70-71). По его мнению, «Сообщества христиан-профессионалов – это динамичная сила церкви без границ, церкви без стен. Это сообщества людей, способных поддержать друг друга, явить Христа в среде, которая очень редко видится сферой присутствия Христа и Его Господства» (Гореньков, 72). 
Эти примеры миссии «без стен» и границ свидетельствуют, что христиане наших дней могут видеть в глобализации, смешивающей привычный порядок и усложняющей старые карты, не только грозные вызовы, но и удивительные возможности для творческого предвосхищения Царства Божьего в служении глобальным сообществам.
Библиография
1.    Globalization and the Gospel: rethinking mission in the contemporary world. Lausanne Occasional Paper No. 30. 2004 // http://www.lausanne.org/docs/2004forum/LOP30_IG1.pdf
2.    Ho, Mary. Global Leadership for Global Mission. How mission leaders can become world-class global leaders // Lausanne Global Analysis. Nov. 2016. https://www.lausanne.org/content/lga/2016-11/global-leadership-for-global-mission
3.    Johnson, T.M., Zurlo, G.A., Hickman, A.W., Crossing P.F. Christianity 2017: Five Hundred Years of Protestant Christianity // International Bulletin of Mission Research. – 2016. I-12.
4.    Johnson, Todd M. Seven Signposts of Hope and Challenge in Global Christianity // South Africa 2006. Connections. Vol. 5, No. 1.
5.    Pluedemann, James.E. Leading across cultures. Effective ministry and mission in the global Church. – Downers Grove, IVP, 2009.
6.    Гореньков Д. Пакет идей для лидеров служения в профессиональных сообществах. – К.: Миссия Евразия, 2017.
7.    Пратт З., Сіллс М.Д., Волтерс К.Д. Глобальні місії. Вступний курс. — Львів: УБТС,  2016.


Ели досыта, и многое осталось

Ели досыта, и многое осталось
«Ели досыта, и многое осталось». О чем это? Это очень напоминает чудеса Илии, Елисея, Иисуса. Мы хорошо помним эти истории, но пропускаем еще одно чудо, случившееся во дни царя Езекии.
Время было темное. От отца Ахаза досталось плохое наследство: пустая казна, разрушенные города, опустошенная земля, заброшенный храм. И при этом множество идолов. Что делать, за что браться?
Царь Езекия начинается с самого главного: он истребляет идолов и восстанавливает службу в доме Господнем. 
Все, что тратилось на жертвы идолам и царские прихоти, теперь посвящалось Богу. В голодное и трудное время люди оказались необычайно щедрыми: «Нанесли сыны Израилевы множество… и наложили груды, груды. В третий месяц начали класть груды, и в седьмой месяц кончили» (2 Пар. 31:5-6). Когда царь увидел все это, он удивился: откуда такое богатство в столь бедное время? 
Ответ первосвященника достоин полной цитаты: «С того времени, как мы начали носить приношения в дом Господень, мы ели досыта, и многое осталось, потому что Господь благословил народ Свой. Из оставшегося составилось такое множество» (2 Пар. 31:10).
Комнаты при храме были очищены от идолов и наполнены дарами Господу. Чем больше было людских даров Господу, тем больше было даров Господних людям. Никто не остался голодным, отдавая последнее в храм. Все насыщались и радовались. Все удивлялись и вдохновлялись. 
«И радовался Езекия и весь народ о том, что Бог так расположил народ, ибо это сделалось неожиданно» (2 Пар. 29:36).
В те времена люди видели много чудес, но даже для них это «сделалось неожиданно».  У Бога в запасе много приятных сюрпризов. То, что случалось во дни Илии, Елисея, Езекии, Иисуса, может случаться и в наши дни. Если дом Божий будет завален грудами наших даров, то  наши животы, сердца и дома пустыми не останутся. 

Разрушь свою фабрику идолов

Разрушь свою фабрику идолов
Мы хорошо помним заповедь “Не делай себе кумира” (Втор. 5:8). 
И грешим против нее. Потому что нам нужно постоянно решать вопросы, а Бог не всегда отвечает так как нам нужно. Потому что Бог кажется далеким, а идолы доступными. Потому что Бог ожидает поклонения и послушания, мы же хотим “быть как боги” —  поклоняться себе и слушаться себя.
Мы все – Михаилы, Иваны, Светланы и Наташи, — продолжаем грешить тем самым первым грехом, которым согрешили Адам и Ева. Мы грешим против Бога тем, что хотим быть “как боги”.
И потому мы создаем идолов – соперников Бога, заменителей Бога. 
Главный идол – мы сами, а все прочие – это наши божки, удобные, послушные, согласные на все, одобряющие все наши грехи.
Вот почему Жан Кальвин назвал человеческую душу “фабрикой идолов”. 
Как работает эта фабрика? 
В центре всего – наше Я. Мы поклоняемся себе. А идолы – это наше отражение. Мы создаем таких идолов, которые должны служить нам. Они молчат и не обличают. 
Мы надеемся, что они будут нам выгодны. Но нам самом деле идолы подчиняют нас себе. Мертвые идолы заставляют нас, живых, служить себе. Они питаются нашей жизнью и так оживают, обрастают плотью, наливаются кровью. 
Библия не учит нас о том, что есть еще какие-то живые боги. Сатана – это тоже не бог. Это падшее Божье творение. Это не темный бог, это восставший ангел. 
Зло – это отсутствие добра. Тьма – это отсутствие света.
Есть только один Бог, все остальные – это творения человека. Мы не должны их бояться, потому что они живут нашим страхом и нашим суеверием.
“Не делай кумира”, — это Божий призыв к человеку не оживлять мертвые вещи и злые силы. 
Но мы упорно грешим против Единобожия. Мы совмещаем веру в Бога с верой в богов. 
Даже если мы отдаем Богу главное место, то рядом расставляем своих божков. «И Богу свечка, и черту кочерга». Рядом с далеким Богом в нашем храме поселяются более понятные и близкие боги и культы – успеха, красоты, богатства, развлечений, силы, знания, технологий…   
Мы создаем пантеон и бесконечно его расширяем. Но библейский Бог не терпит такого соседства. Он – Единственный. И нет иного. Он говорит о себе именно так: «Я Господь, и нет иного; нет Бога кроме Меня” (Ис. 45:5).
Кто еще в храме? Кого мы привели, кого принесли в Божий храм? Кого сотворили и оживили? Кто наши идолы? 
Недавно вышел сериал «Американские боги» — о тех древних и новых богах, которым продолжают поклоняться современные люди. Эти боги жестокие и коварные, они питаются людьми, их любовью и ненавистью, верой и страхом. Кто их создал? Сами же люди? Кто оживляет их? Сами люди? Кто от них страдает? Люди. 
Я уверен, что есть и «украинские боги». Кто они? Давайте назовем их и выкинем из храма. А кроме общих национальных богов есть и личные божки, сделанные под наш индивидуальный заказ.
Это величайшее мучение для Бога – видеть, как Его лучшее творение поклоняется мертвым божкам, обожествляет свои «фирменные» изделия. Это величайшее унижение для человека, призванного господствовать над творением и управлять миром.
Что делать тем, кто хочется избавиться от идолов? Как узнать своих идолов? Как проверить свою зависимость от них?
В моем телефоне есть хорошая функция – я могу узнать, какие приложения забирают больше всего энергии. Я могу узнать, на что уходит заряд моей батареи. Подобным образом мы можем проверить и свою жизнь в целом. Если ты без «этого» не можешь, «это» — идол. Если ты уделяешь «этому» основное время, если ты все время думаешь про «это», если ты платишь «этому» непомерно высокую цену, если ты постоянно приносишь «этому» все новые и новые жертвы, то «это» — идол. 
Выбрось своих идолов. Если не можешь выбросить, то держи их голодными, не приноси им жертвы, не пой им песни, не поклоняйся и не служи им. 
Пусть они умрут. А ты живешь. Верой в Бога, живого и настоящего.

Успех и неудача царя Иоафама

Успех и неудача царя Иоафама

Мы встречаем в библейских хрониках жизнеописания многих неоднозначных героев. Как правило, мы видим взлеты и падения. Но есть редкие исключения. 
Царь Иоафам занимает в истории скромное место. В печальной истории почти непрерывного упадка Иудейского царства у Иоафама было особое место, он будто выпадает из этой истории, опровергает ее собой.
Царь прожил недолгую, но очень достойную жизнь – сорок один год, из которых шестнадцать лет на троне. Прежде всего он «делал угодное в очах Господних» (2 Пар. 27:2). При этом он активно укреплял царство и благополучие народа. Он обновил храм, отстроил Иерусалим, даже «в лесах построил дворца и башни» (27:4). И если было нужно, то воевал – решительно и победоносно, так что сделал данниками заклятых врагов Аммонитян. 
На фоне бед и поражений царствование Иоафама выглядит хорошим исключением. Секрет его успеха прост: «Так силен был Иоафам потому, что устроял пути свои пред лицом Господа, Бога своего» (Пар. 27:6).
Но была большая неудача. Этой неудачей был царский сын Ахаз. Все то, что отец собирал и укреплял, сын разрушил. 
Он проиграл все сражения и потерял почти все земли. При этом он не вспомнил о секрете своего отца – он упорно игнорировал Бога и окружил себя многочисленными идолами. 
«И в тесное для себя время он продолжал беззаконно поступать пред Господом, он – царь Ахаз» (2 Пар.28:22). Ахаз раздал сокровища храма наемникам, а сам дом Господень запер.  Он поклонялся богам своих соперников, он заискивал перед сильными. Но все было тщетно. Ахаз умер в тридцать шесть, увидел своих детей и жен пленными, свою землю разоренной, свою честь растоптанной. Для него не нашлось места в гробницах царей Иудейских, рядом с отцом. 
Ахаз правил столько же, сколько и отец — шестнадцать лет. Но если отец шестнадцать лет строил, то сын шестнадцать лет разрушал.
Все достижения царя Иоафама были растрачены его же сыном. 
А что если бы царь Иоафам построил на один город меньше, но уделил больше времени воспитанию своего Ахаза?