Online

Archives › Статьи

Реформация как дело меньшинства

Реформация как дело меньшинства

Реформаторы — особые люди, их не было много, и не могло быть. Они рождаются не каждый год. Конечно, Бог может использовать каждого, но очевидно, предпочитает иметь дело с одарёнными, подготовленными и сознательными. А таких единицы на всю историю.
И вот вопрос: что они, эти единицы должны были сделать? Неужели всех сделать такими, как они сами? Неужели задачей Реформации было превратить церковь в «церковь реформаторов»? Не думаю.
Они были и остались незначительным, хотя и влиятельным меньшинством. Успехом было другое — при своей малочисленности они послужили церкви, предложили новые маршруты и образы, новую повестку дня сегодняшнего и завтрашнего.
Сегодня я думаю о том, как оценивать успехи продолжающейся реформации в наших евангельских церквях.
Можно считать неудачей, что нас не стало больше.
А можно считать удачей, что при малом числе удаётся сохранять инициативу и влияние; что реформаторы в церкви есть, их не просто терпят, их вопрошают и все больше уважают.
Ну а власть им давать не нужно, и канонизировать тоже не нужно. У них свой труд — оставаясь непризнанными, неформальными лидерами, служить всей Церкви, её будущему, не притязая на статус и не присваивая славы, оставаясь в оппозиции и послушании, критичности и смирении.
Малочисленность и институциональная слабость в этом призвании вовсе не мешают, скорее даже помогают.

Наиболее успешными христианскими инициативами в Евразии оказались начинания западные, они же оказались самыми рискованными

Наиболее успешными христианскими инициативами в Евразии оказались начинания западные, они же оказались самыми рискованными

Через силу посмотрел очередной разоблачительный ролик российского ТВ, раскрывающий связь ЦРУ и студенческого христианского служения. Самым трудным для восприятия оказались даже не провокации “журналистов” (журналистику в России давно пора закавычить), но комментарий руководителя отдела внешних связей Российского союза ЕХБ пастора Виталия Власенко (похоже, здесь тоже нужно все закавычить!).
Так вот, господин Власенко спешит отмежеваться от западных сект: “Компас” (студенческое служение) к РСЕХБ отношения не имеет. Дословно он сказал, что они “не под крышей” РСЕХБ (вот такая риторика, под стать духовным наставникам из кооперативов “Озеро» или РПЦ). Иными словами, делайте с ними, что хотите, они не наши и нам безразличны.
При том, что сам Власенко учился в колледже “Новая жизнь” и был сотрудником этой западной миссии, теперь он готов все это забыть, времена на дворе иные.
И это не единичный случай. Епископ одного из южных регионов России просто радовался, когда “каких-то американцев” начали давить, и он мог смело сказать сотрудникам ФСБ, что “это не наши, можно давить”.
Понятно, что когда серьезно надавят, любой из нас может сломаться. Плоть немощна. Но ведь еще не давят на плоть, пока просто пугают, нагнетают истерию. А уже треск пошел – российские христиане стали спешно отталкивать от себя западных друзей (не забывая подобрать вражеские деньги и другие ресурсы), отплывая все дальше в другую сторону – таежных, диких, темных пределов “неевропейской части России”.
Но я о другом. Не только в России, но и в большинстве постсоветских стран, наиболее успешными христианскими инициативами оказались начинания западные, а не почвенные, местные, родные. Они же оказались самыми рискованными, потому что пожинают отнюдь не благодарности, но раздражение, проклятия, угрозы.
Я сам немало критиковал работу западных миссий – за их наивную стратегию, неразборчивость в связях, увлеченность цифрами. Но при всех этих и прочих минусах они сделали много, очень много. И вместо того, чтобы отвергать их опыт и строить новый железный занавес, стоило бы поблагодарить их, проанализировать и продолжить сделанное.
И здесь, вспоминаю еще одного епископа, на сей раз московского, который на приглашение посетить семинар в церкви Рика Уоррена, ответил так: “Мы, русские баптисты, празднуем свои сто пятьдесят лет. И кто такой, этот Уоррен? Это он должен учиться у нас”.
Так что дело не только в давлении со стороны государства и антисектантской истерии в обществе, дело еще и в беспричинной национальной гордости, надутом самомнении и дури просто мессианского масштаба.

«Я назначаю именно Веселиила…»

«Я назначаю именно Веселиила…»

Читая все указания, данные Богом Моисею относительно устройства скинии, я с трудом представлял, как все это можно выполнить. Это трудно даже примерно запомнить, сложить в голове! Задание сложное, частью – очень точное, частью – очень творческое.
Радует одно – я и не должен себе представлять, как все это сделать. Потому что это задание было дано другим людям. Бог говорит с Моисеем, открывая Ему картину в целом, но затем называет конкретного исполнителя, который все это исполнит.
И сказал Господь Моисею, говоря: «Смотри, Я назначаю именно Веселиила… и Я исполнил его Духом Божиим, мудростью, разумением, ведением и всяким искусством… И вот, Я даю ему помощником Аголиава, сына Ахисамахова, из колена Данова, и в сердце всякого мудрого вложу мудрость, чтобы они сделали все, что Я повелел тебе» (Исх. 31:2-3,6).
Если Моисею Бог говорил, то Веселиилу Он просто «вложил в сердце» все необходимое, «исполнил Духом», дал способности и знания.
Это хорошее описание того, как Бог приготовляет и «назначает» особых людей для особых дел. В них заложено, записано, запрограммировано все, потребное для выполнения задания.
Бог назначает «именно Веселиила», и здесь нет места дискуссиям. Веселиил, и никто другой, призван воплотить откровение Божье. Аголиав, и никто другой, призван ему помогать.
Каждый из нас «назначен» для своего дела, избран и приготовлен. Беда в том, что мы заняты не своими делами, конкурируем за статусные позиции и хлебные места, вместо того, чтобы исполнять поручение Божье и служить Ему.
Бог «назначил именно»… меня. Для чего? Где именно я должен быть сейчас и что именно делать? Чем я занят и на что трачу свою жизнь? Стоит представить на миг, насколько интереснее трудиться по призванию, исполнившись «Духом Божиим, мудростью разумением, ведением и всяким искусством».
Почему бы мне не стать мудрым и не заняться наконец тем делом, на которое я назначен самим Богом? Ведь только так я смогу узнать правду о себе, замысел Бога и счастье сродного труда.

Миссия, спасение и прославление

Миссия, спасение и прославление

Обычно, говоря о миссии, мы думаем о том, как людей, верующих в других богов или неверующих вовсе, обратить в свою веру, единственно верную. Это хорошее желание – открыть глаза на заблуждения и наставить на путь истинный.
Но вряд ли это можно назвать миссией в полном смысле слова. Скорее, это часть миссии, причем не самая главная.
Миссия человека, т.е. основной смысл его жизни, заключается в прославлении Бога. Еще до того, как произошло грехопадение, человек общался с Богом и прославлял его – в общении, труде, творчестве; в словах и песнях (и танцах!), в дарах и поклонах; в улыбке и трепете сердца.
До того, как появился грех и нужда в спасении грешников, человек знал и выполнял свою миссию. После грехопадения она приняла иной характер, но цель осталась та же – прославление Бога «всем миром». Теперь, чтобы прославить Бога не только в душе, но и в падшем мире, среди испорченных людей и вопреки своей собственной греховной наклонности, требовалось искупление и восстановление.
Чтобы вернуться к первоначальному замыслу Бога о нас и нашей миссии, нам нужна спасительная помощь. Так проповедь спасения стала частью миссии. Я бы сказал, вступлением, приуготовлением.
Но миссия в ее целостном значении превосходит тему спасения. Мы спасены и проповедуем спасение другим. Это хорошо, но это не все, это только начало. Своей проповедью мы должны прославлять Бога и призывать других к такой перемене жизни, которая сделает их вновь способными жить в славе Божьей и в прославлении Его.
Мы спасены не для того, чтобы этим хвастаться и вертеться от безделья на своих церковных лавках. Мы проповедуем спасение не для того, чтобы люди исцелились от греха и дальше жили для себя, потребляя Божью благодать.
Мы спасены, чтобы вернуться в Его замысел и прославлять Его своей жизнью – служа другим, изменяя мир к лучшему, даруя красоту, создавая новое, сочиняя, восстанавливая, строя, умножая.
Спасение – это возвращение к жизни, ну а сама жизнь – еще впереди. Это начало миссии, нам есть и всегда будет, чем заниматься, прославляя Бога за бесконечное счастье жить с Ним и для Него.

Благовещенье: «Радуйся.., Господь с тобою!»

Благовещенье: «Радуйся.., Господь с тобою!»

Входя в праздник Благовещенья, мы ищем там что-то однозначно позитивное, приятное, радостное. Мы хотим, чтобы нам объявили о сюрпризе, что отныне и вовек «все будет хорошо». Вот это была бы добрая новость!
При этом знаем, что в случае с Марией так не было. Благовещенье говорит о скором рождении Царя. Но мы знаем о том, что Его убьют. Ангел возвестил о наступлении Его Царства, но мы до сих пор всего этого ждем и мучаемся в промежутке между «уже» и «еще нет».
Давайте прочитаем внимательнее слова, сказанные ангелом Марии, чтобы попытаться свежим и чутким восприятием уловить настоящий их смысл. «Ангел, войдя к ней, сказал: радуйся, Благодатная!» Господь с тобою; благословенна ты между женами… Не бойся, Мария, ибо ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик… и Царству Его не будет конца» (Луки 1:30-33).
Благая весть состоит в том, что Мария обрела благодать у Бога, Господь был с ней, а потому через нее придет в мир настоящий Царь.
Здесь нет и слова о спокойной и жирной, мещанской жизни, «как у нормальных людей». Здесь другой масштаб и другой уровень. «Сын.. будет велик», а значит великими будут и трудности, беды, испытания Марии. И уж куда большими будут ее радости, глубже ее счастье. 
В муках родится младенец. В страданиях родится и новый мир, Царство, которому не будет конца.
В чем же Благовещенье для нас? В том ли, что Бог даст нам тихую и сытую жизнь? Или в том, чтобы быть Его людьми, которые обрели благодать и доверие, через которых в этом мир приходит Он и утверждает Свое вечное Царство? 
Благовещенье ставит перед нами вопрос: достойны ли мы принять ангела и готовы ли ответить ему «се, раб (раба) Господень, да будет Мне по слову твоему», чтобы Царь и Царство вошли в этот мир из нашего тесного дома и нашей серой, маленькой жизни?

Поклонение и свидетельство

Поклонение и свидетельство

Мы с трудом подбираем слова, чтобы передать свои мысли о Боге. Зачем? Чтобы убедить людей, чтобы добиться нужной от них реакции.
И чем больше мы стараемся, тем наигранней или надрывнее наша проповедь.
Людей впечатляет не то, как мы продаём нашу веру им, но как мы относимся к своему Богу сами; не то, как учим о Нем, но как прославляем Его.
Настоящими мы бываем перед лицом того, что нас превосходит – превосходит до трепета. Настоящими мы бываем перед Богом. И наше настоящее отношение к Нему – поклонение.
Люди никогда не поверят нашим словам, если не увидят нашего искреннего и трепетного поклонения Богу. Слабое поклонение убивает нашу проповедь и принижает Бога перед людьми. Сильное поклонение возвеличивает Бога в глазах людей.
“Кто этот Бог, что они так поют ему?”, — поневоле спросят они. Они не видят Бога, но видят нас и по нас судят о Нем.
Каким должно быть наше поклонение, чтобы представлять Бога людям и вести их к преклонению перед Ним?
Если наш Бог великий, мудрый, сильный, творческий, любящий, то таким должно быть и наше поклонение.
Оно должно выражать Бога и наше желание быть похожим на Него.
Поклонение нас умаляет, а Бог возвеличивает. Как говорил Иоанн об Иисусе, “Ему должно расти, а мне умаляться”.
Что происходит с людьми, когда мы прославляем Бога? Они видят Бога или нас? Не заслоняем ли мы Его, не принижаем ли, не компрометируем ли?
Люди смотрят на нас прямо и строго, и мы должны показать им Бога через серьёзность нашей веры и наше поклонение Ему.
Ничто не скажет о Боге лучше, чем молитва в слезах на коленях или счастливая песня души.

Великое поручение и прославление

Великое поручение и прославление

Все христиане помнят о Великом поручении, завещанном им Самим Иисусом. Но не так часто мы задумываемся о смыслах этих слов: «идите, научите все народы…” (Матф. 24:19).
Почему здесь говорится не об отдельных душах, а о целых народах? Почему здесь говорится не о спасении, а о научении?
Я не буду вдаваться в детали, скажу коротко: Бог отправляет нас в массы, чтобы мы проповедовали не только спасение, но и господство Христа; не только вырывали из лап сатаны отдельных людей, но делали видимым Царство Его.
Царство – это ключевое слово для проповеди Христа. Мы о нем забыли. Против Царства не поспоришь, здесь воюют или поклоняются. Лишь когда мы понимаем этот масштаб (“все народы”, “до края земли”), силу и величие Царства Божьего здесь и сейчас, вокруг нас, в этой неоднозначной реальности, мы можем поклоняться и прославлять Бога.
Охват “все народы” – это масштаб Царства. И слова, которые говорят о Царстве – это слова поклонения и прославления. Иными словами, если мы хотим научить и крестить народы, покоряя их Царству, меняя их историю, нам нужно мыслить категориями Царства и говорить о Боге как о Царе (а не только Друге, Отце, Спасителе). Христос – Пантократор. Он не только Глава Церкви, но Царь царей и Господь господствующих.
И когда мы понимаем Его как Царя и служим Его Царству, то языком нашей проповеди миру становится язык прославления. Не угроз, не осуждения, не превозношения, но смирения, поклонения, славословия.
«Пойте Богу нашему, пойте; пойте Царю нашему, пойте, ибо Бог – Царь всей земли; пойте все разумно. Бог воцарился над народами» Пс. 46:7-9.
Петь Богу – лучший способ говорить о Нем миру. В этом смысле нам не нужно специально что-то придумывать для мира, искать способы угодить ему, понравиться людям, завоевать их зрительские симпатии, заманить людей в церкви. Нам нужно быть собой — перед Богом. И когда мы станем собой, станем настоящими учениками, мы сможем тем самым стать учителями и научить народы. Бог не ищет учителей, Он ищет учеников. Он призывает учеников и уже потом дает им поручение «научить народы».
Он ищет поклонников, которые поклонялись бы Ему в духе и истине (Иоан. 4:23), и тем самым делали бы Его имя высоким и превознесенным среди народов. Наша миссия не сводится к партизанской проповеди Христа для избранных людей, у нас есть царское поручение провозгласить Его власть над всеми народами. Вслед за псалмопевцем мы должны сказать им: «Благословите, народы, Бога нашего и провозгласите хвалу Ему» (Псалом 65:8).
Бог имеет дело с народами так же, как и с отдельными людьми. «И будет Он судить народы, и обличит многие племена» (Ис. 2:4), предупреждает пророк Исаия. Поэтому народы должны получить свидетельство, обрести свой шанс. «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец” Матф. 24:14.
Что значит “Евангелие Царствия”? Я сомневаюсь, что это наши богословские библиотеки или сумма наших церковных проповедей. Это простая весть, похожая на песню. Это радостная новость о воцарении настоящего Царя. Это грозное напоминание о тех, кто кланяется царькам и божкам.
Я думаю, что “Евангелие Царства” гораздо легче выразить в нашем прославлении, чем в нашем поучении. Давайте подумаем, как должно выглядеть наше прославление, чтобы оно выражало простоту и полноту “Евангелия Царства”, чтобы люди встретили живого Царя и поклонились Ему.

Пойте… Бог воцарился

Пойте… Бог воцарился

Если быть внимательным, то можно обнаружить: Библия не столько учит нас правильно мыслить о Боге, сколько правильно прославлять Бога. Не так важно умножать знания о Нем, важнее всего поклониться Ему.
Обращаясь к вере, мы встречаем не стройную систему принципов, но живого Бога. И тогда изнутри нас зарождается песня, молитва, молчание, удивление.
С этой живой реакции начинается наша жизнь в Боге. Встреча с Ним настолько потрясает нас, что мы можем лишь молиться и петь, или молитвенно петь, или в песне молиться.
Но и дальше, как бы мы ни продвинулись в нашей духовной жизни, в самые ответственные моменты, когда мы не находим слов и не чувствуем уверенности в себе, когда наш разум стыдливо умолкает, звучит песня.
Окружающие нас люди устали от систем. Чем стройнее системы, тем легче в них спрятать ложь, прикрыть ее логикой и красотой, убедительностью и солидностью. Но когда мы поем – души начинают подпевать.
Мы поем, не пытаясь понравиться, убедить, расположить, произвести нужное впечатление. Мы поем Богу. А говорим чаще всего людям. Так что лучше петь.
Люди слушают нас, как мы поем, как мы поклоняемся. Они ищут моменты искренности, неподдельности. И в этом смысле наше поклонение лучше всякой проповеди. Люди сами начинают спрашивать: что же это за Бог, если эти верующие так искренне, так сердечно поклоняются и поют Ему?
Древний псалмопевец советует петь, возвещая своими песнями не себя, не свои таланты, но царскую власть Бога. Петь разумно (в другом переводе «искусно»), с пониманием величия Божьего и трепетом перед Ним.
Псалом 46 говорит так: «Пойте Богу нашему, пойте; пойте Царю нашему, пойте, ибо Бог – Царь всей земли; пойте все разумно. Бог воцарился над народами» (РБО-2015: «Пойте же Богу хвалу, пойте! Бог – это Царь над всею землей, пойте искусную песнь!»).
Такое прославление-поклонение значит больше, чем наши победы и наши аргументы. Бог не просит, чтобы мы Его воцаряли. Он уже воцарился над всей землей. Он не просит, чтобы мы Его оправдывали и доказывали, защищали и навязывали. Все, что мы можем – петь, прославляя Его и возвещая о Его Царстве все народам земли.
Песнь-поклонение Царю. Это лучшее, что мы можем принести Ему. Это лучшее, что мы можем сказать о Нем людям.

The Changing Face of Church and Mission in Eurasia

The Changing Face of Church and Mission in Eurasia

“East-West Church and Ministry Report” Vol. 24, No. 2

Up until now, post-Soviet space has been a blank spot from the perspective of the universal Church. Everyone knows about Mr. Putin. Some know about his friend, Patriarch Kirill. But no one sees beyond these political symphonies of Christianity, much like those who cannot see the forest for the trees. When the talk is about Christianity, then the focus is on the gilded domes, photos of well-fed priests, recollections of defending traditional values, as well as vague notions of Russian spirituality. Rarely are concerns raised about Christian mission,
and this despite the fact that, after the collapse of the U.S.S.R., this territory was seen as the most promising in terms of missionary activity.

I do not think that today easy answers exist for such questions as: What is the basis of the strategic significance of this region for the history of global Christianity? Why is this region worthy of our interest? What are the reasons for investing in the development of its local churches and ministries? Most of the answers to these questions lead us back to the memorable date of the dissolution of the U.S.S.R., when the “Evil Empire” collapsed and the Iron Curtain fell, when vast expanses of Eurasia welcomed those who sought to spread the Word of God. A quarter century has passed since then, and the memory of those times is fading. Indeed, not a single memory will remain of those times.

The situation in the former Soviet Union has changed considerably. In lieu of aggressive atheism, what now prevails are no less aggressive manifestations of the traditional titular religions: Orthodox Christianity and Islam. In place of perestroika (restructuring or reformation), we are now witnessing the return of the KGB (rechristened FSB), that does not seek to reform, but rather to reconstruct the Soviet empire.

In the Wake of Ukraine’s Maidan Revolution
Another significant event in the region has recently rocked the whole world: Ukraine’s rejection of Russian tutelage in its Maidan Revolution of 2014 and the subsequent war waged by Russia against Ukraine. As much as Russia would like to transform post-Soviet space into Soviet territory, forces are at work trending against a revived Soviet Union.

With Ukraine, Europe might once again become Christian. With Europe, Ukraine might once again become European. Ukraine without Russia might finally become Ukrainian. Russia without Ukraine risks entering into barbarism, going dark, losing face, and embracing brutality. Without Russian Orthodoxy, the Ukrainian religious map will be different. Russia without Ukrainian Orthodoxy loses its special status.

Mission Misques
As it turned out, the main efforts of missions went to the maintenance of the spiritual communities that were inherited from the Soviet Union. For national elites of the former Soviet republics, such Christian ministries and churches were seen as residual forms of colonialism. Evangelism in the Russian language points directly to Moscow as a cultural and religious center, even without consciousness of the political implications of witness exclusively in the Russian tongue.

Today, many have criticized Western missions for disseminating not so much the gospel as Western culture. But at the same time, the reverse is true: consciously or not, Western missions supported Soviet-era structures and communities which are bound by Soviet history and today’s Russia as the successor of the Soviet Union. With the Maidan Revolution as a backdrop, the map of Eurasian Christianity reflects a variety of divisions. Russia aspires to preserve or recreate sway over Soviet successor republics that are nevertheless reluctant to take orders from Moscow. Ukraine, Moldova, and the Baltic states are oriented to the European Union. Georgia is fearful of Russia. Armenia is more fearful of Turkey. Central Asia is trying to maneuver between Soviet-era overlords and resurgent Islam. All these post-Soviet republics speak their own languages and revere traditions that they are retrieving from the pre-Soviet era.

It turns out that Christians who dreamed of the end of the Soviet Union and the advent of religious freedom, who persevered in the hope of a new life in a post-Soviet era, did not think through viable alternatives. They were products of Soviet enculturation more than they cared to admit. They did not have ideas of their own about how society could and should be changed, including through missionary efforts, Christian education, and social service.

Church Divisions
Today, churches have become hostages of disparate political regimes and are now seriously divided along several lines. Some prefer order, while others prefer freedom. As regards biblical projections of end times, some are pre-millenialists, while others are post-millenialists. And some are wedded to existing church establishments, while others envision a new outworking of the Kingdom of God.

Events in Ukraine have intensified these divisions. The return of religion to the public space has not brought unity to the Russian Orthodox Church. Rather, as a result of the Russian-Ukrainian confrontation, the Moscow Patriarchate fears loss of control of its numerous Ukrainian parishes and their income. The engagement of churches in social and political issues has led inevitably to the question: Which side is God on?

In almost every post-Soviet country, the church enjoys the highest trust of the population. No ruling power can resist taking advantage of this fact. On the one hand, Christian churches may now participate in the formation of a renewed vision of cultural and social life. On the other hand, the public and parishioners are increasingly disappointed with political Christianity. The highest confidence in the moral and spiritual authority of the church exists alongside distrust in its political positions. In search of spiritual support, people are drawn to the church, only to discover that it already has been politicized; it already has been bought and paid for.

New Versions of Orthodox and Evangelical Faith?
In Russia widespread nominal belief has become infected with an explosive mixture of nationalist-Orthodox-Stalinist beliefs. Believers who oppose this trend have been marginalized and either survive on the fringes of an unholy, new church-state amalgam, or cherish a simpler faith beyond church walls in what amounts to a spiritual internal exile.

In this regard, we can talk about post-Soviet post-Orthodoxy – the end of the Orthodox tradition. Atheism disrupted long-held spiritual tradition and compromised the institutional church. If Christianity does make a comeback, it will encompass a return to its pre-institutional beginnings, and to the gospel in communion with other Christian traditions. This is so because Orthodoxy without catholicity is not imaginable, and without reformation, it is not feasible.

Stalinist Orthodoxy has exhausted itself. But in Russia, evangelical Christianity, as well, has failed to materialize. Evangelical Christianity, created in the image and likeness of Orthodox sectarianism, is condemned to follow after the Russian Orthodox Church on the same path with little influence. Alternatively, a new demand exists for new versions of Orthodoxy and Protestantism, which could help each other to revive authentic forms of Christianity in today’s environment of almost total disillusionment with church institutions. Disappointment with the Russian Orthodox Church and with Russian Protestantism can give birth to a quest for authentic Christianity; the allure of power and spiritual triumphalism can give way to repentance and humility.

Russian Christianity is in a deep crisis and is not likely to be able to offer anything even to its own parishioners, much less to society at large. Furthermore, it has absolutely nothing to offer other Christian traditions or neighboring countries. There is no longer room for illusions about the mysterious Russian soul and the spiritual depth of its Orthodoxy. Those who foster naive ideas of the messianic role of Russia are cruelly deceived because Russia has not emerged as the source of spiritual awakening in Eurasia. It is only by shedding its imperial ambitions and false messianism that Christian Russia will succeed in undergoing its own renewal and serving its neighbors.

In terms of spiritual witness, what can be done for the diverse peoples of Eurasia? We can honor and respect their unique cultures and encourage creative, original approaches to Christian mission, and at the same time include them in enriching global communication. The peoples and cultures of Eurasia should be part of a larger, global Christian community, overcoming Soviet-era isolationism in part by opening the door to completely new connections.

Eurasia is the unbreakable, indivisible unity of Europe and Asia. Its value is not in a separate, exclusive path, but in its points of East-West intersection. It is precisely these points of intersection that can give birth to the future of Christianity in the wake of the demise of the secular, Soviet experiment.

Ты вывел нас на свободу

Ты вывел нас на свободу

Свободный Бог желает свободы и человеку. Зачем? Чтобы человек в свободе самоопределился, выбрал, кем быть и с кем быть.
Конечно, Бог хочет, чтобы человек свободно обратился к Нему. Но Он признает и ту страшную свободу, в которой человек отвращается от Него.
Свобода – это риск окончательной гибели в радикальном своеволии.
Свобода – это шанс полного и окончательного соединения с Богом, возвращения к Нему и жизни с Ним.
Бог испытывает нас свободой и несвободой, чтобы мы могли выбрать Его свободно, без всяких манипуляций и лишних эмоций.
Он открывает нам ужас нашей зависимости, бездну нашего падения, потерю себя в грехе и зле.
Он проводит нас через это. Для чего?
Чтобы мы знали, что сами по себе свободными быть не сможем. Мы опутаны сетью. Спина гнется. На голове сапог врага.
Бог вводит в нас в это переживание, но Он же и выводит – преображенными, освобожденными.
«Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Ты ввел нас в сеть, положил оковы на чресла наши, посадил человека на главу нашу. Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу» (Пс. 65: 10-12).
Согласно псалму, свобода стоила всего этого.
Стоит пройти огонь и воду, чтобы выйти из них свободным.
Стоит пройти «Крым и рым», чтобы узнать и ужас неволи, и цену свободу.
Стоит потерять себя, чтобы вновь обрести себя в Боге.
Стоит беречь себя и Богом данную свободу, не подвергаясь опять игу рабства