Немой будет петь

5 декабря, 2016
Статьи

В разных
дискуссиях, от самых разных людей я слышу один и тот же вопрос: кто способен принести
перемены, где эти новые люди, кто эти новые лидеры?

Нам хочется
думать, что где-то есть нераспечатанный резерв, в котором – полные сил,
мотивированные и компетентные.

Боюсь, такого
резерва нет. Есть одиночки, сохранившиеся каким-то чудом. Но армии в запасе
нет. И нет подготовленных групп. И нет школ, где этим занимаются – воспитывают
людей служивых, а не карьеристов.

Очень интересно,
где школа, государство, церковь будут искать замену вышедшим из строя, уставшим или
устаревшим лидерам.

Но еще интереснее
посмотреть, где и как это делает Бог. Иногда Он призывает маргиналов (рыбаков
или пастухов) и делает их Своими вестниками. Иногда Он использует элиту, хотя
таких как Даниил, Неемия или Эсфирь не так много. Иногда Он вводит в царский
круг таких простых людей как Моисей или Давид.

Но во всех
случаях Он не ищет идеального, неиспорченного человека. Он не объявляет конкурс
и не оценивает людей по резюме, улыбкам и одежде.

Чаще всего Он
показывает иное чудо – как в обычном человеке со всеми его недостатками
формируются новые добрые качества.

Бог не играет в
наши жестокие детские игры – поигрался солдатиком или куклой, выкинул без
сожаления, хочется нового.

Бог
восстанавливает разрушенное, исправляет ошибки, поднимает павших, прощает
согрешивших.

У меня есть очень
сильное ощущение, что это Он делает не только со мной, что сейчас это Его
основная, важнейшая работа в мире. В мире, где нет сильных и хороших новеньких.
В мире, где нужно лечить и поднимать раненных. В мире, где нужно не столько строить, сколько ремонтировать.

Пророк Исайя
видел чудо измененного мира. Мир слепых, глухих, хромых – это про нас. Но
слепые прозревают, глухие слух обретают, а хромые скачут как олени. Это может
быть и про нас.

В нашей пустыне
могут пробиться источники, в нашей степи
— побежать потоки. Наши стоны — обратиться в песни.

Наш Бог не
оставил нас и не занялся новым творением. Он исправляет и восстанавливает нашу
землю и нас самих.

Он не ищет Себе
других. Он хочет поднять нас – поверженных, раненных, уставших, разочарованных.
Именно из таких бывалых людей Он формирует Свою армию.

Скажите это всем тем, кто списал себя или кого списали другие. Каждый из нас нужен Ему. Сейчас –
как никогда. Ты – и никто иной

«Тогда прозреют
слепые,

и глухие слух
обретут,

и станет хромой
скакать, как олень,

и немой будет
радостно петь –

ибо пробьются
источники в пустыне,

побегут потоки в
степи.

Земля раскаленная
озером станет,

0
0
1
382
2181
ASR
18
5
2558
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

/* Style Definitions */
table.MsoNormalTable
{mso-style-name:»Table Normal»;
mso-tstyle-rowband-size:0;
mso-tstyle-colband-size:0;
mso-style-noshow:yes;
mso-style-priority:99;
mso-style-parent:»»;
mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt;
mso-para-margin:0cm;
mso-para-margin-bottom:.0001pt;
mso-pagination:widow-orphan;
font-size:12.0pt;
font-family:Cambria;
mso-ascii-font-family:Cambria;
mso-ascii-theme-font:minor-latin;
mso-hansi-font-family:Cambria;
mso-hansi-theme-font:minor-latin;}

сушь в родники
превратится» (Ис. 35:5-7)

Поднимется Он – ужаснется земля

2 декабря, 2016
Статьи

Видения Исайи
могут испугать любого. Именно этого пророк и хотел – сломать опору людей в них
самих, сокрушить упорство, поставить на колени перед Богом.

Как не вспомнить
слова нашего «кровавого пастора» Александра Турчинова – «Страна поднимется с
колен, если станет на колени перед Богом»? За последние два года они стали
всенародными, но на колени становятся немногие и не часто.

Исайя повторяет,
что грядет самый страшный день. «Поднимется Он – ужаснется земля» (19).
«Поднимется Он – ужаснется земля» (21).

В своей фантазии
«Пришествие» Турчинов показывает, как местные политические процессы
накладываются на апокалиптический фон. Мир гибнет и времени нет ни что больше,
кроме покаяния.

Речь не о судьбе
Украины, речь о судьбе человечества, человека.

Государства
зашатаются и распадутся, опустеют администрации президентов, полки магазинов и
программы передач.

«Потупятся
надменные взоры, склонится гордость людская, лишь Господь будет высок в тот
день. Этот день Господа Воинств – против всего гордого и вознесшегося, и
высокого, и низкого!» (Ис. 2:11-12). «И падет величие человека, покорится
гордость людская» (17).

Бог выйдет на
арену истории во всем Своем ослепительном сиянии. Кто сможет спросить или
возразить? Кто решится встать и назвать свое имя?

Исайя призывает
сокрушиться в себе раньше, чем придет тот страшный день: «Перестаньте надеяться
на людей, на тех, чья жизнь – в дыхании, ибо что они такое?» (22).

Такое сокрушение
не означает, что мы должны считать себя ничем и никем. Богу не нужны наши
унижения и самобичевания.

0
0
1
256
1461
ASR
12
3
1714
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Исайя передает
Божий призыв ко всем смиренным и сокрушенным: «Придите – будем ходить в свете
Господнем!» (5). Во мраке последних дней можно ходить и действовать во Свете, можно быть спокойным и уверенным, можно ждать и встречать, свидетельствовать и спасать

Тюрьма и воля, церковь и тюрьма

1 декабря, 2016
Статьи

«Удивительно ли, что тюрьмы похожи на заводы, школы, казармы и больницы,
которые похожи на тюрьмы?», — спрашивает Фуко в своей знаменитой работе «Надзирать
и наказывать».

И вопрос, и название книги очень даже интересны для людей церковных. В
данном случае Фуко не применяет свою аналогию к церкви, но почему бы нет?

Если тюрьма использует церковные элементы, то не говорит ли это о печальной
общности задач и духа?

В тюрьме почти церковный порядок: «Работа, чередующаяся с перерывами на обед и
ужин, сопровождает заключенного вплоть до вечерней молитвы. Сон дает ему
приятный отдых, который не тревожат призраки расстроенного воображения. Так
проходят шесть дней недели. Затем наступает день, посвященный исключительно
молитве, просвещению и благотворным размышлениям. Так сменяют друг друга
недели, месяцы, годы”.

В церкви почти
тюремный порядок. Та же жесткая и жестокая регламентация. Тот же строгий
надзор, система наказаний, воспитание и перевоспитание.

0
0
1
185
1058
ASR
8
2
1241
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Стоит лишь забрать
свободу, все в мире (и церковь в том числе) превращается в тюрьму. А не забрали
ли эту свободу у нас? Не мним ли мы себя свободными в то время как давно
отбываем свой бесконечный срок в одной большой-большой, разросшейся тюрьме?

«Наша» церковь, «наше» государство

30 ноября, 2016
Статьи

Очень трудно жить в напряжении «в мире, но не от мира».

Хочется переустроить мир так, чтобы он стал «нашим».

Пусть это будет самообман, но зато приятный.

Вчера предстоятель Украинской Православной Церкви (КП) Патриарх Филарет заявил,
что «Мы должны беречь государство. Тогда не будет голодоморов… А мы будем жить
в свободе». Понятно, что без независимости государственной защищаться от агрессивных соседей очень трудно. Но здесь проговаривается нечто большее — здесь работает тот самый византийский код.

Это
державническое заявление прозвучало на юбилейной встрече Всеукраинской рады
Церквей и религиозных организаций. Вот уже двадцать лет этот межцерковный
консультативно-совещательный орган играет роль основного представителя
религиозных сообществ и главного партнера государства.

Патриарх выразил
то, о чем мечтали все, собравшиеся за праздничным столом – желание утвердить
власть религиозную властью политической (обеспечив последней легитимацию
первой) и формализовать передел власти в системе конкордатов. Разумеется, все это ради самой высокой цели.

Опираться друг на
друга приходится не впервые. Вот и в России опираются – но мы их за это
критикуем. А нам можно.

Почему нам можно?
Потому что государство – уже не советское, а «наше», «украинское». Но разве не
то же говорят в Москве? У нас любят
державу за украинскость, а там — за русскость и православность.

Как скоро
государство становится «нашим» и перестает таковым быть? Вот «государство Януковича»
(как тогда говорили – «семья») – вряд ли сегодня назовут «нашим». А
«государство Порошенко» — что его делает «нашим»? Неужели государство стало
другим, новым? Неужели побороли коррупцию? Не побороли. Неужели выполняют свои
обещания? Не выполняют.

Так почему же мы
сменяем гнев на милость и после протестов раскрываем объятия – «наши» пришли?
Не потому ли, что эти «наши» дали нам то, что нам нужно – поделились властью и
благами? Но всем не хватит, дали лишь своим, тем, кто согласится сказать о
государстве – «наше».

Патриарх хотел
как лучше. Но пошел по старому пути.

0
0
1
291
1663
ASR
13
3
1951
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Вот и народ хочет «нашей» «единой поместной церкви». Но такая церковь будет «нашей» не для
народа, а для государства. И чем государственное православие по-киевски будет
лучше государственного православия по-московски? Только лишь тем, что «наше»?

Пусть Бог преображает

29 ноября, 2016
Статьи

Я хотел бы стать
другим, но как? Разве я могу изменить себя?

Вспоминается
синодальный перевод апостольских слов: «не сообразуйтесь…, но преобразуйтесь»
(Рим. 12:2). На самом деле апостол Павел призывает отдать себя Богу, чтобы Он преобразовал
нас.

Не стоит даже
пытаться изменить себя – бесполезно. Нужно «отдать себя… как живую жертву»
(12:1), т.е. передать, , вручить, доверить Богу не что-то свое, но все,
полностью себя.

Новейший перевод
РБО отлично передает эту нашу врученность, отданность, себе-непринадлежность:
«Не приспосабливайтесь к образу жизни этого мира, но пусть Бог преображает вас,
обновляя ваш ум, чтобы вы могли постигать, чего Он хочет от вас» (12:2).

Как только я
пытаюсь контролировать этот процесс изменений, я нарушаю его.

Отдав себя Богу, я должен быть спокоен: Он
знает, что делает со мной.

0
0
1
177
1009
ASR
8
2
1184
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Мой ум не
способен обновить себя сам. Лишь через послушание Богу и постижение Его воли.
Отдать себя в послушание Богу – что может быть приятнее?

Что может изменить
меня сильнее, как не слушание Бога и послушание Ему?

Что может защитить меня от
пропаганды и манипуляций, стандартизации и овеществления? Только Он.

Только Им
я могу быть собой

Открытость гуманизма как богословско-философский locus

29 ноября, 2016
Статьи

religion.in.ua

Настоящее время ознаменовалось тем, что многие важные дискуссии обрываются и закрываются, или уже закрыты. Это часть более общего процесса культурной деградации. Но также признак более страшной болезни современного человека – его ужаса перед открытостью, неразрешенностью, вопросительностью бытия, в том числе бытия собственного.

Человек закрывается сам и закрывает свои проекты, вводит себя в комфортное, успокаивающее состояние «пост». «Пост» позволяет сохранить вопрос, но как такой, что смысла не имеет. Никакой интеллектуальной и духовной напряженности здесь не требуется. Христианство становится постхристианством, философия – постфилософией. И вот уже Оксфордский словарь называет словом года слово «постправда» (post-truth) [1].

Тем важнее поддержать открытость как особый режим жизни и мышления, как настроенность на «послание, весть из миру должного в мир сущего» [5, 21].

Такой способ вопрошания обычно называют философским, хотя по этому пути идут и многие честные богословы, для которых не только человек, но и сам Бог – «открытый вопрос».

Как замечал Сергей Крымский, «Философия, в отличие от других дисциплин, ставит вечные вопросы во всей их загадочности и таинственности. Поэтому она является не только просвещением предельных вопросов человековедения, но и свидетельством их таинств [5, 10]. Полагаю, с этим согласятся и богословы, по крайней мере, некоторые из них. Если мысль не столько схватывает, сколько свидетельствует о таинственности и тайне человека, то уж конечно, «Мир в вопросах ближе к своей аутентичности, настоящести и самотворчеству, чем в ответах, которые направляют сущее, схематизируют его разнообразие, ориентируют не на бытие как океан возможностей, а на причалы его гаваней» [5, 4].

В то же время богословам по долгу службы хотелось бы закрыть многие вопросы, связанные с человеком (а разве есть вопросы, с ним не связанные?); хотелось бы покончить с неудобными и неподатливыми противоречиями, и снять их в единой богословской системе или «сумме». Преодолеть это богословское искушение и оставаться в состоянии бодрствующем помогает сотрудничество с философией, точнее с философами. Именно они, при всей неоднозначности своего отношения к христианству и его богословским традициям, выступают наиболее последовательными защитниками «открытости» человека и представлений о нем.

Совсем недавно этот вопрос о человеке обострил Анатолий Ахутин, для которого «вера это узнавание себя стоящим под вопросом Бога, который сам открыт как вопрос. Вопрос этот отнюдь не богословский, не вопрос о Боге, это вопрос Бога, открываемый человеком в самом себе. Задача узнавания себя знанием непостижимого Бога открывает божественную непостижимость в средоточие человеческой самости. Таково первое, что человек узнает о себе. Но это раскрытие отдаленнейшему происходит, однако как интимный разговор почти с самим собой» [2].

Здесь богословие обнаруживается изнутри философского вопрошания, здесь мысль доходит до оснований и умолкает в благоговении перед их тайной. «Основание может быть сообщено человеку, но не может быть подведомственно ему, сообщение предполагает не общение в мысли, а внимание преданию и практическое приобщение» [2]. Здесь, в собственной глубине человек находит те самые сообщения, вести, откровения, которые подлежат осмыслению и обсуждению, хотя об происхождении он сказать не может ничего. Он должен спрашивать и говорить о себе.

Бог не подлежит моему (о)суждению. Бог не отвечает мне о Себе, Он отвечает мне обо мне.

В этом смысле человек – это тот, кто задает вопросы о себе. Человек под вопросом. Человек-вопрос. Для Анатолия Ахутина гуманистическое понимание человека соединяет в себе античные, христианские, секулярные традиции, но в предельной простоте сводится к открытому вопрошанию: «Нет никакого европейского гуманизма или рационализма, никаких «естественных» эпистемо- или гносеологий, есть непрестанное вопрошание о том, что значит быть (или становиться) человеком, что значит мыслить, что значит справедливость, красота… Что происходит в откровении, приоткрывающем сокровенное? Как определяется то начало, откуда незримые вещи становятся зримыми, определимыми? Европейский гуманизм утверждает достоинство человека не в какой-то его определенности, а в его все-возможности, в работе вопрошающего, определяющего и переопределяющего самоосмысления» [2].

Но вот беда: «Это самовопрошающее бытие поставлено теперь под вопрос бытия практического, причем с двух сторон: прагматически «западного», науко-технического, позитивно методологического, или прагматически «восточного», традиционно-культового, где место ответственной инициативы занимает фатально решающая инициация» [2]. Соответственно возникает вопрос, совместимо ли гуманистическое вопрошание человека о человеке с определенностью конфессиональных традиций и догматических схем. Спросим иначе: может ли открытому гуманизму соответствовать открытое христианство?

Спросим еще вот о чем: способны ли открытый гуманизм и открытое христианство предложить свою версию истории как открытой истории. Ведь вопрос о гуманизме, вопрос о человеке как вопросе – вовсе не праздный для его будущего. Открытость, вопросительность, незавершенность человека связаны с его самоопределением в истории, с его отношением к истории как сфере самоосуществления, «самотворчества», с пониманием истории как места встречи с Богом и совместного с Ним «проекта». Вопросы испытывают свободу и размыкают историю.

В этом смысле любой «конец истории» антигуманен и оборачивается кошмаром. Поэтому в своих размышлениях о президентских выборах в США Ален Бадью констатирует, «мы оказались в точке примитивного убеждения, что… это единственно возможный путь для современного человечества. Что этот путь и определяет нашу человеческую субъективность. Чем в такой перспективе становится человек как субъект? Дельцом, потребителем, собственником, или ничтожеством, не умеющим покупать и продавать. Вот теперешнее строгое определение человека. Таково общее видение, общая позиция, общий закон современного мира» [4].

Чтобы этот путь не стал смертельным тупиком истории, нужно действовать, а для Бадью «лучшее действие — вернуться к подлинным противоречиям, к истинному выбору — к реальному стратегическому выбору между теми или другими ориентирами человечества” [4]. Жаль, что это написал философ-марксист, а не христианин. Гуманизм открытых вопросов должен стать тем естественным фоном, на котором мировоззренческий и любой другой выбор может совершаться свободно и безопасно, на котором задающий вопрос не будет выглядеть глупцом или самоубийцей.

Таким глупцами или несмысленными машинами мы хотели бы видеть героев современного сериала “Западный мир” (Westworld). Между тем, к их вопросам и рефлексиям о себе стоит прислушаться.

«Когда я был маленьким, у меня были только книги. Я жил в них. Когда я засыпал, то мечтал, что проснусь в одной из них, потому что там был смысл. Здесь я как будто проснулся в одной из тех историй. Я хочу понять ее смысл», — признается Вильям, визитер из реального мира. «Я не хочу быть в истории. Я хочу не смотреть ни вперед, ни назад. Просто быть там, когда я есть», — возражает ему женщина-андроид Долорес.

Или вот еще одна из ее фраз: «Иногда я чувствую, как что-то зовет меня. Будто мне где-то есть место. Где-то за пределами».

Разве не знакомо и нам это чувство? Разве не этим чувством, обращенным по ту сторону, припоминается, удерживается и возгревается человеческое в человеке?

Здесь вспоминаются горячие дискуссии шестидесятых. Согласно Сартру, “Субъект или же, если хотите, субъективность существует с того мгновения, когда наличествует усилие к преодолению данной ситуации при сохранении последней. Настоящая проблема — проблема выхода за пределы. Философия представляет усилие тотализируемого человека, чтобы вновь овладеть смыслом тотализации. Сутью является не то, что мы делаем с человеком, но что он делает с тем, что мы делаем с ним. Философ — некто, кто пытается мыслить это преодоление” [6].

Увы “овладеть смыслом”, “делает”, “тотализация” – риторика самоуверенных представителей самодостаточного, закрытого гуманизма. Смысл не дается в овладевающем усилии. Режим объективирующего познания позволяет видеть слагаемые, но не связи и целостность. Об этом Сартру пессимистически отвечал Фуко: “Были надежды и мечты, связанные со следующим эсхатологическим мифом: сделать так, дабы познание человека было таким, чтобы с его помощью человек мог быть освобожден от своего отчуждения… Иными словами, мы делали из человека объект познания, чтобы человек мог стать субъектом своей собственной свободы и своего собственного существования. И впоследствии человек испарялся по мере того, как мы пытались его отслеживать в его глубинах. Чем дальше мы заходили, тем меньше мы находили” [7].

Так изучали бессознательное, потом язык. Но найти внутри человека то, что делает его человеком так и не удалось. Поэтому для объективирующей науки человек как субъект свободы исчезает. Исчезает тот человек, который соизмерял себя с Богом (иногда в послушании, иногда в противлении). В результате, по признанию Фуко, “Горизонт был опрокинут. Он внезапно бы стерт, и мы оказались перед своего рода огромным пустым пространством” [7].

Может ли человек выйти за пределы того, что создал сам? Может ли сохранить в себе ту удивительную способность вопрошания, которая так выделяет его из мира? Гуманизм – это открытость вопросам и вопрос об открытости. Это выбор – постоянный, обновляемый, свободный, неожиданный. Это возможность нового и радость творчества. Это устремленность за пределы. Это томительное ожидания вести, голоса, гостя оттуда.

Очевидно, что постсекулярному обществу должен соответствовать открытый гуманизм, так как секулярному соответствовал гуманизм исключающий. Стоит сказать и больше: открытость должна быть не столько характеристикой гуманизма, сколько местом, средой, социокультурным пространством где он может быть осмыслен. Открытость должна быть способом жизни общества, хотя бы его философских и богословских элит. В этом смысле Анатолий Ахутин говорил о Европе как о «форуме» и о европейском человеке как о «человеке общения разных культурных миров», «озадачивающемся своей человечностью» [3, 6-7]. Вопрос сегодня лишь в том, кто из философов и богословов не побоится этой открытости и согласится поучаствовать в этом форуме, рискуя попасть под перекрестный огонь отпетых секуляристов, циников от науки и всевозможных религиозных фундаменталистов.

Литература

1. Word of the Year 2016 is… // https://en.oxforddictionaries.com/word-of-the-year/word-of-the-year-2016

2. Ахутин А. HOMO EUROPAEUS . Рукопись

3. Ахутин А. Европа – форум мира. – К.: ДУХ І ЛІТЕРА, 2015.

4. Бадью А. Размышления о последних выборах // http://gefter.ru/archive/20015

5. Кримський С.Б. Запити філософських смислів. – К., 2003.

6. Сартр о структурализме // http://syg.ma/@nikita-archipov/sartr-o-strukturalizmie

7. Фуко отвечает Сартру // http://syg.ma/@nikita-archipov/fuko-otviechaiet-sartru

Западный мир. Машины рефлексий

28 ноября, 2016
Статьи

Западный мир –
это мир бесконечной рефлексии. Рефлексии, в которой легко запутаться.
Рефлексии, которая разоблачает ложные «я», но не находит ничего надежного.

Французы-постмодернисты
любили говорить о машинах желаний. Но здесь впору подумать о машинах рефлексий.

В «Западном мире»
машины и люди смешались.

«Очень тяжело
осознавать, что вся твою жизнь – чья-то ужасная придумка», — говорит кто-то из
них. Но кто именно? Машина? Человек? Машина-человек? Человек-машина?

А что, если мы
запутались в сознании настолько, что выдаем свои ужасные придумки за чьи-то?
Что, если все это мы и только мы – обманщики, насильники и убийцы?

0
0
1
140
798
ASR
6
1
937
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Действительно, «Очень
тяжело осознавать, что вся твою жизнь – чья-то ужасная придумка». Но насколько
тяжелее допускать, что вся твоя жизнь – это твоя ужасная придумка.

Не потому ли
нам нужен «кто-то» и нужна «чья-то ужасная придумка», чтобы замести свои следы
и пустить рефлексию по ложному пути?

Церковь рассеянная и собранная

28 ноября, 2016
Статьи

Я видел «Церковь
рассеянную» – по частям, по единицам и группам. Таковой она бывает шесть дней в
неделю, когда христиане священнодействуют в своих домах и на своих рабочих
местах. Затем они собираются воедино на храмовом служении.

Пастор Даниил из
Бишкека сказал об этом так: «Церковь пребывает в двух состояниях – рассеянном и
собранном. Но это одна и та же Церковь».

Эти слова прозвучали на «Форуме
профессионалов-христиан», который не претендовал на «церковность», но явно ею обладал
– ведь он собрал более пятисот молодых христиан из пяти среднеазиатских стран и
нескольких десятков самых разных деноминаций.

Я подумал, что рассеянные могут
собираться не только в храме и не только для храмовой службы. Но также для
совместного размышления и труда, прославления и общения, траура и протеста,
творчества и солидарности.

Греко-католический
священник Михайло Димид увидел Церковь на Майдане – когда прихожане разных
церквей объединились для христианского протеста. Там возникала некая общность,
условно названная «киевским христианством» или «украинской Церковью».

Такую же
собранную отовсюду, призванную от четырех концов земли Церковь я видел на
площади Святого Петра в Риме и на Лозаннском конгрессе в Кейптауне.

0
0
1
244
1391
ASR
11
3
1632
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Сегодня мы должны
вновь задуматься о Церкви в режиме открытых вопросов. Не только о ее «что», но
также о ее «где» и «как».

Ведь она не возникает на время храмовых
служб и не исчезает после.

И то, что мы находим в отчетах церковного начальства — тоже не Церковь. Она не в камнях и бревнах, но также не в бумаге.

А как она
существует?

Где и в чем проявляет себя?
В каких формах она продолжается по ту
сторону церковных стен?

И так ли уж нужен ей храм?

Пусть свечи горят

26 ноября, 2016
Статьи

Человек хотел бы
освободиться от истории, ее властной инерции и узкой колеи, завязанных узлов и
родовых проклятий.

При этом именно в
истории есть то обязывающее, что нужно познать, принять, вместить, пережить – а
уж потом продолжить все как есть, или решительно изменить.

Я говорю вовсе не
о веселых играх воображения. Я о другом – о заложенных в прошлом метках, к
которым ты поневоле будешь возвращаться вновь и вновь, пока не поймешь свою
личную связь с ними.

О тех вещах, идеях, поступках, событиях, людях, которые
отзываются в глубокой памяти или «историческом» сне.

О тех провалах, когда
вроде бы и не осталось ничего в памяти, но что-то отсутствующее болит и
спрашивает.

О тех глазах, что всматриваются в нас из тьмы.

О старых фотографиях
и заросших могилах.

О камерах, одиночество и холод которых чувствуешь вживую.

О
старых городах, улицы которых вдруг узнаешь.

О песнях, которые явственно
звучат, хотя их давно нигде не поют.

Сегодня, в День
памяти жертв голодомора и политических репрессий, я вспоминаю историю своих
предков как свою личную историю. Их голод, боль, страх, плач и стоны отзываются
во мне. Я плохо знаю, что там было, кем были и как жили мои предки. Но
чувствую, что их историей я во многом предопределен – я потомок жертв, не
палачей.

0
0
1
238
1361
ASR
11
3
1596
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Сегодня вместе с детьми мы зажжем свечку и поставим ее на подоконник, чтобы свет был виден и с улицы. Это светится,
теплится память о жертвах. Это символ нашего покаяния, искупления и примирения
с прошлым. Это знак молитвенного обращения к Богу – Он один знает нашу историю
и может освободить нас от ее проклятий, исцелить от ее ран и выполнить ее
заветы.

Зажжем свои свечи. Пусть в нашей истории будет больше света, больше Бога. Ведь для Него и с Ним все живы.

Я не помню почти ничего о тех трагедиях, но своей свечкой хочу сказать: «Боже, спасибо Тебе за мою жизнь, за жизнь тех, кто был до меня, кто проложил мне путь, кто передал мне свой завет. Помоги мне жить так, чтобы хоть немного выровнять кривизны истории, исправить несправедливости, восстановить развалины, почтить память. Дай покой жертвам и покаяние палачам. Не дай мне стать палачом. Пусть мы — я, моя жена и дети, — будем всегда на Твоей стороне, на стороне правды и добра. Аминь»

Укрепитесь, Он придет

25 ноября, 2016
Статьи

Есть только одна
весть, способная вдохнуть в нас жизнь. Это весть о Боге приближающемся, о Его
возвращении.

Мы должны
укрепиться и ободрить других. Мы должны говорить друг другу эту радостную
новость: «Укрепите ослабевшие руки и утвердите колени дрожащие; скажите робким
душою: будьте тверды, не бойтесь; вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние
Божие; Он придет и спасет вас» (Ис. 35:3-4).

Он придет, хотя
пока еще Его не видно. Он не замедлит, хоть мы устали Его ждать.

Недавно я услышал
богохульные речи из уст уважаемого служителя. Он ссылался на неутешительную
статистику роста Церкви в Украине и делал вывод: «Дух Святой Украине уже не
действует».

Кто мы, чтобы
знать, как действует Бог? Но мы точно знаем, что Он действует всегда, без пауз
и без устали. Даже если мы опускаем руки, даже если наши колени дрожат, даже
если наши души робеют.

Исайя служил в
темный период истории, но он видел Бога вблизи, чувствовал Его силу. Для него
Бог – не там, не далеко, не вчера и не завтра. «Вот Бог ваш». Он «вот», идет,
приближается.

Разве не это
должно стать нашей сегодняшней проповедью – «будьте тверды, не бойтесь.., Бог
придет и спасет вас»?

Во всех грозных событиях,
что надвигаются на нас, мы должны увидеть главное, итог всего – пришествие Господне
и встречу с Ним. И этот итог не может не радовать, несмотря на мрачный фон.

0
0
1
231
1317
ASR
10
3
1545
14.0

Normal
0

false
false
false

EN-US
JA
X-NONE

Тогда история
перестанет быть хаосом и тьмой, но станет «большой дорогой», идущие которой «даже
и неопытные, не заблудятся» (8), ей «будут ходить искупленные» (9). Тогда мы
увидим впереди не ужасный конец мира, но «славу Господа, величие Бога нашего» (2).