Online

A Letter to Western Friends

A Letter to Western Friends

In the already distant past, Christians in the USSR often wrote letters to the West, trying to break through the Iron Curtain by reaching their brothers and sisters, telling them the truth about what was happening, and sharing their prayer requests.

Today there is no Iron Curtain of Soviet totalitarianism, but there is a weaker curtain of indifference and lies surrounding the war in Ukraine.

I will share about myself and my family and our experience of the war. My name is Mykhailo Cherenkov, and I am a fourth generation Baptist. Each of these generations experienced Soviet repression—execution by firing squad during the Stalinist era, followed by imprisonment, intimidation, fines, and searches.

I was born in the city of Saratov in Soviet Russia on the great Volga River. My mother graduated from university there and met my father. Both were persecuted for their faith. My mother was baptized secretly at night, but KGB spies in the church still found out about it. At that time it was illegal for young people to even attend church, let alone be baptized or serve actively. As a result, my mother lost her university diploma and her job. At the age of 20, my father received a four-year prison sentence for his faith. However, these hardships did not stop my parents, and they continued their underground ministry—distributing illegal Bibles smuggled from overseas (this was the first “Western footprint” in my family’s history).

Usually ex-convicts were not allowed to live in major cities, so we moved to the home of Ukraine’s coal industry—the Donbass region. This region is now known for the war, but it used to be known for its heavy mining industry. My father spent all his working years in a coal mine in order to feed our large family—I have three sisters and three brothers. We attended an unregistered Baptist church and regarded the world around us with caution. The world returned the favor, viewing our family as anti-Soviet sectarians.

It was then that I began to dream of another type of Christianity—the Christianity of an influential minority. I dreamed of Christians in universities and schools, of Christian writers and Christian politicians. I dreamed of more than just the salvation of a few people within the church; I dreamed of the transformation of all of society.

Dreams take time to become reality. Of course, the world changed, but my country still remained Soviet or post-Soviet. My generation had many opportunities not available to my parents—education, a career, influence. The Iron Curtain collapsed. Ukraine became “more-or-less independent” and “more- or-less democratic.” But in reality, the spirit of the Soviet Union lived on. People lived as though they had no choice, as though they had no rights or freedoms, as though they remained slaves of the government.

It was only during the Revolution of Dignity on Maidan Square in Kiev that I felt that a window of opportunity had opened, and that we could now change the world around us. Our time has come, the time of my generation, the time to serve our nation. My main ministry is in Christian missions. We run School Without Walls, through which we prepare young Christian leaders to actively serve society, and we plant Churches Without Walls, because we believe that only a renewed, transformed church can help society and transform it.

I love Ukraine and am prepared to fight for a better future for my people. I am ethnically Russian on my father’s side. My wife, Nina, was born in Moldova. But we and our three daughters (Karolina, Vasilisa, and Michelle) consider ourselves Ukrainians.

We dream of a “Ukrainian miracle” or, more specifically, a Christian miracle for Ukraine. May it be free, because without freedom there is no happiness. May it be Christian, because without Christ there is no freedom, and it is only with God’s help that we can defend our freedom. Pray for us and dream together with us.

“What is happening in Ukraine as part of a big, global war which affects everyone…”

“What is happening in Ukraine as part of a big, global war which affects everyone…”

My interview to Judith M. Dinsmore, Christian Courier

http://www.christiancourier.ca/

What prompted the founders of SWW to start this organization ten years ago?

The idea of School Without Walls (SWW) arose in response to a crisis of leadership in missions. After the fall of the USSR, the missions movement was led by young leaders who showed initiative, pioneers of evangelism. They were not taught, but rather developed themselves. Therefore acted boldly and independently, but did not have the foresight to develop leadership training programs. With time the same faces showed up over and over again in ministry, while masses of young Christians were inert and uninvolved. We understood that we could not continue investing in the same people, no matter how good they were. We set ourselves the task of activating the youth of Evangelical churches, helping each young Christian discover his gift and his responsibility in fulfilling the Great Commission. In other words, SWW made mission a mass movement.

There was another need which SWW responded to. A majority of post-Soviet Christians were most comfortable within church walls and did not see their mission as being outside the church. SWW offered a new vision, not so much a vision of the local church but of the Kingdom – serving God in society, thereby transforming it.

What does SWW do differently from the traditional church to reach Ukraine’s youth? Why does it see the necessity to do outreach differently?

In contrast to traditional ideas of missions – “God is at work in our church, let’s invite people here,” SWW offers a new model: “God works not only within the church, but in society around us, let’s go out into society and transform it.”

For many churches, the name of this program was revolutionary. A school was only thought of as something that took place “within walls,” like a church. As the Communist leader Lenin believed, the church should be separate from the school, and both should be separate from society. Everything outside of the walls is enemy territory, dangerous ground, a risk zone and the kingdom of evil and sin.

School Without Walls changed the church’s perception of the outside world and helped its students see the missionary field, the needs of people and the opportunities to serve them outside of the church.

School Without Walls changed perceptions about school. The most important things were not a building, office, tests and grades, but live fellowship, discipleship, discussions, and innovative ideas that could be implemented.

Today SWW, ministry to the church and society, and Next Generation leaders have all become widely accepted concepts. In the past, we needed to fight for these concepts. Now these concepts are guiding the mission of the church.

About this time last year, Russia invaded Eastern Ukraine. What has changed for SWW since that happened?

There is a real war going on in Ukraine, therefore normal life has been destroyed: people don’t think about studies, but about survival. Emotions are at a peak. Unfortunately, this war has divided post-Soviet peoples. In Russia many believers support Putin’s politics, therefore our opportunities for partnership with them are limited. But SWW students and graduates in Ukraine have a unique opportunity to serve their nation – hundreds of thousands of refugees, soldiers, orphans. Therefore I think I’m right to say that the war in Ukraine brought unprecedented openness to the Gospel and equally unprecedented activity among our students, who serve as volunteers.

This is a big challenge to churches in Ukraine and Russia – serving refugees, showing them love and sympathy regardless of political views. In both countries churches are involved in the ‘I Care’ project initiated by young Christian leaders. The program includes distributing food to those in need, organizing training seminars for pastors and volunteers, and offering counseling to those traumatized by the conflict.

We never thought that so many young people would be filled with a thirst to serve and work as volunteers bringing humanitarian aid. This has been a joyous revelation in such tragic days.

In the fall of 2014, churches and religious communities in Donetsk faced intense persecution. How did that affect SWW, and has more of that kind of persecution been occurring in Ukraine?

The events in Ukraine and various reactions to them are changing much in our ministry. It is difficult to find a common understanding among nations, groups and approaches. But we believe that SWW is forming leaders who can become peacemakers, who will tell the truth, and who will serve as an influential minority in their society, helping to transform it.

What is the number one threat that you see up ahead for SWW? The number one opportunity?

The greatest threat is the loss of vision. Many are capable of uniting around a vision, but not many are capable of developing a vision and uniting others around themselves. We don’t have enough purveyors of vision who can look to the future with faith and know how to lead behind them those who are lost, tired, and disillusioned. At the same time we also have a unique opportunity – to inspire every young Christian with the vision of School Without Walls (and also churches and missions without walls), so that they feel their own significance and belonging to the Great Commission. This is our greatest challenge and opportunity – to return to each his special place in God’s plan.

What can Christians in Canada and the U.S. do to support the work of SWW and Christians in Ukraine?

We would like to ask Christians in Canada to continue praying for our ministry of training and equiping the Next Generation of leaders for ministry and to also to consider supporting SWW financially as these young leaders trained through this program are now involved in providing much-needed relief aid to the growing refugee community in Ukraine.

We also invite Canadian Christian organizations to partner with us through SWW. We are very grateful to one of our partner ministries, The Gideons International in Canada, for helping to provide and distribute hundreds of thousands of copies of much-needed Scripture for Russia and Ukraine during the past year.

I very much hope that our Canadian brothers and sisters will see what is happening in Ukraine as part of a big, global war which affects everyone, and therefore must mobilize and bring together all Chrisitans for the sake of serving people and transforming the post-Soviet world.

Перед лицом Левиафана

Перед лицом Левиафана

risu.org.ua

События последних лет открыли новый образ постмодернизма. Не мозаичный, всетолерантный, игровой, соблазнительный. Но агрессивный, жестокий, абсолютистский, тоталитарный.
Эту разновидность породило постсоветское пространство, потому она образуется в основном из местного материала — из причудливой и гремучей смеси ностальгически-яростного советизма и «политического православия», обильно приправленной постмодернистким цинизмом.
В отличие от западного постмодернизма, здесь участвуют сильные ферменты – псевдоправославный фундаментализм, «традиционные ценности», мессианский комплекс, культ личности, имперскость. Такая разновидность может быть названа остмодернизмом.
Если действующими лицами постмодернизма были заигравшиеся философы, то у остмодернизма проявилось лицо зверя, имя которому Левиафан.
Левиафан – это персонификация всепроникающей власти, разросшегося «государства», узаконенных и миропомазанных насилия и лжи. Это чудовище, настроенное не на игру, а на войну.
Левиафан вышел из воды, т.е. постсоветского общества, столь неожиданно, что обычно прозорливые протестанты потеряли дар речи. К величайшему ужасу тех, кто верил в особую духовность русского народа и его вселенскую миссию, зверь вышел из этой среды. Не в силах справиться с шоком, с этим ужасным откровением, многие до сих пор продолжают упорно отрицать реальность Левиафана, относя его к зверям мифическим.
После распада Советского Союза христианам показалось, что тело этого зверя мертво. Но вместо того, чтобы жить в свободе, они растерялись. Вне связи с государством, с его давлением и насилием, они не мыслили себя.
Те, кто вчера мечтал о свободе, теперь принялись ее ругать. Они предпочли бы привычные гонения или глухое подполье, нежели рискованную свободу. Они свыклись с рабством и предпочли бы его новую форму, нежели ответственность и зрелость. Тем более, когда это рабство скрашивалось «миром и безопасностью», хорошими ценами на углеводороды и растущими зарплатами.
Постсоветские христиане всматривались в происходящее на Западе и видели там Антихриста, без устали воевали с постмодернизмом, геями и либералами. И не заметили, как в их же среде рос и креп оживший труп, как призрак советизма обрастал плотью; как в разлагающееся тело неосоветской империи вошел дух политического православия, а на его мертвенном лице появилась постмодернистская циничная ухмылка.
Этот зверь пожирал свободу людей, присваивал их права, топтал их достоинство. Одни поверили в его могущество, другие испугались его жестокости. Большинство предпочло отмолчаться и отсидеться, повторяя как заклинания слова «всякая власть от Бога» и боясь задуматься об их настоящем смысле.
Но все они помогли зверю вырасти и утвердиться. С каждым новым процентом электоральной поддержи Левиафан становился все больше и наглее, пока на отметке 80 процентов он не почувствовал себя настолько уверенным, что перестал следить за рейтингом. При такой всенародной поддержке политика неизбежно перешла в религию, а осознанный выбор перешел в слепую покорность и даже рабское поклонение.
Левиафан всплыл в России, но волны хлынули во все стороны. В Украине политический остмодернизм проявился в образе Хама, который действовал не так агрессивно, но столь же бесцеремонно, обирая и обманывая людей, лишая их достоинства и прав. В конце концов, людям объявили, что все эти свободы есть выдумки секулярной Европы, а традиционные ценности защищает именно Левиафан, поэтому нужно сдаться под его власть и войти в его «таежный союз».
Закончилось все это «революцией достоинства» на Майдане. Как оказалось, есть более сильный, чем левиафаны и хамы, есть Бог, и Он действует не только на небе, но и в истории; не только в церкви, но и на Майдане.
В свете Майдана люди увидели Левиафана не великим, а отвратительным, не защищающим «традиционные ценности», но посягающим на Богом данные достоинство и свободу.
Концом остмодернизма стал не день постыдного бегства тирана из Киева, но день первой молитвы на Майдане. Остмодернизм, объявляющий черное белым, отдающий право и правду сильнейшему, смеющийся с наивной веры, потерпел сокрушительное поражение под звон церковных колоколов и многотысячное «….Избавь нас лукавого, ибо Твое есть Царство, и сила, и слава…».
«Почему они не расходятся? Почему не бегут?», — в замешательстве спрашивали друг друга остмодернисты. – «Кто им платит? Неужели есть нечто сильнее страха и выгоды? Неужели они действительно верят?».
Остмодернизм закончился на этих вопросах. Да, люди верят. Да, есть абсолютные ценности, которые не продаются. Да, есть Божий суд и его стоит бояться больше, чем коррумпированной и беззаконной власти.
Война против Украины и террор против свободных людей стали агонией Левиафана. Он еще может причинить ущерб, но не сможет застигнуть врасплох. Он еще может врать миру в лицо, но уже не встретит доверия. Он еще может вызвать страх, но не сможет рассчитывать на уважение. Он может бить хвостом и поднимать волны, но не может рассчитывать на победу. Мы видели его настоящий звериный лик и никакая маска «православной духовности» его больше не скроет.

Наш постмоден закончился Майданом, эпилогом стала война

Наш постмоден закончился Майданом, эпилогом стала война

«Русский журнал» (RUSS.RU), 24.02.15

«Революция достоинства» на Майдане и последующая война на востоке Украины стали знаками новой эпохи, возникающей на руинах региональной постсоветской цивилизации и глобальной постмодерной культуры.
Украина и мир после Майдана становятся другими. Новая реальность становится, возникает. Теологи назвали бы ее emerging reality, а ее статус «уже и еще нет». Обращение к теологическому инструментарию вовсе не случайно. Поскольку объяснительный потенциал философии и смежных наук был ограничен горизонтом постмодерности, выход за эти пределы не может быть осмыслен изнутри. Выход в новое и даже само воображение нового под силу лишь пророкам и теологам. К тому же определяющую роль в анализируемых событиях играл фактор религиозный, а именно христианский.
Итак, Майдан и война в Украине стали концом постсоветскости, которая, как и постмодерн, выглядела бесконечным транзитом, бесконечным путем, ведущим в тупик.
После многолетних блужданий по заколдованному кругу, после пресловутой многовекторности, Украина выбрала для себя западное направление, возвращение в Европу, которая к этому времени стала другой – постлиберальной и постхристианской. Как незадолго до Майдана заявляли главы украинских конфессий, «Будущее Украины естественно обусловлено нашими историческими корнями – быть независимым государством в кругу свободных европейских народов… Вполне понятно, что современная объединенная Европа имеет не только достижения. Немало в ней того, что требует изменений или исправления… Знаем, что в этом деле в Европе у нас есть много единомышленников, с которыми мы готовы объединить усилия» (Обращение Церквей и религиозных организаций к украинскому народу, 30 сентября 2013 г.).
Альтернативой «Европе» был «русский мир» — гремучая смесь постсоветскости и московского постправославия. Эта альтернатива была решительно отвергнута, Майдан подтвердил и закрепил европейский выбор Украины. Духовно-социальной базой этого движения стал проевропейский альянс всех основных украинских конфессий, или как их называли в Москве, «униатов, раскольников и сектантов». «Православие» (по сути, «политическое православие») «русского мира» потерпело символическое поражение.
Покидая зону притяжения постсоветско-постправославной империи «русского мира», Украина становится окраиной Европы. Запад Украины переходит в «Запад», сливается с «западной цивилизацией»; на восточной границе начинается хаос.
Приходится вспомнить, что жизнь на границе под силу только смелым казакам. Такая приграничная жизнь остро востребует ценности свободы и солидарности, социальные типы «свободолюбивого» и «жертвенного» ради общего дела, гражданское общество казачьего типа – воинственно демократичного, неиерархичного, народно-христианского.
Изнеженному и ослабевшему Западу придется признать, что «православное» варварство «русского мира» реально и опасно, мир отнюдь не цивилизирован и даже не колонизирован. Хаос совсем рядом и угрожает хрупкой западной цивилизации, некогда выстроенной на христианских началах и, к большому сожалению, о них почти забывшей.
Псевдохристианский «русский мир» угрожает постхристианскому западному миру, и если последний не станет вновь христианским, он обречен в этой битве двух симулякров – агрессивного постправославия и толерантного постхристианства. Потому что агрессивное всегда побеждает толерантное. Агрессивное ненастоящее можно победить только настоящим. Где оно, настоящее христианство? Оно «возникает» в стремлении к настоящему, в возвращении к своим началам, в покаянном обновлении, в открытости к другим традициям мнообразной Церкви.
Центр «нового», обновленного христианства – не на «глобальном Юге» и не на «Севере», а в «средиземье», на стыке «Востока» и «Запада». Такой синтез, такое примирение традиций разделенного христианства начинается в Украине. Украина в составе Европы не будет прежней, но и Европа станет другой, ее христианство станет другим. Именно Украина с ее синтетическим христианством, поиском настоящего, пафосом борьбы за свободу может вернуть динамику европейскому развитию. Украина верит в Европу, в то время как Европа сама в себя не верит. Да и Украина не верит в себя. Если бы они поверили друг другу, этот сплав, это «воссоединение» изменило бы обеих, сделало бы их не другими, а «третьим», целым.
Кроме этой цивилизационной встречи, имеет место и особая культурная ситуация. Ее можно обозначить как «конец постмодерна». События Майдана стали концом «игры» и началом серьезной борьбы, где столкнулись не языковые игры, не симулякры, не дискурсы, а жизнь и смерть, правда и ложь, добро и зло, свобода и рабство, достоинство и ничтожество. Древние бинарные оппозиции потвердили свою неслучайность.
Мы увидели возвращение ценностей, взросление общества, опыт совместного страдания, реальность героической смерти, неожиданную жертвенность вчерашних потребителей. Мы поняли, что есть «вещи», которые дороже жизни – свобода, достоинство, правда, любовь. Мы заметили рядом ближнего и поняли свою свободу как свободу умереть за него, за другого и чужого как за друга и за брата.
Постмодерн был транзитом, а не концом. И Майдан обозначил выход из транзита в новое историческое творчество. Это было пробуждение от сна, искупление прошлого кровью, освобождение через смерть, покаяние делом.
Реальность напомнила о себе колокольным звоном наполнившихся церквей, гибелью лучших из нас, слезами беспомощности. Не все, но многие почувствовали, что происходит что-то «настоящее». И это пробудившееся влиятельное меньшинство оказалось сильнее виртуального большинства. Меньшинство стало законодателем новой моды – на жертвенность, простоту, веру. Не все смогли и смогут повторить подвиг, но почти все признали, что быть героем – «круче», чем жить потребителем, что риск быть участником предпочительнее, чем комфорт диванного зрителя. Появился спрос на полезность и причастность «большему», захотелось быть нужным, не только получать, но и отдавать.
И, конечно же, для всех стал видимым и значимым фактор веры. Церкви стали приютом, защитой, утешением. Общая молитва всех конфессий на Майдане вызывала когнитивный диссонанс и у верующих в постмодерн, и у исповедников «русского мира». Постсоветские и постправославные люди наконец выучили «Отче наш». Люди сражались и умирали с Евангелием в руках. Не было идеологии, зато довольно быстро появилась «теология Майдана». Не было общего политического видения, зато почти освязаемой стала «утопия» Царства Божьего посреди нас.
Постмодерн имел дело реальностью симулятивного типа. На Майдане все было настоящим. На входе мы тоже были почти симулятивными, на выходе почти настоящими. В этом смысле мы вступили в новую культурную эпоху – эпоху постпостмодерна, когда мы вновь ищем подлинного и верим в настоящее, когда вновь открыты абсолютные основания и есть за что умирать, когда вновь актуальны слова великого реформатора «на сем стою и не могу иначе, и да поможет мне Бог».
Сегодня, с определенной дистанции от событий конца 2013 — начала 2014, можно уверенно сказать, что Майдан был концом постмодерна, постсоветскости, постправославия, постхристианства. Мы стали свидетелями чуда пост-пост-современности. Думали, что постмодерн опутал нас навечно, но после Майдана мы снова вернулись в реальность, снова дышим воздухом свободы, снова верим и готовы к бою за то, во что верим. Майдан разорвал удушающую паутину постсовременности. Жизнь продолжается. Исполняются провидческие слова отца Александра Меня, «христианство только начинается». То же самое хочется сказать об Украине и Европе: в связке с христианством они только начинаются, рождаются и возрождаются, все еще или вновь возникают.
Эпилогом Майдана стала война, в которой умирает прошлое и возникает новый мир. Теперь уже не в киевском, а в глобальном масштабе. Не в символическом, а в историческом и даже физическом выражении. Человек, который был убит, никогда больше не станет постмодернистом. Мы все убиты – в котлах Иловайска и Дебальцева, под обстрелами Мариуполя и Волновахи, в подвалах Славянска и Горловки. Если мы способны на это отождествление, на эту последнюю солидарность с погибшими и пострадавшими, мы не сможем больше повторять постмодернистские мантры об отсутствии абсолюта, играть в бесконечные игры, высмеивать веру, развлекаться провокациями и называть черное белым, как не смеем позволить себе постсоветскую ностальгию, советские памятники, песни и праздники.
Новую украинскую (и не только украинскую) ситуацию больше не стоит описывать с помощью штампов постсоветскости и постмодерна; пока не появится новое определение, ее лучше называть эпохой «после Майдана», здесь «после» отменяет все другие «пост-».

Неуместные примеры

Неуместные примеры

Я не думаю, что в случае с войной России против Украины уместны ссылки на опыт непротивления Ганди или Мартина Лютера Кинга.

Во-первых, там речь шла о гражданском сопротивлении, а не о войне. Когда люди гибнут тысячами, их нужно или укрывать или защищать. Когда против мирного населения применяют «грады» и «буратино», вести на них маршем колонны непротивленцев — преступно. Это все равно что пытаться разжалобить дьявола. Война — за пределами гражданского, законного, мирного, рационального и проч.

Во-вторых, Россия — не США и не Британия. Здесь беззаконие стало нормой, террор — обычным инструментом, страх и отупение — почти всеобщими. Это не цивилизация (как в случае с несовершенными в плане моральном, но в плане цивилизации состоятельными США и Британией), это антицивилизация.
Вывод? История не повторяется. А если и повторяется, то это будет история не Ганди и не Кинга. Лучше, чтобы это была история Моисея. Он был кротким, но решительным. Предлагал по-мирному, а потом — суды и поражения.

В конце концов, он «простер руку» и потопил армию фараона. Вряд ли его можно назвать «пацифистом». Новый Моисей мог бы вывести не только украинцев из имперской зависимости, он мог бы освободить и россиян от своего одержимого императора…

Дьявол и пустота

Дьявол и пустота

Москва беснуется. Маршируют легионы одержимых. Но пугает не массовость зла, а внутренняя пустота этой массы.
Ведь зло не более чем отсутствие добра, дьявол — лишь обезьяна Бога, антимайдан — всего лишь сатанинская пародия на «революцию достоинства»…
Пустота смысла, провал бытия, воронка, уходящая в ад…

Посмотрите на эти лозунги и лица и попробуйте повторить слова о «святой Руси», «неповрежденной христианской вере» и «православном возрождении». Ну как, получается?

Нет ни христианства, ни демократии, ни гражданского общества, ни духовной элиты.
Даже Чапаева нет.
Осталась одна пустота — темная, злая, бессмысленная и беспощадная

Скоро все нам будет не нужно

Скоро все нам будет не нужно

Есть предел, за которым приходит смертельная усталость, смирение перед неизбежным, а для верующих – радость избавления.
В самом начале украинского кризиса вышедшие на Майдан христиане ожидали поддержки от своих российских братьев, а также собратьев из восточной части страны. Не дождались. После месяцев борьбы и сотен жертв украинцы продолжали робко надеяться хотя бы на сочувствие. Не дождались. Во время эскалации конфликта на Донбассе теплились надежды на помощь мирового сообщества. Напрасно. Теперь осталась надежда только на Бога.
Мы все перестали писать «братьям» в Россию. Мы больше не следим за дипломатическими жестами европейцев и прениями в конгрессе США. Мы следим только за новостями с фронта, рассчитываем на себя и молим о помощи Бога.

Я вспомнил одно из знаменательных писем советской эпохи. Его написали христиане нелегальной общины. Устав писать Брежневу, не получая ответов от генсека ООН, не находя понимания даже со своими лояльными к власти братьями.
***
7 июля 1974
Христианам всего мира!
Еще немного и очень немного и ни Библии, ни Симфонии, ни одежда, ни обувь, ни самые дорогие ценности мира сего нам будут уже не нужны, ибо мы увидим Его – Христа, как Он есть, а с Ним и все.
***
Это письмо обреченных, сознательно идущих на смерть, и смерти не боящихся. И все же оно полно грусти — от отсутствия своевременной помощи, христианской солидарности, элементарного сочувствия. От одиночества в беде и тяжести страданий

Мы за мир?

Мы за мир?

Самая миротворческая страна — Россия. Ради мира устроили бойню в Абхазии, Приднестровье, Карабахе, Чечне. Вторжение в Грузию называли «принуждением к миру». Агрессию в Украину — «защитой соотечественников». При этом патриарх Кирилл уверяет, что от России не исходит никакой угрозы, что она несет миру миру и традиционные ценности. Главным защитником этих «ценностей», конечно же, является президент Путин, — добавляют верные «миру» российские баптисты.
То, что я читал в кестонском архиве, вновь становится актуальным. Пыль струси — еще сгодится. Мне кажется, спичрайтеры российских церковных лидеров могут не утруждать себя творческими потугами, а просто брать за основу наработки советских лет (ссылки на кестонский архив

).

Рождественское послание всем христианам мира, ВСЕХБ, 25 декабря 1973 г.
USSR/Bap 27/1
Большим событием 1973 года было проведение в октябре в Москве Конгресса миролюбивых сил всей планеты, прошедшего под девизом «За справедливый, демократический мир, за безопасность народов и международное сотрудничество». В этом большом форуме принимали участие и несколько сот представителей различных религиозных вероисповеданий. Единодушно одобренная Конгрессом программа мира призывает «все международное сообщество освободиться от взглядов холодной войны и проявлять терпимость и жить вместе друг с другом, как добрые соседи». Иисус Христос совершил величайший подвиг для примирения человека с Богом, от нас же теперь требуется постоянный подвиг для примирения людей друг с другом

Информационный бюллетень ВСЕХБ, 1986
SU/Bap 27/8
11 февраля 1986 года главы церквей и религиозных объединений Советского союза выпустили обращение к верующим всего мира, в котором выражена воля к «прочному и справедливому международному миру многих миллионов буддистов, иудаистов, мусульман и христиан Советского союза… считаем своим долгом обратиться к религиозным деятелям, к верующим всего мира с братским призывом возвысить своей голос в поддержку предложений, содержащихся в заявлении Михаила Сергеевича Горбачева». 1986 год является особым годом: он объявлен ООН – годом мира

Неуваженье — смертный грех

Неуваженье — смертный грех

Вера и жизнь. — 2015. — №2

«Не плотников ли Он сын?»

«Придя в Свой родной город, Он стал учить в синагоге. Все слушатели поражались. «Откуда у Него такая мудрость и такая сила? – говорили они. – Разве Он не сын плотника? Разве Его мать зовут не Мариам, а братьев – не Иаков, Иосиф, Симон и Иуда? И разве не все Его сестры живут здесь, у нас?». И потому они Его отвергли. «Всюду пророк в почете, только не на родине и не у себя дома», — сказал им Иисус. И многих чудес Он там не совершил из-за неверия их». Матф. 13:54-58.

Иисус посещает родные края. Говорит слова мудрости и силы. Но его проповедь пробуждает в людях не восхищение и уважение, а зависть и пренебрежение: «Он – один из нас. Ему неприлично говорить премудрости и претендовать на что-то. Выскочка. Хочет выделиться. Вся его семья – отец, мать, братья, сестры – нормальные, люди как люди. Он один не в себе. Сын плотника не должен умничать».
Пришел бы Иисус с богатством и властью – зауважали бы. А так – отвергли, пренебрегли. И своим неуважением лишили себя чудес, остались без веры и Бога, в серости и склочности.

Неуважение – один из смертных грехов украинцев. Казалось бы, уважение/неуважением — глубоко личное дело, не проявляющее себя в открытом виде. Но это далеко не так. Неуважение связано с неверием в Богу и в образ Божий в другом человеке. Неуважая человека, мы неуважаем образ Божий в нем, а следовательно и Самого Бога.
Неуважение поддерживает и оправдывает все другие смертные грехи украинцев. Трудно дать взятку человеку, которого считаешь порядочным. Напротив, легко дать тому, кого считаешь безнадежным коррупционером. Если закон уважаешь, будет трудно его нарушить. Если уважаешь ближнего, вряд ли поступишь с ним безответственно.
Неуважение – неприметный, бытовой, обычный грех, разрушающий жизнь украинцев. У нас уважают силу, деньги, власть. Но не человека, личность, мнение, поступок. «Встречают по одежке». «Боятся, значит уважают».
У нас знакомятся без лишних протоколов, тыча в грудь «ты кто такой»? У нас даже близкие друзья после возлияний кричат друг другу: «Ты меня уважаешь?». И чем громче кричат, тем меньше за этим самоуважения и уважения к другим.
Взаимное неуважение приводит к тому, что каждый хочет отыграться неуважением к другому за неуважение себя. Когда люди опаздывают, то утешают себя: «Подождут, никуда не денутся». Потому что сами ждали, потому других ждать заставляют. Накричать на подчиненного даже приятно, потому что до этого начальник накричал на тебя. Милиционер унижает людей, потому что знает: в их глазах он «мент». И т.д., и т.п. Замкнутый круг неуважения, унижения, отчуждения…
Но страшнее всего другое. Неуважение порождает неверие. Неверие в человечность, в достоинство и порядочность друг друга. Недоверие словам, обещаниям, улыбкам, рукопожатиям Я тебя не уважаю, следовательно тебе не верю, в тебя не верю, в тебя как достойного, человечного, доброго. Так украинцы превращаются в нацию недоверчивых. По оценкам экспертов Мирового банка, 75% украинцев не доверяют никому. Отношений нет, общество распадается.
Неуважение-недоверие-неверие – эта страшная связь помогает понять, почему нельзя считать «неуважение» мелким грешком. Без веры в то, что каждый человек – образ Божий и потому достоин уважения, распадается не только общество, распадается сам человек, гниет его душа, его тошнит от самого себя.
Мы не уважаем других, потому что не уважаем себя, не уважаем человека (его или меня, любого) как сотворенного Богом по Его образу и уже потому достойного нашего уважения. Т.е. мы не признаем тем самым Бога и человека как Его творение. Мы меряем все своей меркой, глядя на других свысока, ставя себя (творение) на место Творца.
Неуважение может быть оправданно только тогда, если Бога нет, если я сам – «бог». Если Бога нет, то никто никого уважать не обязан. Тогда позволено все. Тогда можно делать дело лишь бы как, спустя рукава. Тогда можно ценить выгоду, а не доброе имя. Тогда можно относиться друг ко другу потребительски. Тогда можно ценить не самого человека, а то, что у него есть и что он может дать.
Если же мы верим в Бога, то мы должны верить в то, что Он создал не только меня, но и каждого другого человека по Своему образу, тем самым сделав каждого достойным моего уважения. Как поет Юрий Шевчук, «Господь нас уважает» — не только меня, но и его, и ее, и каждого.
Если мы уважаем Бога, Его творение, Его мир, Его промысел, то мы будем уважать каждого, с кем Бог позволит нам встретиться. Мы будем уважать землю, в которой Он нас поселил; народ, частью которого позволил стать; язык, на котором говорят вокруг нас. Мы будем уважать каждого клиента, угождая ему наилучшим образом. Мы будем уважать ожидающих нас, приходя заблаговременно. Мы не позволим себе унижать другого своим богатством, красотой, силой или властью. Мы будем помнить о примере Иисуса, плотникова сына, ставшего одним из нас и тем самым уважившего каждого человека.

Вы говорите — пропаганда, я говорю — магия

Вы говорите — пропаганда, я говорю — магия

Магия Ильича

Что за духовная власть поддерживает Путина? Что за сила лишила больше ста миллионов россиян способности мыслить свободно и критически? Что за злая воля толкнула на предательство и братоубийство?
Вы скажете — пропаганда. Нет, мало. Здесь гораздо больше, настоящая дьвольщина. Магия красного православия и богоборческий мессианизм Ильича. Сегодня два Владимира вместе, два одержимых «императора». Дело Ленина живет. У него новое лицо, новая фамилия, но тот же тленный и злой дух. Между империей советской и «русским миром» явная духовная преемственность. Сейчас Ильича отправляют на помывку. Помыть и освежить Ленина на фоне войны в Украине — магическое действие. Инфернальный символ прошлого вновь понадобился для войны с живыми людьми. Пока демон важно лежит в своем мрачном дворце на Красной площади, он правит историей России и навязывает ее соседям. История переписана не будет, истории вообще не будет, лишь блуждание кругами советского ада. Постсоветской историей правят мертвые. Их тлен отравляет жизнь живых и заставляет приносить все новые гекатомбы жертв, в том числе в Украине
Вы говорите — пропаганда, а я говорю — магия.
Вы о киселевщине, а я об ильичевщине.
Вы о Путине, а я о сатане