«Богословие Майдана» в опыте и рефлексиях молодого поколения украинских протестантов
События на киевском Майдане и последующая российско-украинская война привлекают внимание не только своим трагизмом, но и особенным, «гибридным» характером. Наряду с политическими, экономическими и социокультурными мотивами, определяющую роль сыграла религия. Христианское истолкование событий смогло обеспечить мобилизацию религиозного сообщества и представить гражданский протест как Революцию достоинства, переключить акцент с частного политического вопроса о векторе развития страны на вопросы фундаментальные: моральные, мировоззренческие, духовные. В свете христианских истин Евромайдан стал событием значительно большим, действительно революционным по глубине и масштабу перемен. Как заявил в своем обращении к студентам Майдана архиепископ Борис Гудзяк, «этот Майдан — о правдивых вещах. Он — о принципах, фундаменте, глубине, достоинстве. В сегодняшних моментах мы вместе открываем таинство нашего общего бытия. Кто имел возможность „говорить“ с милиционерами и „беркутовцами“, мог видеть таинство и в их глазах» .
«Таинство нашего общего бытия» открывалось не только обществу, но и Церкви. При этом само христианское сообщество нуждалось в переориентации, в выработке нового языка и новых богословских подходов к происходящему, того, что довольно условно было названо «богословием Майдана».
Статья с таким названием появилась уже 12 декабря 2013 г., ее автором был известный православный автор — архимандрит Кирилл (Говорун). Он писал о религиозно-политической симуляции христианства и призывал повернуться лицом к обычным людям: «Для украинских церквей сейчас есть возможность выйти из серой зоны коллаборационизма с преступной властью и стать на путь „Исповеднической церкви“, которая выступила в нацистской Германии против нацизма. Сейчас для украинских церквей появилась возможность вырасти до уровня общества, которое быстро растет на основе тех ценностей, которые должны были бы демонстрировать церкви. Время менять свои отношения с властью. Время налаживать отношения с людьми. И учиться у них ценить и отстаивать достоинство, порядочность, человечность» .
Уже в этом кратком предваряющем тексте можно найти несколько ярко выраженных акцентов, которые станут общими для «богословия Майдана» как межконфессионального движения: направленность на общество (а не государство!) как на главный субъект отношений; экуменический охват и заинтересованное обращение к опыту сопротивления разных Церквей, в частности протестантской «Исповеднической Церкви» Германии; недоверие к власти и государственно-церковной «симфонии»; гуманистический пафос; антропологический подход к богословию; понимание общества как сферы откровения и действия Божьего; критику закрытости и самодостаточности институализированной Церкви. Эти тезисы были развиты в текстах других «богословов Майдана»: архиепископа УГКЦ Бориса (Гудзяка), богослова Антуана Аржаковского, публициста Юрия Черноморца, вице-ректора Украинского католического университета Мирослава Мариновича и многих протестантских авторов.
В РПЦ потенциал нового движения оценили по достоинству: «„Богословие Майдана“ претендует в устах таких как Говорун на статус новой религии. Этот гражданский культ — по сути, открытый призыв к Реформации» , — отозвался близкий к Патриарху Кириллу Александр Щипков. Иными словами, блюстители «канонического» православия пытаются представить идеи «богословия Майдана» как разновидность либерального протестантского богословия или же как попытку новой Реформации. При очевидной несовместимости «гражданского культа» и «призыва к Реформации», в сказанном есть доля правды — «богословие Майдана» оказалось родственным протестантскому духу, опыту протестантской Реформации и последующей десакрализации власти.
Протестантский фактор в украинских событиях и протестантский уклон в «богословии Майдана» специально отмечают ведущие российские издания. Так, в показательной статье «Украина вооружилась богословием революции. Майдан и война в Донбассе оказали влияние на проповедь» (НГ-Религии, 04.03.2015) подчеркивается радикальный характер перемен в богословии молодых протестантов и их влиятельность в межконфессиональной среде: «Интересно воспоминание преподавателя богословия и христианского служения в Украинской евангельской теологической семинарии Анатолия Денисенко: „То, что я пережил на Майдане, мне напомнило слова гарвардского профессора Харви Кокса, который однажды написал, что „мы пытаемся жить в эпоху революции, не имея теологии революции. Сегодня создание такой теологии должно стать нашей первоочередной задачей“. „Мы даже в какой-то степени меняемся в своем понимании Писания и Божьего слова“, — так охарактеризовал свой фронтовой опыт… пастор по имени Артем, несший служение в украинских частях в селении Пески. Это признание можно обозначить как лейтмотив тех изменений, которые за последний год произошли в мировоззрении многих украинских духовных деятелей» .
В то время как «лейтмотив изменений» известен, остается вопрос о том, как «богословие Майдана» отразилось в конфессиональных матрицах разных традиций, как было воспринято представителями разных внутрицерковных групп и как изменило расстановку акцентов и сил. Для более предметного анализа я хочу ввести два ограничения: конфессиональное и внутриконфессиональное.
Указав на связь гражданского протеста и протестантского духа, «богословия Майдана» и богословия Реформации, я намерен представить и проанализировать опыт и рефлексии избранных представителей протестантского евангельского сообщества, охватывающие период с конца ноября 2013 года по настоящее время.
Эти самые избранные представители принадлежат новому поколению евангельских лидеров и проявили себя именно как неформальные лидеры, т.е. формировали позицию своего сообщества, не занимая при этом официальных позиций. Итак, мой материал составляют голоса протестантов, но эти голоса не составляют и не представляют религиозные системы, они представляют себя и сложную полифонию самоорганизующегося межцерковного сообщества, объединенного общим социально-богословским вызовом и соответствующей интуицией общего богословского ответа.
Если ценность протестантского материала в «деле Майдана» не вызывает сомнений, то второе сужающее уточнение предмета нуждается в дополнительном обосновании. Смещение внимания с заявлений глав конфессий и официальных документов на истории обычных людей, ставших полевыми или идейными лидерами, обусловлено и самим ходом событий, которые выдвинули на первый план неожиданных новых действующих лиц, и принципами авторской методологии, фокусирующейся на рождении новых идей и героев в среде обычных верующих. В группу молодых протестантских лидеров, чьи мнения и свидетельства представляются интересными и репрезентативными, вошли: Олег Магдыч, Олесь Дмитренко, Тарас Дятлик, Денис Кондюк, Петро Ковалив, Денис Гореньков, Марина Гогуля, Елена Панич, Наталья Простун, Екатерина Жицкая, Леся Котвицкая, Анатолий Денисенко, Мыкола Романюк. Автор был участником событий и лично знаком с каждым представителем анализируемой группы. В основу авторских выводов легли личные наблюдения и беседы с другими участниками. Большая часть свидетельств участников была опубликована в двух книгах , соавтором и соиздателем которых я был. Таким образом, последующий текст является частью более широкого контекста событий и дискуссий — включенных наблюдений и бесед, свидетельств членов выделенной группы и личных отношений с ними.
Здесь будет уместно напомнить о методологически нужном различении декларативной, высокой, официальной и жизненной, низовой, неофициальной религиозности. С одной стороны, были правильные и содержательные заявления Всеукраинского Совета Церквей и религиозных организаций (ВCЦиРО) . С другой — живые люди, участники событий на Майдане, формировавшие свою позицию изнутри ситуации.
В значительной мере христианское движение Майдана было низовым, инициатива исходила от рядовых верующих или отдельных священников и пасторов. Можно говорить об альтернативной общности и альтернативных лидерах, которые формировались в тех событиях. Условно их можно назвать emerging leaders. Они еще формируются, их богословие только возникает. Соответственно, возникает задача услышать наряду с официальными декларациями и признанными лидерами голоса этой новой общности и реконструировать богословие, духом или интуицией которого они объединялись и руководствовались.
Далее будет дана краткая характеристика «богословия Майдана», после чего будут представлены опыт и рефлексии протестантских лидеров Майдана, наконец, будут предложены уточнения и вопросы относительно «богословия Майдана» в свете представленных свидетельств.
«Богословие Майдана» как «богословие изнутри» и попытка ответа
«Богословие Майдана» можно назвать «богословием изнутри», формировавшимся изнутри критической общественной ситуации и под давлением общества. Такое богословие формируется, а точнее сказать реформируется, не в параллельной (духовной, семинарской, храмовой), а в единой социальной реальности, не в отрицании и приспособлении, а в оправдании и преображении жизни. И Церковь оказывается на Майдане не столько для того, чтобы принести что-то свое туда и дать это людям, сколько для того, чтобы там нечто получить и чему-то научиться. «Бог сделал Себя явным в разных событиях нашей жизни…, не означает ли это, что Он говорит к нам через сцену Майдана?» — с этого вопроса начинается богословская работа по осмыслению Майдана как места и события Божьего откровения.
«Богословие Майдана» стало первым значимым проявлением украинского богословия. То, что не смогли произвести кабинетные и внутрицерковные усилия конфессиональных богословов, появилось в результате события внешнецерковной, общественной жизни. Только там, где смелая, свободная, творческая богословская мысль Церкви пересекается с действительными нуждами и духовными запросами общества, может родиться нечто оригинальное, заслуживающее внимания, полезное для своих и других.
О «богословии Майдана» можно сказать, что это богословие с характером. С характером национальным, своеобразным, но также с характером гуманистичным, европейским, а еще — с характером твердым. Эту характерность тонко подметил католический философ и богослов Джордж Вайгель. Говоря о неспособности Запада защищать свои же принципы, культурной несерьезности и утрате связи с реальностью, постмодернистском отрицании объективной истины, он призывает своих западных коллег прислушаться к истинам, которые составляют культурный базис западного демократического эксперимента и о которых напомнил киевский Майдан. Среди них неотъемлемое достоинство и ценность человеческой личности; равенство всех перед законом; связь между добродетелями благоразумия, справедливости, мужества и умеренности в демократической общественной жизни; подотчетность законов высшему моральному закону; правда о том, что только добродетельные люди могут быть свободными и только те, кто может жить мужественно и благоразумно, способны осуществлять самоуправление .
По его мнению, «Церковь служит общему благу наилучшим образом тогда, когда формирует людей, которые формируют гражданскую культуру, гражданское общество, и тем самым делает демократию возможной» . Эту задачу Церковь украинская перед собой не ставила, ее поставил перед Церковью Майдан. Результатом стало «богословие Майдана» как попытка ответа на запрос общества не только о перспективах евроинтеграции и будущем демократии, но также о духовных основаниях общественной жизни и личностных экзистенциалах, природе человека, общем благе, смыслах и ценностях, вере, надежде, любви.
Во-первых, речь идет о богословии социальном и богословии социального (в данном случае — социального кризиса). «Богословие Майдана» возникает как попытка распознать богословские смыслы социальных трансформаций. Это богословие не внутрицерковное и не школьное, это богословие всеобъемлющее и социально-практическое, т.е. богословие Царства, как оно проявляет себя зримым образом в разных сферах человеческой действительности. Такое богословие хорошо коррелирует с современными подходами в социологии религии, где говорят о «реприватизации» и «возвращении» религии, о подвижности границ между секулярным и религиозным. Так, Юрий Черноморец предлагает понимать события Майдана в рамках парадигмы постсекулярности: «Границы между „светским“ и „священным“ пали, и мы оказались раз и навсегда в едином культурном пространстве. Символами этого процесса стали — присутствие церквей на Майдане, госпиталь в Михайловском монастыре, попытки Всеукраинского Совета Церквей и религиозных организаций посадить стороны конфликта за стол переговоров. И сегодня нет границ между церковью и обществом. В Украине церкви стали, прежде всего, частью гражданского общества, и уже на втором месте — то, что они остаются сакральной властью» .
Можно констатировать, что впервые для постсоветского контекста Церковь и общество, богословие и жизнь оказались связанными воедино. «Богословие Майдана» стало не очередным направлением мысли среди богословий родительного падежа, но практическим руководством для Церкви и отдельных христиан.
Оно родилось на Майдане и предназначалось для Майдана — для гражданской жизни и внецерковной христианской активности. Оно освободило богословие от замкнутости на собственных привычных проблемах и вернуло к живой и динамической реальности.
Во-вторых, это богословие критическое — в отношении себя, социальной действительности и своих истолкований. «Богословие Майдана» основывалось на критической герменевтике, подвергало сомнению толкования, оправдывающие и поддерживающие статус-кво, формировало спрос на пророческое воображение о будущем как открытом горизонте человеческой ответственности. По словам Мирослава Мариновича, Церковь почти утратила понимание себя и видение будущего: «Церковь разделяет пророческую роль Христа вместе с даром предвидения будущего. Это означает способность видеть первый проблеск света, когда вокруг все во тьме… Церковь почти утратила свою способность чувствовать дыхание даже ближайшего будущего. Это было особенно заметно в те дни кризиса», поэтому события Майдана говорят в первую очередь для нее: «Быть церковью во время кризиса главным образом означает быть правдивым перед собой и таким образом быть церковью» .
В-третьих, это движение неконфессиональное или надконфессиональное. «Богословие Майдана» выстраивалось вокруг интуиции новой экклесиологии — открытой и единой Церкви «просто христиан». Христиане Майдана не отрицали связи с родными традициями, но искали новой общности вне церковных стен и вне связи с церковной бюрократией.
Как верно заметил президент УКУ Борис Гудзяк, «ясное социальное требование значимо не только для Майдана, но и для будущего всех украинских Церквей. На Майдане Церкви стояли вместе. Особого упоминания заслуживает пастырское служение разных Церквей. Папа Франциск сказал: „Пастыри должны пахнуть запахом своих овец“. В те морозные ночи украинские священники были вместе с прихожанами. Они пропахли запахами горящих шин и костров» .
Богословие Майдана стало первым национальным опытом живого экуменического богословия, экуменизма в действии. Последствия этого опыта для всех участвовавших в нем Церквей трудно переоценить. История Майдана — это история совместной борьбы и совместной, экуменичной победы. История совместного успеха запоминается лучше, чем частные истории отдельных конфессий, к тому же не очень успешные. Как бы то ни было, в основе «богословия Майдана» и любого возможного богословия после Майдана будет лежать экуменический нарратив совместной борьбы и победы.
«Богословие Майдана» как сумма «малых историй»
«Богословие Майдана» — богословие нарративное и биографическое, это сумма опыта, интуиций, рефлексий непосредственных участников событий. «Малые истории» «малых лидеров» не организованы в единый текст, но все же соединены общими ценностями и смыслами, а также отношениями гражданской и христианской солидарности.
Началось все с солидарности гражданской. Как свидетельствует лидер студентов-христиан и ученый-лингвист Марина Гогуля, на Евромайдан ее привела совесть: «Совесть. Я принимала участие в Евромайдане с первого вечера. Когда возвращалась из Оперного театра, где была премьера о Голодоморе, пошла пешком до Майдана. Там встретила людей, так же обиженных неподписанием соглашения об ассоциации с ЕС. Не хотелось в Таможенный союз с Россией и нового контроля» . Марина служила в одной из сотен самообороны, а также в Молитвенной палатке. Именно на Майдане она нашла свое христианское сообщество: «На Майдане я встретила довольно много благородных людей, которые были таким примером мужества и жертвенности, которого я в жизни еще не встречала. В самые острые моменты, когда я была на Майдане, — в ночь с 10 на 11 декабря, в середине января, когда мы ждали ночного разгона; 18, 19, 20 февраля… я думала: если они не боятся, то и мне стыдно бежать домой» .
После событий 30 ноября на Майдане оказались не только граждански активные, но и просто небезразличные. У них не было программы действий и даже богословского обоснования, зато было чувство важности происходящего. Как признавалась религиовед Елена Панич, «меня побудили две вещи — любовь к своей родине и беспокойство о ее будущем. Да, на Майдане были и христиане, и даже была палатка, где христиане молились об Украине. Я думаю, что каждый человек вправе выбирать сам, какой позиции ему придерживаться, однако я убеждена, что каждый верующий человек должен стремиться как можно более знать и понимать, что происходит в стране, в которой он проживает» . По поводу официальной позиции глав Церквей она особо не переживала: «Они либо не понимают до конца, что там происходит, либо пытаются быть дипломатичными и политически корректными. Это их право и их выбор. Думаю, многие рядовые члены церквей придерживаются иных взглядов» .
В поисках ответа на вопрос о причинах церковной пассивности и «богословия нейтралитета» Панич предложила ряд сильных тезисов: «Есть основания думать, что сформировавшееся на территории СССР евангельское движение стало имперской церковью, поэтому наследники этой традиции…, незаметно для самих себя оказались заложниками „русского мира“. Желания выйти из-под имперского влияния России в этой среде воспринимаются как бунт против привычного, в целом легитимного порядка. Не секрет, что евангельские протестанты в Украине (не все, но значительная часть) были в числе наибольших оппонентов евроинтеграции. Мне довелось бывать в церквях, где молились о том, чтобы соглашение об ассоциации с ЕС не было подписано. Евромайдан стал для них неожиданностью и заставил задуматься. Однако традиция противопоставлять себя „аморальному Западу“ не исчезла» .
Иными словами, вместо того чтобы быть инициаторами общественных перемен и национального строительства, постсоветские евангельские церкви стали хранителями советских представлений о единстве «братских народов», государственном патернализме и опасности Запада. По мнению Елены Панич, «церковь, которая возникает как феномен имперской культуры, постепенно становится носителем культурного империализма. При этом ей не обязательно непосредственно служить имперским властям и быть государственным „духовным ведомством“ (как в случае с РПЦ). Можно быть преследуемым меньшинством, но мыслить себя неотделимым от геополитического и культурного пространства империи, осмыслять себя в категориях „единства“, „целостности“, „братства“, „общего языка“ и т.д. Тогда любые попытки разрушить это пространство будут восприниматься как святотатство» .
Это поясняет удивительную зависимость постсоветских протестантов от советского прошлого, в котором они подвергались репрессиям; а также хорошо поясняет склонность этих церквей поддерживать статус-кво в нынешних дискуссиях о будущем страны. Для них легитимность освящена прошлым и любые перемены подозрительны.
«Большинство евангельских протестантских Церквей выдерживали статус-кво в политике. С другой стороны, часть христиан продолжает воспринимать события в Украине в скептическом духе „пост-оранжевого синдрома“. Сейчас происходит формирование нового евангельского протестантского мышления, которое не разделяет процессы в государстве и духовные нужды народа, исходя из дихотомистского восприятия Церкви как „духовной“ сферы жизни, которая должна всячески избегать социально-политических вопросов. Независимо от того, выберем ли мы как страна восточный вектор или западный…, главное — не станем ли мы (христиане) богоборцами из-за своего нежелания взять ответственность за свой же народ» , — пояснял свою активную позицию декан Украинской семинарии евангельского богословия (УЕСБ) Денис Кондюк .
«А где же представители христианских церквей? Почему молчат главы протестантских деноминаций? Потому ли, что она стоит на позициях пацифизма или по той причине, что поддержка оппозиционных сил, может не лучшим образом аукнуться для нее в будущем?» , — эти вопросы вместе с преподавателем семинарии Анатолием Денисенко задавали тысячи молодых протестантов, ожидающих ясности от своих Церквей. При этом понимали, что у них есть право на несогласие с официальной позицией и есть личная ответственность «переосмыслить свое отношение к революции и вновь по-новому посмотреть на своего Учителя. Вместо того чтобы дать конкретный ответ относительно того, пошел бы Иисус сегодня на Майдан или нет, стоит задать себе конкретный вопрос: „А каким я представляю себе Христа?“ Он смиренный агнец или партизан с винтовкой на плече? А может, что-то третье? Может, Он все-таки радикал, реформатор и революционер, который смог своим ненасильственным протестом против господствующего режима повлиять на общество, в котором жил?» .
Далеко не все думали о политическом выборе страны и преобразовании общества, большинство видело свою роль в помощи пострадавшим и свидетельстве о Боге. «Своей миссией я считала общение с людьми и молитву с ними. Обычно я говорила так: „Я не „за“ Евросоюз и не „против“ него. Мне просто не нравится, как ведет себя украинская власть“. Тем более что на Майдане было много людей, которым нужен Бог и которым было необходимо показать, что христиане суть дети Божьи» , — рассказывала студентка семинарии Екатерина Жицкая.
Единство религиозных и гражданских мотивов демонстрировали богословски образованные лидеры. «Мой выход на Майдан — это одновременно и христианская и гражданская реакция. Было ясно, что как рассеяли студентов, так завтра могут разогнать и христиан» , — говорил декан УЕТС Денис Кондюк. В этом смысле выбора не было, неучастие понималось как грех бездействия: «Грех было не служить мирным людям на преимущественно мирном Майдане. Находились священнослужители, которые становились между противоборствующими сторонами и, по сути, останавливали бойню» .
Молодежный пастор и основатель межконфессиональной Молитвенной палатки на Майдане Олег Магдыч предпочитает говорить о последовательности мотивов, о постепенном углублении и радикализации вопросов: «Мотивы? Когда я приехал, хотел помочь ребятам, которых избили. Я не позиционировал себя как пастор — был просто человеком. Разумеется, разговоры о Боге были. Мы все еще пребывали в состоянии шока и терялись, как дальше быть и что делать. Тогда и возникла идея как-то побудить народ молиться об Украине, потому что еды и вещей уже было достаточно» . Чуть позже появится мотив церковно-миссионерский: «Классно быть светом и солью у себя в церкви по воскресеньям, но это не то, к чему нас призывают. Иисус пришел к людям. Мы должны светить там, где темно, а в церкви у нас светло. Я не утверждаю, что Его нет в церкви, но служение в палатке намного шире и больше, чем просто молитва» . И уже после массовых столкновений появится мысль о том, что присутствия христиан недостаточно, нужно их влиятельное участие: «Мы вот после Грушевского начали больше идти в народ. Мы просто начали идти туда, где люди. А до этого мы сидели на одном месте и ждали, пока придут к нам» .
По свидетельству соорганизатора Молитвенной палатки Олеся Дмитренко, «дальнейшее служение протестантов на Майдане было инициировано не епископами, не первыми председателями религиозных объединений или церквей, а сознательной молодежью различных церквей города Киева. Отсутствие своевременной реакции, четкой позиции, элементарной любви к своей стране со стороны ключевых лидеров меня, откровенно говоря, разозлило. Популярные духовные наставники и тренеры по лидерству как будто испарились. Среди первых активистов-протестантов были Олег Магдыч, молодежный пастор церкви «Новой жизни», и маркетолог Андрей Шеховцов» .
Интересен его рассказ о связи молитвы и политики: «Палатка с первого дня стала символом присутствия Божьего на Майдане. Первым посетителем палатки стал Юрий Луценко. Он был взволнован, встревожен и убедительно просил: „Ребята, умоляю вас: молитесь. Ситуация серьезная. Мы нуждаемся в Божьей защите“. Пока епископы выжидали, к молитве отчаянно призвал… политик» .
Видимо, Бог епископов и Бог студентов не совпадали. По мнению восемнадцатилетней студентки Карины Федоричевой, «если бы не было молитвенной палатки, многие люди не услышали бы весть о добром и инициативном Боге, который не имеет ничего общего с широко распространенным представлением о Нем как о безразличном к жизни человека „дедушке на небе“» .
«Безразличный дедушка на небе» вполне устраивал безразличных епископов. Церковь была представлена отдельными христианами-энтузиастами. По признанию лидера студентов-христиан Дениса Горенькова, «самые тяжелые времена были для меня не во время столкновений. Я хорошо помню несколько ночей в конце декабря. Казалось, утро никогда не наступит. Людей было мало, ощущалось отчаяние. Мои друзья говорили о скором поражении Майдана. Я оставался и усиленно молился, так как действительно не знал, что, кроме молитвы, я мог сделать» .
Часто обстоятельства (точнее Бог через обстоятельства) показывали, что нужно делать, и мобилизовали людей: «22 января утром я увидел в новостях трех православных монахов, которые стояли между митингующими и „Беркутом“… Тогда я сразу понял, что мое место с ними. Это был лучший день в моей жизни…» — делился пережитым Денис Гореньков.
Подобные эмоциональные реакции были типичными для тех дней. Утром 19 февраля, после ночных кровавых столкновений, Тарас Дятлик свидетельствовал о радостном рассвете среди продолжающихся испытаний: «Это был второй радостный рассвет в моей жизни, сравнимый только с радостью перед лицом рассвета в день свадьбы, почти 21 год тому назад: черно-красная ночь закончилась, молитвы Божьих детей, независимо от конфессии, на Майдане и по всему миру не умолкали целую ночь; Майдан выстоял. Для каждого из нас Майдан — испытание от Бога. Испытание на любовь, на человечность, на сострадание, на утешение, на дружбу, на сотрудничество, на единство во Христе, просто на человеческое участие, на верность Истине, на Божьи ценности, на философию богословского образования, на сущность проповеди, на душепопечение» .
Опыт событий Майдана и дискуссий об отношении Церкви к происходящему выразился не столько в новом понимании общества, сколько в переосмыслении Церкви, ее богословия, власти и способа обращения с Библией.
Библицизм и фундаментализм утратили свои позиции, не прошли испытание Майданом. Прямые библейские цитаты, вырванные из контекста, служили оправданием беззаконной власти и преступлений против человечности. Как теперь утверждают молодые богословы, «чтение Библии должно сопровождаться непрерывными размышлениями о нашем времени. Это поможет соотнести Евангелие с современной жизнью и более глубоко понять как Евангелие, так и жизнь. Теология Гутьерреса — не что иное как религиозные комментарии политических событий. Не является ли это настоящей природой богословия? Такой герменевтический метод ведет к тому, что богословие следует понимать не как ортодоксию, а как бесконечно критическое осмысление практики — ортопраксию» .
Молодые лидеры читали Библию иначе, чем лидеры советских поколений, и видели в ней основание для активной гражданской позиции и церковного нонконформизма. Видимыми проявлениями групповой солидарности «малых лидеров» евангельского сообщества стали три заявления, создавшие немало неудобств для официальных лидеров конфессий и представившие альтернативную по отношению к ним социально-богословскую позицию.
Первое публичное заявление появилось 11 декабря 2013 года в виде открытого письма, адресованного евангельскому сообществу Украины. Это «письмо несогласных» оспорило заявления президента Всеукраинского союза церквей евангельских христиан-баптистов (ВСЦЕХБ) Вячеслава Нестерука о том, что «нашей активности на Майдане нет»: «Данное мнение упрощает социальную позицию ЕХБ и доводит ее до крайности „нейтральности“, будто Церковь может жить в какой-то нейтральной зоне, вне общества, вне его вопросов и нужд. Напомним, что с начала своей истории баптистская Церковь отстаивала ценности свободы и справедливости. Уже первые лидеры отечественного баптизма заявили вполне ясное социальное требование: „Свободная Церковь в свободном государстве“. Независимость Церкви от государства (седьмой баптистский принцип) не означает обособленности Церкви от общества, аполитичности или асоциальности. Евангельские христиане не могут оставаться „нейтральными“, когда органы власти злоупотребляют данными им полномочиями — когда проливается кровь студентов, суды принимают антизаконные решения, а силовые органы защищают не народ, а власть. Участие в митингах — личная ответственность верующих, эта ответственность неотделима от веры и выражает ее в гражданской позиции. Церкви ЕХБ не призывают к политическим акциям и, тем более, к насильственным действиям, но поощряют к ответственному личному выбору, а также к заступничеству за пострадавших и несправедливо обвиняемых» .
Письмо подписали руководители и преподаватели-богословы духовных учебных заведений ЕХБ: Мыкола Романюк, Михаил Черенков, Анатолий Прокопчук, Сергей Тимченко, Федор Райчинец, Александр Гейченко, Денис Гореньков, Тарас Дятлик, Денис Кондюк, Константин Тетерятников, Валентин Синий.
Дискуссия вышла за рамки баптистской Церкви и вызвала резонанс в межцерковной евангельской среде. В этом плане представляется показательным женский голос, смелое мнение психотерапевта Натальи Простун: «Мне кажется, даже в протестантском движении есть бюрократическая система. Пока лидеры решали, можно ли христианам быть на Майдане или нет, другие помогали. В этом случае я соприкасаюсь со стыдом, поскольку идентифицируюсь с евангельской верой. Я понимаю, что, как христианка, хотела бы видеть героев среди евангельских пастырей. Когда же Вячеслав Нестерук написал, что „баптистов на Майдане нет“, я почему-то задумалась о стадном чувстве верующих» .
За последующий месяц сообщество несогласных с «богословием нейтралитета» расширилось и стало межцерковным, охватившим почти все протестантские деноминации. 21 января 2014 года появилось «Обращение к евангельским церквам Украины», составленное участниками круглого стола «Майдан и Церковь: миссия и гражданская ответственность христианина» и адресованное «руководителям церковных объединений, священнослужителям, лидерам служений и прихожанам евангельских церквей Украины с призывом использовать все имеющиеся возможности для защиты правды и справедливости в нашей стране» «в контексте последних событий (репрессий против активистов Майдана, угроз Украинской Греко-Католической Церкви, принятия пакета антиконституционных законов 16 января и вооруженного противостояния 19 января 2014 г.)» . Инициатива круглого стола и авторство обращения принадлежали молодым лидерам Молитвенной палатки на Майдане (Андрею Шеховцову и Олегу Магдычу), Содружества студентов-христиан Украины (Денису Горенькову и Евгению Шаталову), Украинской семинарии евангельского богословия (Петру Коваливу и Денису Кондюку) и Ассоциации «Духовное возрождение». Как отмечали авторы, «Церковь справедливо воздержалась от политических спекуляций касательно соглашения об ассоциации с Евросоюзом. Но после того как 30 ноября 2013 г. на Майдане была пролита кровь, Церковь не может оставаться нейтральной. В силу своей моральной ответственности перед Богом и обществом она должна назвать кровавую расправу над мирными гражданами преступлением, обличить виновных и помочь жертвам. Майдан в Киеве, как и по всей стране, выражает законное требование народа к представителям власти уважать свободу, достоинство и права людей; выполнять свои конституционные обязанности для общего блага; не злоупотреблять предоставленными народом полномочиями. Церковь добавляет свое авторитетное слово к гласу народа, напоминая о достоинстве человека как сотворенного Богом по Его образу и подобию; о равенстве всех людей перед Богом; о законе и о суде Божьем для всех людей; о Божьем заступничестве за беззащитных. При этом Церковь напоминает как правительству, так и протестующим о Божьих заповедях любви и прощения, без которых требование справедливости рискует закончиться хаосом и насилием. Верим, что милостью Божьей, молитвами, душепопечением и трудом христиан события Майдана станут началом духовного пробуждения и обновления для всего украинского народа» .
20 сентября 2014 года была обнародована резолюция круглого стола «Церковь в условиях войны: богословие, позиция, миссия», обращенная «к евангельским церквам Украины и международному сообществу с призывом к активной помощи, духовной солидарности, непрестанной молитве о мире и защите Украины от российской агрессии, о солидарности украинских церквей и прозрении российских братьев»: «Война испытывает богословие, позицию и миссию евангельских церквей, вынуждает к покаянию и переоценке. До последнего времени отечественные протестанты выделялись пацифизмом и аполитичностью. В условиях советского, по сути, атеистического государства, неучастие в „политике“ было пассивной формой протеста. С тех пор мало что изменилось. За двадцать три года украинской независимости эта тема не обсуждалась ни разу, поэтому события Майдана, последующая аннексия Крыма и война в Донбассе стали беспрецедентным вызовом для Церкви и ее социальной позиции. Ссылки на прошлое устарели, и „мудрое“ молчание — не помогает. Для Церкви настало время заново сформулировать свое отношение к войне и миру, государству, обществу и гражданской ответственности. Во-первых, евангельское богословие не оправдывает отстраненное отношение к войне, величайшей трагедии людей. Мы не можем противопоставить духовное призвание — гражданской ответственности христиан. Напротив, христианское призвание воплощается в формах гражданского соучастия. Противопоставление Церкви и общества, религии и политики не имеет библейского обоснования. Во-вторых, в условиях военной мобилизации позиция Церкви должна быть сострадательной и деятельной. Церковь не может оставаться пассивным наблюдателем или всего лишь „выражать обеспокоенность“ и добрые пожелания „мира“. Служители Церкви должны быть везде, где страдают и гибнут люди, в том числе на передовой. Если христианин имеет призвание защищать земную Отчизну с оружием в руках, он должен следовать ему. В-третьих, поле войны должно стать полем миссии — примирения, восстановления и прощения. В такой критический момент украинской истории Церковь должна быть как никогда близкой к людям, чтобы послужить им, и вместе с ними послужить своей стране» .
Эта резолюция знаменательна тем, что отражает переломный момент в восприятии войны евангельским сообществом. Еще 13 июня 2014 года, делегаты съезда ВСЦЕХБ под давлением представителей «богословия нейтралитета» (среди таковых — Сергей Санников, Григорий Комендант, Вячеслав Нестерук) подобную резолюцию принимать отказались (я был соавтором ее проекта). В сентябре (после кровопролитных летних боев, захвата Донецка частями Гиркина и «иловайского котла») резолюция названного стола вызвала уже не противление, а скорее ревность. А 20–21 ноября 2014 г. состоялась общеукраинская пасторская конференция ВСЦЕХБ с таким же названием — «Церковь в условиях войны», подтвердившая основные тезисы прошлых резолюций.
Подобные совпадения могут служить иллюстрацией провокационного тезиса Анатолия Денисенко, что «на смену фундаменталистски настроенному церковному большинству приходит профессиональное академическое меньшинство» . По меньшей мере, стоит признать, что это меньшинство уже сейчас обладает инициативой и определяет богословскую повестку дня для всей Церкви и даже шире — для христианского гражданского сообщества и церковно-общественных отношений.
Неформальные лидеры евангельского сообщества и их позиции проявились гораздо ранее, чем заявили о себе и своей «генеральной линии» официальные лидеры протестантских деноминаций. Как вспоминали участники событий, «организаторы со сцены часто просили делегировать кого-то из протестантов на ночную молитву, чтобы поделиться Словом. Но епископов не было. Поэтому мощнейшее протестантское движение Украины почти каждую ночь представляла… крохотная студентка семинарии Катя» .
Но разница заметна не только в оперативности, гораздо большая разница проявляется в самом способе богословского мышления советского и постсоветского поколений.
В то время как иерархи бездумно цитировали тринадцатую глава Послания к Римлянам, христианские юристы уточняли, что «сам институт власти — от Бога, но конкретная личность во власти не всегда от Бога. Бог наделил правом выбора, и наш выбор не всегда совпадает с волей Божьей» . Более детальную критическую герменевтику главы 13 Послания к Римлянам предложил преподаватель богословия Петро Ковалив: «Покоряться власти не то же самое, что мириться с несправедливостью. И если власть сама становится на преступный путь, вместо того чтобы наказывать преступников, мы обязаны выразить ей свой протест. Мы также должны помнить, что устройство Украины значительно отличается от устройства Римской империи, во время которой писали новозаветные авторы. Согласно Конституции Украины (статья 5), высшая власть принадлежит народу. Таким образом, власть ответственна не только перед Богом за служение добрым людям и наказание преступников, но и перед народом, который ее выбрал. Народ имеет право оценивать деятельность представителей власти и менять их. Такая гражданская позиция не только не противоречит Библии и законам Украины, но, напротив, находит в них свою поддержку. Именно такую позицию и такой протест вышли выразить христиане» .
При этом богослов отстаивает «радикализм Христовой любви» и ненасильственный характер протеста: «Именно так поступали протестующие, когда приносили чай и еду голодным и замерзшим солдатам внутренних войск; когда не мстили милиционерам, попавшим в окружение во время разгона Майдана 11 декабря, и выпустили их через живой коридор; когда кормили обманутых властью представителей Антимайдана и помогали им вернуться домой» .
Эта новая «герменевтика свободы и ответственности» завоевывала все больше влияния, в том числе на страницах официальных церковных изданий. Как откровенно писал молодой ровенский пастор Иван Михальчук, «многие христиане, живущие на постсоветском пространстве, в силу исторических причин обосновывают свое равнодушие к общественной жизни либо выражение своей активной гражданской позиции стихами из Библии наподобие: „Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога…“ (Рим.13:1). А теперь подойдем к этому вопросу с другой стороны. Если власть устанавливает такие законы, которые по сути противоречат Божьим принципам, как на это реагировать христианам? Или же что делать последователям Христа, когда власть не выполняет ею же установленные законы: производит несправедливый суд, крадет у бедного, обижает сироту? Как ни странно, но христиане умеют настолько адаптироваться к системе, что, с одной стороны, могут позиционировать себя как те, кто вне политики, и говорить о полной покорности власти согласно Библии, а с другой — оправдываться, что давать взятки их вынуждают обстоятельства, сложившиеся в государстве. Разве это не звучит лицемерно? Во времена Ветхого Завета далеко не всегда цари поступали справедливо и жили по воле Божьей. Но при этом были пророки, которые говорили им правду. На страницах Библии таких примеров вдоволь. Не является ли это одной из задач Церкви во времена Нового Завета — творить правду и справедливость? Говорить правду и стимулировать чиновников поступать справедливо не имеет ничего общего с неповиновением властям» .
Но все эти идеи были приняты не сразу, сперва идеи «малых лидеров» отвергались, затем критиковались, и уже в спокойной обстановке принимались как подтверждение сложившегося нового церковного консенсуса. Как известно, в фазе стабилизации поколенческие различия сглаживаются, в фазе кризиса — обостряются.
В то время как один из епископов хвалился, что не читал Конституцию, поскольку Библия лучше, руководитель Альянса христианских профессиональных ассоциаций Сергей Гула публично возражал, что «это безответственно — знать только закон Божий и не знать закона государства» .
В то время как большинство евангельских пасторов раболепно молились о царях и не знали своих гражданских прав, молодежный пастор Олег Магдыч призывал к «войне с „совком“ в Церкви»: «Даже у большинства тех людей, что вышли на Майдан, в головах „совок“. Люди не знают элементарных вещей про общество и личность… У нас искаженное представление о власти. Это начало войны с „совком“ в нашей Церкви» . О том же писал пастор Мыкола Романюк: «Размышления над Писанием привели меня к понимаю того, что не Бог ставит президентов, премьеров и мэров, равно как и директоров и даже пасторов, их выбираем и определяем мы, люди, члены общины. Размышляя над историей Церкви в фашистской Германии, я могу утверждать, что нерешительная, согласительная, боязливая и „покрывающая“ политика немалой части пасторов и священников дала Гитлеру право делать то, что он хотел. Плохо, что болезни общества перенеслись на верующих и служителей евангельских христиан-баптистов (в частности). И это дает нам шанс критически переосмыслить, что с нами не так, покаяться и сделать все, чтобы Царство Божье стремительнее распространялось в Украине» .
В то время как руководство церковных союзов отказывалось даже произносить слово «война», сотни протестантов отправились служить военным, потому что видели присутствие Бога не только в Церкви, но и на войне. Простые слова одного из капелланов могут служить хорошей иллюстрацией этого интуитивного богословия: «Не нужно бежать, не нужно бояться. Нужно искать Бога в своей жизни. Развенчайте этот миф, что лучше отсидеть, чем пойти на войну. Я никогда не служил в армии. Но сейчас зовет Бог. Неизвестное всегда пугает, но не хочется бежать от Божьего повеления, как Иона, чтобы потом вернуться с позором. Есть волнение, но с Богом — куда угодно. Я — малая часть большого Божьего плана и радуюсь тому, что Бог доверил мне такую честь — быть с военными и перед военными представлять Бога. Я не поддерживаю войну, я поддерживаю солдат» .
Но самое простое и важное отличие полевых лидеров от лидеров кабинетных состояло в том, что первые были участниками, вторые — наблюдателями. И уже само место меняло перспективу понимания. «Меня сильно ранило то, что на Майдане превалировали православные, римо-католики и греко-католики. Именно эти люди ощущали и ощущают до сих пор на себе прохладное отношение протестантской церкви из-за ритуальных моментов. И именно эти люди откликнулись на нужды протестующих, исповедовали их и молились с ними. И мне было больно, что протестанты, которые всегда славились открытостью к народу и евангелизации, тогда не оказались с теми, кто отчаянно нуждался в помощи. А простые православные священники с ними жили и спали. Я увидела в этом Божий ответ на вопрос, может ли Церковь быть отделена от государства. Я понимала, когда Церковь отделена от государства, но Церковь без народа — это нонсенс. К сожалению, я не была горда за лицо протестантской конфессии» , — признавалась активист медицинской службы Майдана Леся Котвицкая. При этом она уточняет: «Я увидела, что протестантские церкви проснулись. Но они это сделали только после кровавого утра» .
Похожую оценку дает другая участница событий, студентка Екатерина Жицкая: «Протестанты могли бы сделать намного больше. К сожалению, среди нас было много людей, настаивавших на молитвах только дома или в церкви» .
Взвешенную оценку предлагает богослов Денис Кондюк: «Воспользовались ли протестанты шансом для благовестия на Майдане? И да, и нет. Активностью отличились молодые церкви с молодыми служителями, способными реагировать на происходящее и открытыми к чему-то новому. Эти служители не боялись пробовать, искать, рисковать. С другой стороны, более опытные и солидные украинские протестантские конфессии какой-то период как будто не замечали Майдан… выжидали, смотрели и думали, что делать» .
След «малых сих»
Сверяя общие тезисы «богословия Майдана» с опытом и рефлексиями молодых протестантских лидеров, остаются вопросы об особенностях. В чем особенность опыта Майдана в сравнении с другими кризисными ситуациями украинской и мировой истории? В чем особенность майданного экуменизма и социального богословия? Чем отличалась протестантская версия «богословия Майдана»? Что нового открыло «украинское богословие освобождения»? Как богословие Майдана повлияло на образ жизни рядовых верующих, чем они особенны?
Как мне кажется, ответить исчерпывающе на эти вопросы пока нельзя. Пока индивидуальные опыты и рефлексии тех самых малых лидеров Майдана не выразятся лучше и не сольются в единое целое. Пока Церкви не обратятся к опыту своих «малых» лидеров и не примут его всерьез как вызов и богатство.
Реконструируя историю Майдана и последующей войны, мы открываем удивительные факты о роли Церквей и их богословия. Активная позиция Церквей стала результатом давления снизу слабых и малых факторов — со стороны слабого и растерянного гражданского общества и со стороны «малых» христианских лидеров. Эти две силы в своем взаимодействии определили позицию христианского сообщества в целом и подтолкнули Церкви к более решительным действиям.
Неформальные лидеры протестантского сообщества были едины в недоверии официальным церковным структурам и доверии гражданскому обществу, разочарованы спящим клиром и очарованы пробудившимся миром.
В событиях Майдана они видели не только возможность послужить, но и важное откровение о самой Церкви, ее богословии и призвании. Как суммировал Денис Гореньков, «верующим стоило прийти на Майдан по ряду причин: во-первых, там были алчущие и жаждущие правды люди; во-вторых, там были люди, которые, подобно Иоанну Крестителю, обличали власть, и пророческий голос Церкви тоже должен был там звучать; в-третьих, там были грешные люди, которым нужно было христианское свидетельство, молитвы и материальная помощь. Если бы на Майдане было больше христиан, а среди лидеров Майдана были хорошо знающие политику и общество христиане, то и повестка Майдана была бы иной и, я верю, формат протеста тоже можно было бы изменить. Насилия и крови можно было бы избежать» .
«Богословие Майдана» было, по преимуществу, богословием социально-политическим, т.е. поспешной, неподготовленной реакцией на общественный кризис. Для того чтобы защитить достоинство человека, гражданское общество было вынуждено прибегнуть к помощи Церкви, которая, в свою очередь, обратилась к малопопулярным и малоразработанным социально-богословским разделам. Потребовался недогматический, творческий, человечный ответ, и Церковь едва ли не впервые его предоставила.
Причем Церковь на сей раз была представлена сообществом обычных мирян и редких священнослужителей, а их богословие было скорее интуитивным, чем продуманным и согласованным. Интуитивными были и такие словосочетания как «Революция достоинства» или «богословие Майдана».
Революция достоинства — это христианская версия происходящего, открывающая смысловые уровни гораздо глубже политических требований Евромайдана, связавшая воедино духовные и социальные вопросы, задавшая рамку ненасильственного сопротивления.
«Потом я поняла: нет противоречия между гражданскими и христианскими мотивами. Как, к примеру, можно общаться с человеком только о Благой вести, если он хочет поговорить с тобой о политике? Я убеждена, что христиане-протестанты сделали бы на Майдане намного больше, если бы не прятались на уютных и комфортных богослужениях, а шли к людям. Влияние христиан заметно по тому, что в стране не началась гражданская война. В период с 18 по 20 февраля можно было думать, что работников милиции будут убивать прямо на улице, однако такого не произошло. Я увидела, что протестующие стали брать пример не с силовиков, а с христиан. На Майдане ко мне подходили некоторые лица и говорили: „Мы хотим брать пример с Христа“» , — рассказывала Карина Федоричева.
Социально-политическое богословие Майдана основывалось на неявных христологических и антропологических импликациях, интуитивно увязывалось с ключевыми положениями догматики и основными разделами систематического богословия. В то же время его пафос был нерелигиозным, здесь характерны призывы лидеров Молитвенной палатки: «Не будьте религиозны… Ваш потенциал нужен на Майдане, приходите, будем делать дело Божье. Там Господь» . Этот след Майдана стал долговременным трендом. Больше стали говорить о Христе и меньше о конфессиональном христианстве, больше о Евангелии и меньше о религии.
«Богословие Майдана» было жизненным и нарративным, персональным и публичным, т.е. складывалось в общий текст из «малых» историй христиан-участников событий. Именно участие обычных христиан в событиях Майдана и их идейное лидерство сформировали общий запрос на «богословие Майдана».
Итак, «богословие Майдана» в протестантском варианте проявилось в основном среди молодого поколения и опиралось на неформальных лидеров, вдохновлялось критической герменевтикой Библии и социальной реальности, оптимизмом относительно гражданского общества и пессимизмом относительно официальных церковных структур. Оно было экуменичным и простым, т.е. подчеркнуто «евангельским», неконфессиональным, недогматичным, интуитивным. При этом оно было по преимуществу социальным, пожалуй, впервые в истории отечественного протестантизма. И оно было опытным и жертвенным свидетельством веры и свидетельством о вере, как это хорошо выразил один из участников-свидетелей (μάρτυς): «Ты не имеешь права что-то рассказывать, пока его не заслужил. А проще всего его заработать через служение, потому что именно тогда человек видит, что ты готов чем-то пожертвовать» .
Возможно, «богословие Майдана» останется историческим эпизодом и не будет иметь собственного продолжения в большой церковной традиции, но богословие «после Майдана» или «в свете Майдана» будет видеться иначе, в нем останется след «малых сих», чьи жизни и взгляды навсегда изменились и изменили собой Церковь и страну
