Чем дальше мы от советской эпохи, тем больше соблазнов переделать ее в угоду определенных политических сил, оказавшихся на вершине власти. Чем скуднее память, тем смелее воображение. Как осмыслить прошедшую эпоху в оценочных суждениях ее авторов, как выявить самопонимание поместных церквей той эпохи? Определенно, для этого нужен навык чтения. Попробуем это сделать.
Начнем с собственно церковных изданий. Здесь нужно понять следующее: протестантизм при И.Сталине пережил жесточайшие гонения, поэтому даже послабления военных и послевоенных лет воспринимались верующими как часть продолжающейся антирелигиозной борьбы. В этих условиях возможности издания религиозной литературы были крайне ограничены, поэтому у церквей было лишь два пути: или в условиях жесточайшей цензуры издавать литературу в ограниченных количествах, или издавать нелегально, на свой страх и риск то, что может пройти советскую цензуру.
По первому пути пошел ВСЕХБ, созданный в 1944 году «по милости» Сталина, а точнее по его коварному плану. По второму пути пошли «нерегистрированные» церкви Совета церквей ЕХБ. Соответственно, основными изданиями советского периода были «Братский вестник» ВСЕХБ и «Вестник истины» СЦЕХБ.
«Братский вестник» издавался с 1945 года как официальный печатный орган ВСЕХБ. Он считался единственным официальным изданием для всех протестантов страны, так как по плану советской власти ВСЕХБ должен был объединить все протестантские течения и служить органом надзора.
Соответственно, первый раздел в этом журнале был «религиозно-патриотический». Первый номер открывала передовая статья «Христианин и Родина», из которой всем предстояло узнать «сколько причин у нас, чтобы любить свою родную советскую страну» [1]. Все другие разделы были посвящены жизни местных церквей и духовно-назидательным темам, проводящим в жизнь религиозно-патриотическую линию.
«Вестник истины» издавался Советом церквей с 1963 года (вначале он назывался «Вестник спасения»). Если для «Братского вестника» главной задачей было сделать из каждого верующего горячего патриота своей земной советской отчизны, то для «Вестника истины» главной задачей было напомнить о небесной родине и подлинно христианском, т.е. «небесном», патриотизме. Безусловно, в 1991 году эти противоречия несколько смягчились, но лишь на время. Разница в подходах сохранилась: одни оправдывают действительность, другие спорят с ней.
Сегодня оба издания интересны тем, что каждое из них выражает свой опыт выживания в условиях тоталитаризма. Читать их между строк пытались немногие исследователи. Так баптистский богослов Александр Попов защитил докторскую диссертацию, изучая особенности толкования Библии в публикациях «Братского вестника» [2].
Появлялись и другие издания, которым не удалось долго просуществовать; почти все они издавались эпизодически, без продуманной стратегии и системы. Например, было много подпольных изданий для детей и молодежи. Работа с этими возрастными группами всегда была приоритетной для представителей нерегистрированных общин.
Современные исследователи евангельских движений предпочитают изучать тексты, принадлежащие самим верующим. Иногда привлекаются и внешние источники, т.е. тексты «борцов с религией». Такое деление – на внешние и внутренние источники – возможно и оправданно. Хотя я не думаю, что документы органов советской власти и ученых-атеистов представляют большую ценность. Кажется, говорили так: «В “Правде” нет никакой правды, в “Известиях” нет никаких известий».
Что касается внутренних источников, то их тоже нужно уметь читать. Иногда они зашифрованы и понятны для узкого круга посвященных. В условиях подполья не могло быть обычного документированного делопроизводства. Протоколы встреч писались крайне редко.
Что сохранилось лучше всего и может представлять интерес – это документы, адресованные внешнему миру: тайно составленные протоколы судебных заседаний, ходатайственные письма в адрес советского правительства и международных организаций, “Бюллетень Совета родственников узников” с его скупыми и страшными фактами.
Мне лично было крайне интересно читать записи выступлений верующих на судебных заседаниях. Это и исповедь, и проповедь, и богословское кредо, и общественно-политическое заявление, – все в одном. Из личных документов трогательны письма детей, чьи родители были репрессированы. Большую историческую ценность представляют записные книжки молодых верующих, конспекты проповедников, переписка с заключенными.
Церковные архивы сохранились, но не все из них открыты для исследователей. Архив СЦЕХБ был разобран на несколько частей и хранился в разных местах. Мне посчастливилось работать с одной из таких коллекций, поскольку ее хранили мои родственники. После распада СССР эти документы были переданы руководству СЦЕХБ.
Несмотря на то, что архивы ВСЕХБ были официально открытыми, не все было в свободном доступе. Я уверен, что наиболее интересные документы не будут открыты в ближайшие годы, потому что касаются репутации ныне здравствующих и, порой, действующих служителей. По той же причине остаются засекреченными многие личные дела в государственных архивах. Многие интересные документы можно найти в архивах Кестонского института [3]. Там достаточно материалов для того, чтобы ощутить дух и понять основные процессы советского периода истории.
Более того, в документах того времени можно найти не только реакцию на злободневные вопросы, но и богословские дискуссии, поднимающие «вечные» вопросы, до сих пор не получившие своего ответа. Основные из них велись относительно того, как церкви выживать в условиях антирелигиозной войны, развязанной советским режимом. С этим, казалось бы простым вопросом, были связаны и теоретические вопросы о природе церкви, сути веры, миссии христианина в бездуховном обществе. Остро стояли вопросы эсхатологии: верующим казалось, что именно сейчас сбываются все суды, описанные в Библии, поэтому не стоит думать о перспективах, нужно лишь остаться верными перед лицом грядущего конца.
Обсуждались социально-богословские вопросы: как относиться к безбожному государству; можно ли служить в Советской армии; стоит ли участвовать в выборах; как сохранить себя от влияния светской культуры? В те годы дискутировался основной вопрос для евангельского христианства: как не отпасть от веры, и что значит «быть верным Богу»?
По-настоящему сильными можно назвать дискуссии об отношениях церкви и государства, христиан и общества. Возможно, мы не встретим здесь оригинальных мыслей, но зато столкнемся с высоким духовным и эмоциональным градусом, готовностью страдать и умирать за свои убеждения. Здесь мы видим нечто большее, чем дискуссии о богословии, а именно: воплощение в жизни разных богословских позиций, их проверку в различных обстоятельствах, социальной и церковной практике, личном подвижничестве и даже мученичестве.
Этого мы не видим в период после 1991 года. В это время спорили обо всем понемногу, но без прежней страсти и серьезности. Безусловно, новые социально-политические обстоятельства лишь подогревали старые богословские споры. Именно богословие было главным фактором всех делений: как толковать Библию, что такое церковь, в чем миссия христианина в мире?
Первый из этих вопросов для протестантов всегда будет главным. Все они обращаются к Библии за ответами, но читают ее по-разному и разными частями. Для одних «всякая власть от Бога», для других «весь мир лежит во зле» и «князь мира сего» – сам дьявол, а все прочие князья – слуги дьявола. Для протестантизма характерно это противоречие: с одной стороны, очевидное стремление оправдать мир, с другой, – столь же сильное стремление уйти от мира в пиетизм или маргинальную культуру.
В советское время это проявлялось в попытках оправдать социалистическую реальность и развитие религии в направлении своеобразной «секуляризации». Об этом писал А.В.Карев. Однако большинство верующих чувствовало острое несоответствие между верностью Библии и лояльностью по отношению к советской власти. Поэтому наиболее общей позицией было неприятие этой действительности и подозрительное или даже откровенно враждебное отношение к государству.
Постсоветская ситуация – новое явление для христианских общин, нуждающихся в переосмыслении своего богословия. Долгое время эту новизну не осмысливали, продолжая советскую линию на изоляцию от внешнего мира и консервацию «нашей особенной духовности». Но частота и разнообразие международных контактов, обилие возможностей для образования и самообразования, наконец, развитие самого постсоветского общества, подтолкнули и протестантов к выходу из из надоевшего всем совка.
А выходили по-разному. Некоторые увлеклись новыми западными богословскими подходами и пытались применить здесь у нас постлиберальные и постмодернистские стратегии. Другие пытались синтезировать церковные традиции, углубить свою, «прописаться» в истории в качестве «своих», «почвенных». Отсюда вытекает увлечение православной духовностью и стремление найти свое место за столом или под столом церковных иерархов. Третьи искали ответы на социальные вопросы, и в этом диалоге с обществом двигались в направлении радикализации («теология Майдана») или адаптации («пропутинский консенсус»).
Первый путь может быть интересен для нас, но он не оригинален для мирового христианства. Я думаю, что два вторых маршрута – евангельское осмысление православной традиции и социально-политическое богословие «сопротивления и покорности» – могут быть более интересными для христиан других стран и традиций, особенно в условиях, когда Русская Православная Церковь обособляет себя от мирового православия, и когда возникает запрос на “настоящее православие”, не политическое, не кремлевское.
Сегодня некоторых постсоветских евангельских протестантских богословов знают и в Европе, и в Америке. Они хорошо осваивают западный опыт богословия, и теперь начинают богословски осмысливать местный опыт, болезненный (память о массовых репрессиях, гражданских войнах, геноцидах) и злободневный (живой опыт неототалитаризма, информационных войн, религиозной нетерпимости). Здесь и начинается самое интересное. Тут есть место и для изучения истории, и для спора с ней. Есть что читать, но еще больше предстоит написать, и в тишине кабинетов, и в гуще происходящих событий.
Правда состоит в том, что у нас нет “канонической” истории. Поэтому не нужно бороться с альтернативами. В конце концов, оппозиция “ревизионизму” означает борьбу с инакомыслием и свободомыслием. Ревизии можно и нужно приветствовать.
В процессе изучения советской истории протестантизма не следует канонизировать героев, позиции и тексты. Напротив, стоит задать себе вопрос: как бы наши герои жили, что бы они сказали и написали, если бы у них было чуть больше свободы и меньше опасности для жизни? Наши герои – верующие советских лет – жили, служили, писали, говорили в условиях крайне ограниченной свободы. Их история – история выживания, иногда через протест, но чаще через далеко идущие компромиссы. Здесь есть герои и антигерои и есть предатели, но больше всего обычных людей, частично героев, частично предателей. И все они – жертвы этой истории, убитые и покалеченные, запуганные и травмированные. А с ними и мы – их потомки и наследники.
И они, и мы до сих пор будто зажаты, вписаны в тот самый советский нарратив. История СССР живет и будет жить. Она не отпускает. Мертвые хватают за ноги живых. Поэтому нужно читать и писать историю так, чтобы освобождать живых от мертвых, а мертвых от лжи живых.
Примечания
[1] “Братский вестник” 1 (1945) стр. 6.
[2] A.Popov, “The Evangelical Christians-Baptists in the Soviet Union As A Hermeneutical Community: Examining the Identity of the All-Union Council of the ECB (AUCECB) Through The Way The Bible Was Used In Its Publications”. Ph.D. Diss. (IBTS/University of Wales, 2010). См. также T.Cheprasov, “Like Ripples on Water: On Russian Baptist Preaching, Identity, and the Pulipt’s Neglected Powers.” (Portland, OR: Wipf & Stock, 2018). 4 глава книги посвящена анализу проповедей, опубликованных в “Братском вестнике”.
[3] Keston Institute (formerly Keston College). Сейчас они хранятся в Baylor University (Waco, Texas, США). Они открыты для исследователей-религиоведов. Я работал там в 2014 году.
