Online

Панмилленаризм как выход из дискуссий

Панмилленаризм как выход из дискуссий


Не так давно я позволил себе критику привычных версий эсхатологии (в связи с их деформирующим влиянием на социальную позицию Церкви) и, в свою очередь, был подвергнут критике за эту критику. Хотел бы прояснить свои тезисы.
Если кратко, я думаю так: премилленаризм выглядит наивным и безответственным, фокусируясь на пассивном ожидании Христа; постмилленаризм представляется чересчур самоуверенным и маловерным, надеясь на то, что усилия христиан могут приблизить или устроить Царство на земле; амилленаризм же кажется слишком экклесиоцентричным, поскольку отрицая буквальное понимание Царства, он склонен сводить его к Церкви.
Но в каждом из этих подходов есть своя сильная сторона. Премилленаризм верно утверждает, что наших усилий всегда будет мало и наша надежда на будущее связана с чудесным вмешательством Христа. Постмилленаризм не менее резонно указывает на нашу христианскую ответственность за будущее, наше соучастие в приготовлении Царства. Амилленаризм избавляет от наивных ожиданий и туманных гаданий о «временах и сроках», призывая жить в Царстве уже здесь и сейчас.
Думая о том, как совместить нашу ответственность (необходимую, но не достаточную), наше ожидание грядущего видимого Царства и возвращающегося с торжеством Христа с Его уже свершившейся победой и уже установленным Царством, я думаю о панмилленаризме как о лучшем варианте по сравнению с тремя названными.
Панмилленаризм выражает уверенность, что Царство уже наступило, что оно является в разных событиях нашей земной истории, созревая к финальному совершению, к полному и явному торжеству. Царство не «тогда» и не «там», оно везде и всегда, хотя и проявляет себя лишь отчасти, показывает лишь знаки, фрагменты и вспышки. Его нельзя схватить в точном буквалистском или историцистском выражении, но оно не чуждо нашей реальности и временами являет себя в очень даже конкретных формах.
Царство — это длящееся событие, которое очень трудно локализовать и концептуализировать. Оно охватывает всю полноту реальности и несет с собой обновление реальности.
В чем значение этой идеи Царства для нас, живущих в истории и чающих вечности, для странников в пути между «уже» и «еще нет»? В том, что даже внутри истории, в соединении наших ответственных усилий и Божьей миссии, возможен частичный успех и явление Царства. Все это не стабильно, временно, ситуативно – как проблески вечного света, как предвкушение и предчувствие гораздо большего. Господь уже царствует, мы можем быть частью Его Царства, его вестниками и предвестниками, мы можем видеть частичные предварительные проявления Царства и говорить о них как о знаках будущего.
Если мы исповедуем эти истины, то вряд ли нас будут беспокоить вопросы о том, будет ли Царство на земле длиться буквально тысячу лет, вернется ли Христос до того или после и прочие подобные головоломки. Панмилленаризм – это выход из бесконечных и малополезных дискуссий, это уверенность и спокойствие, ответственность и труд; не ожидание жизни, а сама жизнь в Царстве, как оно уже явлено нам, как зреет и проявляется в нашем сотрудничестве с Богом.

Maidan theology’ as ‘theology from within’ and a response attempt

Maidan theology’ as ‘theology from within’ and a response attempt

‘Maidan theology’ can be called the ‘theology from within’, as it was shaped within the critical setting and under society pressure. Such theology is formed, or, to be more precise, is re-formed, not in parallel (spiritual, academic, church), but in a single social reality, not through rejection and adjustment, but through justification and life transformation. The role of Church on Maidan was not to bring there something that belongs to the position of the Church and to give it to people, but to gain knowledge there and learn from it. “God revealed himself through many events of our lives…, doesn’t it mean that He is addressing us through the event on Maidan?” [23, 58], these are the introductory words of the theological paper on the reflection of Maidan as a place and event of God’s revelation.
‘Maidan theology’ has become the first significant manifestation of Ukrainian theology. What was unachievable for attempts in offices by various denominational theologians, gained its life as a result of the event of social reality outside the church walls. Only where courageous, free, creative theological pondering of the Church meets real needs and spiritual requirements of community, can appear something authentic, worthy of our attention, and useful for both the Church and the world. What can be said about ‘Maidan theology’ is that it has its particular character. It has a unique national character, as well as humanistic character, European character, alongside with the firm character. This peculiarity of the character was subtly noticed by a Catholic philosopher and theologian George Weigel. Talking about inability of the West to stand for its core principles, cultural unseriousness, a lack of reality-contact, postmodern deracination about the objective truth, he appeals to his western colleagues to listen to the truths that form the moral and cultural foundation of the Western experiment in democracy, of which Maidan reminds, among them – the inalienable dignity and value of the human person; the equality of all before the law; the relationship between the cardinal virtues of prudence, justice, courage, and moderation to democratic public life; the accountability of positive law to a higher moral law; at bottom, the truth that only a virtuous person can be free, for only those living courageously and prudently can make self-governance work [24].
According to his opinion, “The Church best serves the common good by forming the men and women who form the civil culture – the civil society – that makes democracy possible” [24]. The Church in Ukraine did not make this objective, Maidan made it for the Church. The outcome is ‘Maidan theology’ as an attempt to meet the requirement of community, not only in terms of prospective European integration or future democracy, but also about spiritual foundation of social life and personal existential, human nature, the common good, values and senses, faith, hope, love.
First, it is a matter of social theology and theology of social (in this case, of social crisis). ‘Maidan theology’ emerges as an attempt to spot theological sense of social transformations. This theology is not confined inside churches or seminaries, this theology is overwhelming and socio-practical, i.e. theology of the Kingdom, as it can be visible in various areas of human reality. Such theology correlates well with modern approaches in sociology of religion, where researches speak of ‘re-privatization’ and ‘return’ of religion, of moving borderlines between secular and religious. For instance, Yurii Chernomorets suggests looking at the events on Maidan in the framework of post-secular paradigm: “The borders between ‘secular’ and ‘sacred’ have fallen, and we turned out once and forever to be in a unified cultural dimension. The symbols of this process are the presence of churches on Maidan, hospital in Mikhailovsky monastery, attempts of Pan-Ukrainian Council of Churches and Religious Organizations to facilitate negotiations between the conflicting sides. And nowadays there are no borders between the church and the society. Churches in Ukraine have become, first and foremost, a part of civil community, and only after that they are still a sacred authority” [20].
It is an established fact that for the first time in the post-Soviet context the Church and community, theology and life were bound together. ‘Maidan theology’ did not become another ideological movement among ‘theologies of…’, it became a practical guideline for the Church and Christians as individuals.
It was born on Maidan, and it was intended for Maidan, for civil life and Christian activeness beyond the church walls. It liberated theology from being confined to its own typical problems and returned to lively and dynamic reality.
Second, this theology is critical towards itself, social reality and its interpretations. ‘Maidan theology’ was based on critical hermeneutics, it questioned the interpretations, which justified and supported status quo. This theology created a demand for a prophetic understanding of the future as an open horizon of human responsibility. According to Myroslav Marynovych, the Church has nearly lost understanding of itself and its vision of future “The Church shares prophetic role of Christ with the gift of foreseeing the future. It implies the ability to see the first gleam of light, when everything is surrounded with darkness…The Church has almost lost its ability to feel a breath even of the nearest future. It was particularly evident in those days of crisis”. Therefore, the events on Maidan are, first of all, applied to the Church. “To be the Church in the time of crisis” basically means to be honest towards ourselves and, by doing so, to be the Church” [23].
Third, this movement is not denominational or inter-confessional. ‘Maidan theology’ was built on the intuition of new ecclesiology of open and united Church of ‘mere Christians’. The Christians of Maidan did not reject their binds with traditions; instead, they were looking for a community beyond the church walls, which was not connected with any church bureaucracy.
As it was rightly noticed by the president of Ukrainian Catholic University, Borys Gudziak, “The clear social requirement is relevant not only for Maidan, but also for the future of all Ukrainian churches. In Maidan Churches stood together. Pastorship ministry of many churches is especially worth mentioning. Pope Francis said, ‘Pastors should be ‘shepherds living with the smell of the sheep’. Those frosty nights Ukrainian priests spent together with the parishioners. They lived with the smell of burning tires and campfires” [22].
Maidan theology was the first national experience of live ecumenical theology, ecumenism in action. It is difficult to overestimate the consequences of such experience for every church, which had it. The story of Maidan is the story of aligned struggle and aligned ecumenical victory. It is easier to remember the story of the common success than the ones of separate confessions, which were not quite successful. In any case, the foundation of Maidan theology and any other possible theology after Maidan will be an ecumenical narrative of aligned fight and victory.

TO BE CONTINUED

Конец Европы

Конец Европы

Наблюдая, как европейские лидеры вытанцовывают вокруг обнаглевшего кремлевского насельника, возникает прямо тошнотворное чувство — это конец, конец Европы, конец привычного мира.
Короли оказались голыми. И вовсе не королями.
Дьявол глумится с трусливых и продажных «европейских» лидеров.
Где ваши ценности, вера, совесть, принципы, обещания?
Я представляю, какие «Письма баламута» написал бы Льюис, живи он в наши дни.
Ад пришел в движение. Они и не мыслили о таком успехе. Весь западный мир — от пустотелого Обамы до показной лютеранки Меркель, — хвалившийся своим христианством, готов капитулировать без боя, лишь бы не трогали. Вот тебе» мир и безопасность», вот тебе и антихрист

Исламско-православный джихад?

Исламско-православный джихад?

Решение России открыть еще один театр военных действий — начать операции в Сирии — может быть самоубийственным для нее же. И даже больше — будет представлять угрозу для всего мира, для глобальной безопасности.

На Ближнем Востоке разворачивается самая настоящая религиозная война всех против всех. Не хватало только православных джихадистов.
Сейчас все похоже на то, что в схватку вступили два основных террориста всех времен и народов — государство-террорист под шапкой РПЦ против исламистского квазигосударства. Хуже будет только тогда, когда они объединятся — против Израиля и Запада. Тогда ждите Судного дня.
Кстати, при всей разности ислам и восточное «христианство» под сенью РПЦ очень даже близки. Полковник Путин об этом говорил уже давно — что ислам куда ближе для православия, чем католицизм. Так что альянс против Запада и крошечного Израиля очень даже возможен. Обратите внимание на сходство в поведении и символике ИГИЛ и какой-нибудь Русской Православной армии Донбасса.

“Maidan Theology” in experience and reflection of the younger generation of Ukrainian Protestants

“Maidan Theology” in experience and reflection of the younger generation of Ukrainian Protestants

The events on Kiev Maidan and the subsequent Russian-Ukrainian war draw one’s attention not only to its tragic nature but also to its peculiar ‘hybrid’ character. Religion has played a determining role along with political, economic, and socio-cultural motives. Christian interpretation of the events could guarantee the mobilization of religious community, represent civil protest as ‘the revolution of dignity’, and move the focus from a particular political issue relevant for the country development to some fundamental points of worldview as well as moral, spiritual issues.
In terms of Christian faith, the ‘Euromaidan’ has become the event much greater, truly revolutionary by its depth and scale of changes. Addressing the ‘students of the Maidan’ the archbishop Borys Gudziak stated that “This Maidan is all about true things. It is about the principles, fundamentals, profundity, and dignity. Living through current moments we together reveal the sacrament of our common being. People, who had a chance to ‘talk’ to the policemen and members of the Berkut police, were able to see the sacrament in their eyes” [22].
‘The sacrament of our common being’ has been revealed not only to the community but to the Church as well. The Christian community itself needed to be reoriented, to develop a new language and new theological approaches towards the events taking place in Ukraine, which was rather tentatively called ‘the theology of Maidan’.
An article with such title was published as early as on the 12th of December 2013 by a famous Orthodox author, the archimandrite Cyrill (Hovorun). He wrote about religious and political simulation of Christianity and encouraged the Church to turn its face towards average people “Ukrainian churches now have the opportunity to step out of the gray zone of collaborationism with the criminal authorities and stand on its ground as the ‘Confessing church’, which had stood against the Nazi in Germany. Nowadays churches in Ukraine can grow up to the level of society, which is rapidly growing on the basis of those values that should have been demonstrated by the churches. It is time to change our relationship with the authorities. It is time to put our relationship with people’s rights. It is time to learn from the people how to appreciate and stand for one’s dignity, decency, and humanness” [10].
In this brief preliminary text there are a few highlighted points which are going to be common for “Maidan theology” as an inter-confessional movement: focus on the community as the main subject of relationship (and not the state); ecumenical scope and interest in the resistance experience of various Churches, in particular of the Protestant ‘Confessing’ Church in Germany; lack of confidence in authorities and state-church ‘symphony’; humanistic enthusiasm; anthropological approach to theology; perception of the community as the area of divine revelation and action; critique of confined and self-sufficient institutionalized Church. These points have been developed in the writings of other ‘Maidan theologians’, such as Borys Gudziak (the archbishop of Ukrainian Greek Catholic Church), Antoine Arjakovsky (theologian), Yurii Chernomorets (publicist), Myroslav Marynovych (Vice-Rector of Ukrainian Catholic University), and many other Protestant authors.
The Russian Orthodox Church has given its credit to the potential of the new movement. Alexander Shchipkov, closely connected with the patriarch Kirill, remarked that “the ‘Maidan theology’, as promoted by Hovorun and others, may claim the status of a new religion. This civil cult is, basically, an open call for Reformation” [21]. In other words, the keepers of ‘canonical’ orthodoxy are trying to present the points of ‘Maidan theology’ as a variety of liberal Protestant theology or even as an attempt of a new Reformation. Despite the evident incompatibility of ‘a civil cult’ and ‘a call for Reformation’, the words cited above do partly depict the truth. ‘Maidan theology’ turned out to be related to the Protestant spirit, experience of Protestant Reformation and subsequent desacralization of state authority.
The Protestant factor in the events in Ukraine as well as the Protestant tendency in ‘Maidan theology’ has been specifically noticed by the leading Russian publishers. Thus, the article ‘Ukraine armed itself with theology of revolution. Maidan and the war in Donbass impacted the sermons’ (NG-Religii, March 4, 2015) emphasizes the radical character of changes in the theology of young Protestants and their influence оn the interdenominational level. “The teacher of theology and Christian ministry in Ukrainian Evangelical Theological Seminary, Anatoliy Denisenko shares his memories: ‘What I experienced on Maidan, reminded me the words of Harvard professor Harvey Cox, that “We are trying to live in a period of revolution without a theology of revolution. The development of such a theology should be the first item on the theological agenda today.” Pastor Artem, serving as a minister in Ukrainian troops in village Peski, rendered his experience in the war as follows, “To some extent, we are changing our understanding of the Scripture and God’s word”. These words could be the keynote of the changes that have occurred in the worldview of many Ukrainian spiritual figures within the last year” [14].
While we are aware of the ‘keynote of changes’, still there is a question of how ‘Maidan theology’ was reflected in confessional matrices of various traditions, how church groups perceived it, and the way it changes the alignment of forces and emphases. For a more objective analysis, I would like to introduce two distinctions: inter-confessional and confessional.
Denoting the connection between civil protest and the Protestant spirit, ‘Maidan theology’ and Reformation theology, I intend to introduce, analyze the experience and reflections of selected figures of Protestant Evangelical community from the late November 2013 until present.
These selected figures belong to a new generation of Evangelical leaders and they have proven themselves to be informal leaders, that is, they shaped the positions of their communities without taking official posts. Therefore, my material contains the Protestant voices, these voices, however, do not compose or represent any religious systems. They form a complex polyphony of self-organized inter-church community, united by the same socio-theological challenge and appropriate intuition of the same theological response.
While the value of Protestant material in the ‘Maidan case’ leaves no doubts, the second narrowing specification of the issue requires additional rationale. The shift of attention from the statements of the confessional leaders and official documents to the stories of average people, who became field and vision leaders, is caused by the very direction of the events, when new acting figures unexpectedly have been brought to the forefront, as well as by the principles of author’s methodology, which focuses on the birth of new ideas and heroes among average believers. The members of the group of new Protestant leaders, whose opinions and testimonies are of interest and novelty, are Oleg Magdych, Oles Dmitrenko, Taras Diatlyk, Denis Kondiuk, Petro Kovaliv, Denis Gorenkov, Marina Gogulia, Olena Panich, Natalia Prostun, Ekaterina Zhitskaia, Lesia Kotvitskaia, Anatolii Denisenko, Mikola Romaniuk. The author himself took part in the events and personally met every representative of the group analyzed. Author’s conclusions are based on his personal observations and talks with other participants. The majority of the members’ testimonies were published in two books, co-authored and co-published by the current author [3; 13]. Thus, the following text is a part of a more extended context of events and discussions, observations and dialogues, testimonies of the members of the selected group and personal relationships with them.
It is worth mentioning for methodological reasons that there is a necessary distinction between high, declarative, official religiosity and low, live, unofficial religiosity. On the one hand, there were right and informative statements of All-Ukrainian Council of Churches and Religious Organizations (VRCiRO) . On the other hand, there were real people who took part in the events on Maidan, and shaped their position from within.
To the greater extent the Christian movement of Maidan was downstream, where average believers and some priests and ministers took the initiative. One can talk of alternative solidarity and alternative leaders that were formed in those events. They can be conventionally called ‘emerging leaders’. They are still being shaped and their theology is still emerging. Therefore, it is necessary to hear the voices of this new solidarity along with the official declarations and recognized leaders, to reconstruct the theology, whose spirit and intuition united and guided the members of the group under current analysis.
Following the brief description of ‘Maidan theology’ below, there are reflections and experience of the Protestant leaders of Maidan. In the end, there are clarifications and questions concerning ‘Maidan theology’ in the light of the given testimonies.

TO BE CONTINUED

«Будущее и надежда». Предисловие к русскому изданию

«Будущее и надежда». Предисловие к русскому изданию

Д. Сьорл и М. Черенков. Будущность и надежда. Миссия, богословское образование и преобразование постсоветского общества. — Черкассы: Коллоквиум, 2015. — 296 с.

У нашей книги интересная судьба, сложная траектория. Задуманная в 2012 году в ходе рабочих дискуссий о будущем Донецкого христианского университета, она дописывалась на фоне трагических украинских событий. Книга вышла в свет в декабре 2014 года в американском издательстве и лишь теперь становится доступной для своего русскоязычного читателя.
Книга связывает две эпохи – до событий Майдана (и немедленно последовавшей российско-украинской войны) и после. Тогда, в 2012 году, мы решились думать о будущем с надеждой, хотя очень робкой и осторожной. Сейчас мы ви- дим, что мечтать нужно смелее и действовать решительнее, иначе будущее может не наступить.
Нас связало совместное служение в Донецком христианском университете. Сегодня он захвачен боевиками, студенты и преподаватели рассеяны. Понятно, что назад вернуться нельзя и нужно двигаться дальше, в будущее. Поэтому за время, прошедшее от начала работы до выхода книги, тема будущего стала донельзя актуальной.
Книга связывает два мира – Украину и Европу, европейскую богословскую традицию и постсоветский богословский поиск. Только в такой связи возможно будущее и постсоветской евангельской церкви, и постсоветского общества. Только в такой связи постсоветская Церковь обретает вдохновляющее видение и богословское обоснование для собственной реформации, а уже затем для преобразования общества.
В Украине идет война, которая подводит итог затянувшемуся постсоветскому транзиту. В ее огне сгорает прошлое, а будущее кажется слишком призрачным. Нужна оптика надежды, чтобы увидеть будущее в свете веры, осуществить его и свое призвание в нем.
Мы благодарим Mission Eurasia и издательство Коллоквиум за участие в русскоязычном издании и надеемся, что оно послужит делу миссии.
Михаил Черенков, Джошуа Сьорл Июнь 2015 г.

Церковь, Царство и будущее

Церковь, Царство и будущее

Как правило, христиане известны тем, что лечат раны прошлого и отвечают на вызовы настоящего. Они реагируют на то, что уже было или вот здесь есть. Но будущее остается вне сферы ответственности. И не потому что оно не важно, а потому что настолько важно, что полностью отдается Богу и выпадает из истории в эсхатологию. Выходит, что будущее – темное, страшное, непонятное. Мы за него не отвечаем, мы лишь наблюдаем за тем, что делает Бог. Все это довольно странно, ведь у нас есть Апокалипсис – отнюдь не тайнопись, но открытая книга, намеренно упреждающее сообщение Бога сообществу Церквей. Иными словами, будущее открыто – и для понимания, и для свободного действия каждого христианина, и для решающей роли Церкви.
Примечательно, что большинство постсоветских церквей исповедуют премиллениаризм, т.е. веруют в то, что Христос вернется перед тысячелетним царством и Сам станет началом этого видимого царства. Такой взгляд на эсхатологию снимает с Церкви ответственность за будущее. Напротив, постмиллениаризм, согласно которому тысячелетнее царство станет результатом христианских усилий и предварит возвращение Христа, остается малопопулярной и малопонятной идеей. Чуть более популярен амиллениаризм (особенно в православной традиции), который отождествляет Царство и Церковь и вовсе ничего хорошего от земного будущего не ожидает. Именно в этих, казалось бы далеких от социальной практики, дискуссиях коренятся многие проблемы нашего христианства и его отношений с обществом.
Случаются, правда, события, который явно открывают для нас нашу же ответственность. Церковь узнает в них действие Божье, возникающую реальность Царства и приглашение в этом соучаствовать. Так было в дни «революции достоинства».
Майдан и последующая война стали настоящим испытанием для украинского христианства – на верность своему призванию, готовность к переменам и единство, но самое главное – на способность видеть Царство и послужить ему. Эти события высвечивают для Церкви всю панораму действий Бога в мире, Царство как новую реальность преображенного мира и особую ответственность Церкви за будущее, которое отнюдь не предрешено.
Что же такое Царство? Это символ постоянного присутствия Божьего в этом мире и образ возникающего нового мира. Церковь ответственна не только за самосохранение, но и за преображение этого мира, чтобы в нем все более проявлялись следы грядущего Царства. Церковь не ответственна за оцерковление общества или христианизацию мира, она может предложить нечто большее, чем себя – целостный образ будущего мира и «усилия, которые восхищают его» (Матф. 11:12). Без этого образа и без этих ответственных усилий страна, где подавляющее большинство жителей относят себя к христианам, останется демотивированной и безОбразной, т.е. огромный потенциал Церкви и ее прихожан останется незадействованным, а сама Церковь станет заложницей чужих образов и планов.
И вот вопрос к нам – есть ли у нас, христиан Украины, образ будущего для нашей страны? Как мы видим свое место и свою роль, свою ответственность за ее будущее? В каких преображающих усилиях воплощаются наша вера и наше видение будущего? Без продумывания этих вопросов мы не сможем предложить для общества христианскую повестку дня и тем самым проявить свою ответственность, реализовать свободу и творчество, вернуть субъектность и влиятельность.

1517-2017. Что дальше?

1517-2017. Что дальше?

Несколько провокаций (не более:)) к приближающемуся юбилею Реформации
1. Величайшей Рефомацией 2017 года было бы не очередное разделение (пусть даже с самой благородной целью), а возвращение протестантов к единству с Римом. Лучше всего меняет — и тех, и других, — не разделение, а жизнь вместе, ведь «железо железо острит».
2. Если бы Флорентийская уния 1439 года имела успех, она бы и стала Реформацией (без протестантизма). Уния остаётся до сих пор возможным сценарием, но теперь есть протестантизм, и это все осложняет. К тому же православие почти изжило себя и не имеет полноценной субъектности для переговоров с Ватиканом.
3. Спустя 500 лет протестантизм так и не добрался «назад к истокам», напротив, все чаще обращается к традиции, без которой к истокам почти не попасть. Православие же превратилось в пародию на традицию, одичало в изоляции и антилатинстве. Напротив, католическая церковь и спустя 500 лет после Лютера остаётся живой и динамичной (во многом благодаря Лютеру и его потомкам).
О чем я? Да о том, что христианство завтрашнего дня не будут волновать споры 1054 и 1517 годов, так что можно сказать и так: православие и протестантизм со своими антикатолическими программами себя исчерпали. Это означает, что им (нам) придётся стать католическими. В каком смысле? Это другой вопрос (здесь для начала стоит вспомнить о нашем общем символе веры с его словами о «Католической церкви», т.е. вселенской-соборной-многоразличной-единой, частью которой мы исповедуем быть). Скажу ещё так: если католицизм не станет евангельским по духу, протестантизм не возобновит свою связь с традицией, а православие не сбросит с себя мертвую кожу византизма, то будущее христианство будет неконфессиональным. Или мы все вернёмся к основам нашего христианского единства (и веры), или… читайте грозные послания церквам Апокалипсиса и не будь столь наивны, чтобы думать, что слова Христа «Я создам Церковь мою и врата адовы не одолеют ее» относятся к именно вашей конфессии…

Миссия примирения в свете Пятидесятницы и последнего Пира

Миссия примирения в свете Пятидесятницы и последнего Пира

Спустя две тысячи лет своей истории христианство вновь оказывается в изначальной для себя ситуации – люди разобщены между собой и все вместе враждебны христианству. Событием, которое утвердило апостолов в их миссии и силе эту миссию выполнять, стала Пятидесятница. До того они смотрели на свою задачу как на невозможную, именно потому им было сказано: «Но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и по всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1:8). Вместо видимого и насильственного восстановления «царства Израиля» приходит Пятидесятница .
Именно в свете, огне и силе Пятидесятницы миссия стала возможной и выполнимой. Мирослав Вольф называет христианский путь примирения наиболее трудным из прочих, но единственно возможным. «Библейская видение мира открыто для нас, но это задача куда труднее Сизифовой. Конечно, толкать камень мира в гору насилия… — невероятно тяжело. Однако это легче, чем нести свой крест, следуя за распятым Мессией. Именно к этому призывал Иисус Христос христиан. Уверенные в Божьей справедливости и препоясанные Божьим присутствием, они должны разорвать порочный круг насилия и мести. Они не станут отрицать возможные трагические последствия: возлюбив своих врагов, они могут в конечном итоге тоже оказаться на кресте. Тем не менее очень часто дорогостоящий акт отказа от мести становится семенем, из которого произрастает слабый плод мира Пятидесятницы – мира между людьми, принадлежащими разным культурам, но собравшимися в одном месте, где они могут понимать язык друг друга и разделять друг с другом свое имущество» .
Еще более сильный образ примиренного мира Вольф предлагает в своей последней книге «Конец памяти. Как помнить правильно в мире насилия». Книга автобиографична, в ее основе – история о некоем сотруднике спецслужб Captain G., который допрашивал и мучил автора в далеком 1984 году, еще в советской Югославии . Даже когда мучения закончились, мучитель не исчез, он поселился внутри и стал постоянным спутником.
Боль этого соседства, страх и непонимание, больная память и непрощение стали личной трагедией Мирослава Вольфа. А освобождающими и примиряющими стали решительно недоумевающие, искренние, экзистенциальные вопросы по поводу простых и неудобных библейских истин: «Если Один умер за всех, не должны ли мы надеяться на спасение всех?.. Были ли мы с Captain G. примирены тогда, на том холме за Иерусалимом? Окажемся ли мы примиренными в Новом Иерусалиме, должен ли я хотя бы надеяться на это? Пир – этот новозаветный образ часто используется для описания примиренного мира. Captain G. и я сидим вместе за столом и пиршествуем, дружески смеясь. Очень пугающая мысль, но отнюдь не невозможный сценарий. Могу ли я представить мир – могу ли я желать его, – в котором я больше не буду вешать на Captain G. ярлык злодея каждый раз, когда буду его видеть?» .
Эти вопросы вряд ли предполагают ответы, но они хорошо задают новое видение мира. Ведь только тогда, когда мы будем видеть мир преображенным, примирение будет возможным. И это не вопрос нашего воображения, это предмет нашей христианской веры.

Камни вот-вот закричат

Камни вот-вот закричат

Кризис Церкви проявляется в молчании, немотствовании. Сказать нечего. Солидный вид, солидный сан. Грудь колесом, надуты щеки. И пустота. Такое противоречие внешнего блеска и внутренней несостоятельности гневно изобличалось библейскими пророками. Те, кто относят себя к народу Божьему, люди книги и веры, креста и Христа, должны знать и сказать. Им открыто прошлое и будущее, они свидетели Божьего откровения. Это поэт может мучиться с того, что не поймет, «куда несет нас рок событий». Это жрецы могут молчать о грехах Ирода. Это популисты могут ублажать народ, не знать или молчать о надвигающейся катастрофе. Но только не священники и не пророки. Молчание обвиняет молчащих. Они должны были знать и говорить, обличать и предупреждать, пробуждать и спасать. Нет, конечно же, в Церкви шумно, говорят много, иногда даже правильно, но все не о том, не о главном. Говорят о том, что интересно самой же Церкви. Но слово от Бога не хотят, бояться услышать. Страшатся узнать о себе правду, и что эту правду узнают другие. Но эта правда уже высказана. «Ты говоришь: «Я богат, я разбогател, у меня нет ни в чем нужды! – а не знаешь, что ты несчастен, жалок, нищ, слеп и гол» (Откр. 3:17), — говорит Христос Лаодикийской Церкви.
О чем говорит их/наше молчание? Об утраченной связи, предательстве, конформизме, невегласии. «Я – Первый, и Я – последний, и нет богов, кроме Меня! Кто подобен Мне? Пусть отзовется! Пусть расскажут Мне по порядку, что было с тех пор, как я создал народ древний. И о будущем, о том, что грядет, пусть расскажут нам. Не страшитесь, не бойтесь! Ведь Я еще в давние времена поведал вам все, рассказал, и вы – свидетели Мои» (Ис. 44:6-8).
Христос сказал, что если умолкнут ученики, то закричат камни (Лук. 19:40). Интересно, к каким «камням» стоит прислушаться сегодня?