Религия в свете рациональности продолжает открываться для себя (для религиозного сознания) и других (инорелигиозного, секулярного и постсекулярного сознания) новыми гранями и уровнями, сохраняя при этом избыточность и непрозрачность. В своем кратком слове я скажу о двух аспектах, которые, на мой взгляд, требуют повышенного внимания тех участников дискуссии, которые в сближающем отношении к религии удерживают рациональные точки опоры и полагают тем самым религию и рациональность взаимообусловленными.
Основные вызовы религии, исходящие от господствующих ныне типов рациональности, содержат в себе скрытые этические претензии. Этот мой первый тезис выражает известную для религиозного сознания очевидность, что в основе положительного или отрицательного отношения к религии лежит не только и не столько рациональная аргументация, но в первую очередь фундаментальный этический выбор.
Если принять этот тезис, то становится понятным, почему простые очевидности, или все новые, более тонкие доводы в пользу бытия Бога не делают соглашающихся с ними людей «верующими» или хотя бы «религиозными». Интеллектуальная сила уже верующих может вызывать уважение, но не превращает еще неверующих в верующих. Также становится понятным, почему интеллектуальная слабость, безосновность, подозрительная усложненность, нарочитая «научность», демонстрируемые «новыми атеистами», вызывают восторг и увлекают за собой студенческие аудитории и интеллигентские сообщества.
Оказывается, настоящая сила «новых атеистов» – в их дерзновенной этической (оп)позиции, протестной антропологии, методологическом (а)теизме. Так, называя Бога «иллюзией» или «не-любовью», Ричард Докинс и Кристофер Хитченз выражают свою этическую позицию, свой категорический императив, свое волевое «нет» Богу. Роль рациональной аргументации здесь вспомогательная. Ассиметрично этому, оказывается, что основная слабость современных христианских апологетов связана не с «доказательствами бытия Бога» (они еще надолго останутся опорными тезисами даже в постсовременных дискуссиях), а в непривлекательности фундаментальной этической позиции, казалось бы надежно прикрытой привлекательными аргументами.
Иными словами, рациональность против религии, проповедуемая сегодня «новыми атеистами», оказывается пафосной и презумпционистской этической позицией. Здесь слишком много этики и (а)теологии, и слишком очевидны слабости, повторы, перепевы в части рациональной аргументации. Напротив, в позиции христианских апологетов на удивление много простого, уже стареющего рационализма классического типа, которым отчаянно пытаются прикрыть внутреннюю слабость этической и теологической части.
Обе стороны выбрали свой тип связи религиозной или же (а)религиозной этики и рациональности, но не потрудились объяснить характер этой связи, как одно переходит в другое, как человеческое «да» или «нет» в пользу Бога влияет на тип рациональности, или же как рациональность порождает определенные решения этико-теологического порядка. Та сторона, которая сумеет показать целостность этико-рациональной позиции, убедительность и привлекательность образа жизни и мысли, а не только схоластической аргументации, получит большее признание в аудитории, где ищут не только знания или веры, но и новой этики, новой антропологии. Дать искомое может либо религия, вмещающая рациональность, либо рациональность, ставшая (а)религией.
Второй тезис касается собственно рациональной части дискуссий о Боге и констатирует новую актуальность онтологического аргумента в его современных модификациях. Я утверждаю, что космологический аргумент теряет свою убедительность, онтологический же ее приобретает. То, что мы видим вокруг, все больше напоминает о деформирующей деятельности человека, и все меньше о первоначальном замысле Творца. То, что есть, вызывает протест большинства и лишь устами немногих созерцателей или умудренных спорщиков может быть названо «лучшим из миров». Космология может быть лишь началом дискуссии, в которой от сущего переходят к должному, задаются вопросом о той модели мира, где есть место «совершенному Существу»; модели, возможность которой требуется рациональностью, а необходимость – верою. Следов Бога становится все меньше, а человеческий разум становится все более искушенным, чтобы легко согласиться с авторами Библии, что «небеса проповедуют славу Божью, и о делах рук Его вещает твердь» (Пс. 18:2).
Очевидно, что необходимо не столько идти на поводу у капризного и себецентричного разума, но также задаться вопросом о его переустройстве, обосновании, онтологической подчиненности, которые задаются так называемым онтологическим аргументом.
Так что наиболее интересные дискуссии о религии и рациональности я предвижу там, где обе стороны будут ставить под вопрос сам разум, основания, структуру, культуру рациональности, а не только отвечать на односторонние требования «предъявить» доказательства бытия Бога, и затем бесконечно пояснять, оправдываться, защищаться перед лицом «объективных законов науки».
Посмотреть в основания рациональности, проникнуть на тот уровень, где принимаются фундаментальные решения, постулируется «да» или «нет» в пользу бытия Бога – это гораздо интереснее наблюдаемых ныне дискуссий между «апологетами» и «атеистами», каждый из которых боится выйти за свой уровень, покинуть свою территорию.
