Примирение возможно только в новом мире, в мире измененном. Отсюда вопрос – как возможны эти перемены, которые в свою очередь способны сделать возможным примирение.
Апостольские слова о наступлении «нового» вступают в спор с кажущейся реальностью ветхого мира, в котором царствовала вражда и смерть. Гораздо реальнее то, что вступает в свои права и вскоре осуществится во всей полноте, нежели то, что уже агонизирует, что призрачно, что лишено места в открывающемся новом мире. Последние страницы Апокалипсиса переносят нас в эту возникающую реальность: «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое» (Откр. 21:5).
Как возникает это новое? Оно подобно закваске, квасящей все тесто (Матф. 13:33), или семени, прорастающему из земли (Марк. 4:26-29). И подобно Сыну Человеческому, Который стал одним из нас, но искупил и преобразил нашу природу. «В то время как мы стараемся перерасти наше человеческое бытие, выйти за пределы человеческого, Бог становится человеком, и мы должны знать, что Бог хочет, чтобы мы также были людьми, действительными людьми. В то время как мы различаем благочестивых и безбожных, добрых и злых, благородных и низких, Бог безо всяких различий любит действительного человека. Он не терпит наше стремление разделить мир и людей по нашим собственным меркам и нашу готовность взять на себя роль судей. Он сводит к абсурду наши принципы и стремления, когда сам становится действительным человеком и другом грешников» , — данные размышления Бонхеффера не только хорошо передают отношение Бога к людям, Его способ примирения с миром и преображения мира, но также задают способ нашего самопонимания и действия.
Христос не спешил разбирать споры о землевладении или финансах, отделять сорняки от пшеницы и худую рыбу от доброй. Он Сам стал новой жизнью, которая восторжествовала изнутри противоречивой жизни этого мира. Нам нужно больше думать о той новой жизни, которая возможна для нас во Христе, и о примирении, которое возможно изнутри этой новой жизни. И при этом меньше думать о вине и ответственности второй и всех последующих сторон.
Примирение становится возможным не тогда, когда мы признаем правду друг друга, но когда находим сам конфликт ложным и даже бессмысленным. Примирение отнюдь не равновесие претензий и не удобный компромисс сторон, но совершенно новая повестка вопросов, радикально иной способ видения и решения.
Мы не сможем дойти к желанному примирению – путь окажется бесконечно долгим, — если будем пытаться разобраться в деталях конфликта и разнообразных версиях. Примирение – не в конце разбирательств, не в конце того же пути. Примирение – в выходе из “ветхого” конфликтного способа жизни. Примирение – в начале нового пути, совершенно новой жизни. К нему не попадают победами и трудами, оно даруется тем, кто смиренно согласен стать иным, кто совершает покаяние и обретает новую природу.
Исцеление отношений возможно через выход на новый уровень бытия; нового уровня аргументации или нового уровня силы будет всегда недостаточно. Иными словами, прежде чем примириться, нам самим нужно измениться.
В этом смысле примирение может быть понято как обновление завета и утверждение верности вопреки неверности. Часто цитируемый Вольфом Густаво Гутьеррес напоминает, что «В контексте завета грех – это всегда неверность. В этой ситуации верность другому состоит не в том, чтобы забраться на пьедестал и удовлетворяться тем, что возвещать о неверности другого. Нет, верность заключается прежде всего в способности предложить путь, идя которым, другой человек может начать жизнь сначала, или, лучше сказать, два человека могут обновить свою жизнь. Другими словами, верность означает предоставление возможности нового завета и обещание такого завета. В повседневной жизни мы бы сказали о «предоставлении еще одного шанса». Партнер, который верен, прощает, т.е. дает другому возможность восстановиться и начать заново, потому что прощающий партнер верит в другого» .
Завет Бога с людьми предполагает возможность обновления. На очередное нарушение завета Бог отвечал не расторжением, а предложением обновления, поскольку Его волновала участь грешника, а не степень вины. «Центральное место в покаянии занимает преображение человека, а не правильное распределение вины» , — эти слова Мирослава Вольфа могут служить хорошим переходом к третьей часть моих размышления, которые будут посвящены Другому.
Если я пережил обновление и живу новой жизнью, в измененной реальности, в обновленном мире; если я согласен с апостольскими словами, что «древнее прошло и теперь все новое»; если я поклоняюсь Сидящему на престоле, Который творит все новое; то я не могу исключить возможность того, что другой (или совсем чужой, чуждый, враждебный) тоже может измениться. Исключение или принятие такой возможности рано или поздно станут исключением или принятием другого человека. Исключение и принятие – ключевые концепты для Мирослава Вольфа. Главной же метафорой для описания принятия и примирения являются объятия.
