Современная теология завершает свой исторический цикл, возвращаясь к началу себя, к началу христианства. Обогатившись опытом мысли, развернувшись в сложные системы и преуспев в отстаивании конфессиональных традиций, теология возвращается к азам веры, к ее основаниям, без которых повисает в воздухе. Как и любая форма мудрости – о мире ли, о Боге ли, — теология может уподобиться Вавилонской башне, если перестанет задавать себе вопросы простые по форме и крайне сложные ввиду ответственности, вопросы о возможности себя и своей специфичности.
Осмысливая себя в интеллектуальном контексте современности, теология учится быть «смиренной» и «щедрой», т.е учится благодарно принимать и щедро делиться, что предполагает, по меньшей мере, интенцию на добрососедство и взаимное признание среди других наук и культурных традиций. Смиренная теология ищет попутчиков, не отказывается от советов и, собирая все доступные ресурсы, задается смелым вопросом об «оправдании будущего», о предвосхищении такого будущего, в котором теология станет важной составной частью, возможно, осью новой духовно-культурной эпохи, нового осевого времени, а возможно и свидетелем последнего времени.
Задаваясь вопросом о диалоге и взаимном обогащении с академической наукой, теология острее, чем когда ранее, переживает свое несводимость к науке, свою простоту по сравнению с последней. А в этой вновь оцененной простоте теология открывает тайну веры, риск связи, подаренную близость к Богу.
В этом смысле евангельские Церкви вполне со-временны, т.е. происходящее с ними со-временно, одно-временно с отмеченными общими тенденции в теологии. Постсоветским евангельским протестантам почти нечем гордиться в отсутствии развитой теологии и богатой книжной культуры. Но именно в этом моменте смирения протестантам становится доступным иное будущее, такое будущее, которое не следует обязательно из предыдущего опыта, но возникает из простейшего доверия Богу и сложнейшего интеллектуального дерзновения начать теологию в конце ее традиций.
Итак, находя себя в ситуации общей интеллектуальной усталости и разочарования в возможностях науки, теология глубже переживает свою специфичную простоту, и лишь из нее способна рефлексировать и продолжать интеллектуальный диалог с постсовременностью. Мы намерены показать, что свойственная евангельским Церквам простота, и удивительная при этой простоте интенция на интеллектуальное присутствие и свидетельство академическому сообществу, призывают проектировать теологический образ будущего на основании переоткрытия Евангелия и оправдания Университета как места для дискуссий о теологии в ее связи с миром.
Поворот к простоте наблюдается в разных традициях, эта синхронность и всеобщность не может не обращать на себя внимания как определенный знак, проявление общей закономерности в развитии христианства и теологии как его (христианства) самопонимания.
Возвращение к Евангелию и его непредвзятые прочтения, поиск новых форм общинности, оживление церковной жизни, переоткрытие забытых ценностей благодарения, общения, служения становятся знаками постисторического христианства, т.е. такого христианства, которое переживает конец крупной исторической эпохи, или истории в целом.
За пределами исторического христианства может открыться новая эпоха, новая история, частью которой станут только самые простые и необходимые элементы христианского прошлого. За пределами истории может открыться и вовсе новый, уже неисторический модус христианства, который будет связан не с освоением истории, а с сохранением верности себе в канун скорого конца. Перед лицом конца история потеряет собственный смысл, в ней не будут жить и ее не будут понимать, при краткости оставшейся жизни на историю времени не остается, и оттого еще сильнее прояснятся смыслы предельные, далекие от социально-исторического поверхности. Такими предельными смыслами полнится Евангелие, небывалая актуальность которого начинает чувствоваться сегодня, на фоне заката истории.
Простота евангельских Церквей вызывала и вызывает критику со стороны кабинетных теологов или сектоборцев из других конфессий, более богатых теологией. Очевидно и для самих протестантов, что возможность рефлексии, систематизации теологии, теологизации Церкви, развития ее интеллектуальной культуры нужно было использовать. Такая возможность сохраняется и теперь, упущенное время нужно наверстывать. Обращать некнижность из слабости в достоинство – безответственно перед Богом и людьми.
Но не менее безответственно, заботясь о развитии теологии, использовать устаревшие концепции и подходы, мыслить возможность и специфичность теологии внутри старой картины мира.
Конечно, либеральная теология первой половины прошлого века выглядит более прогрессивной по сравнению с теологией евангельских Церквей, унаследованной из второй половины века позапрошлого. Но сегодня собственно в теологическом плане обе малопригодны.
Ход истории таков, что в постсовременности все оказались в растерянности, и модернистские, и домодернистские виды теологии выглядят одинаково неадекватно. Евангельские христиане, некнижные и простые, как и их западные прогрессивные братья, преуспевшие в развитии систематики и разнообразных «теологий родительного падежа», оказались в схожей ситуации, когда из всего их исторического багажа может быть мало что востребовано, лишь самые простые, неделимые элементы, атомы теологии.
Возникает вопрос: как развивать теологию со всей интеллектуальной ответственностью, удерживая во внимании тот обескураживающий факт, что богатство традиции может быть обесценено? Это более сложный вопрос, содержащий в себе два простых и исключающих вопроса, которыми задавались ранее. Как создать собственную традицию теологии для евангельских Церквей, упорствующих в своей простоте? Как вернуться к реальности духовного опыта и простого доверия тем, кто искушен теологическим знанием и богат его традициями?
Сегодня обесценились теолого-культурные формы, в которых знание и опыт выражались и передавались, поэтому возникает сложный вопрос об их новой связи – о теологии, удерживающей непосредственность духовной жизни с высочайшей ответственностью за ее интеллектуальное выражение. И этот пункт в истории теологии может стать общей отправной точкой для диалога и совместного пути представителей разных традиций, в том числе для постсоветских евангельских христиан, ранее сберегавших дистанцию от подобных вопросов и тех, кто ими задается.
Общим местом в разговоре о будущем теологии становится не история опосредующая, а история начальная, даже из-начальная, из которой можно проектировать себя, на основе которой можно возводить систему. Методология реконструкции, восстановления, воспроизводства того, что было дано в истории, сменяется методологией проектирования того, что будет; попытками моделирования, выстраивания на основе, фундаменте, пред-посылках.
Слово проект пугает евангельских христиан ответственностью за реализацию и отчетность, негативные ассоциации возникают в связи с бурной социальной деятельностью, большинство проектов которой прерывались из-за безответственности и некомпетентности. Но именно слово проект позволяет соотнести естественность жизни («так сложилось») и необходимость усилий в ее совершенствовании («мы должны»).
Где и как проектируется будущее? Из оснований теологии, как их новое, более актуальное, более перспективное прочтение. А также извне – из внешних источников, в которых наиболее ярко представлен образ становящегося, возникающего мира. Первому наиболее соответствует Церковь, насколько она хранит связь с основаниями веры. Второму – университет, насколько он сохраняет преемственность интеллектуальной традиции и способен продлить ее жизнь в будущее, вновь доказать связь традиции и жизни.
В своем теологическом проектировании, поиске адекватного образа, формировании «видения», евангельские Церкви могут использовать и внутренние, и внешние ресурсы. Неисчерпаемым внутренним ресурсом теологического проекта остается, прежде всего, библейское учение, актуальность которого проявляется в каждой эпохе с новой силой, равно как радикальное несовпадение аутентики Евангелия с уже сложившимися интерпретационными практиками и традициями.
Евангелие, от которого взяли свое самоназвание протестантские постсоветские Церкви, обязывает человека к личному решению, судьбоносному выбору. Выбрать свой образ будущего – право и ответственность христиан и Церквей, в которых они добровольно объединяются. Теология евангельских Церквей должна стать теологией евангельской, основанной действительно на Евангелии как первооснове, первообразе христианского способа жизни, мышления, служения миру.
Уже в первом приближении можно заметить характеристики, позволяющие выделить современную евангельскую теологию в особый тип. Теологию современных евангельских Церквей отличает реформизм, настроенность на новые реформы даже новых традиций. При этом соседствует всепронизывающий эсхатологизм, который сохраняет от переоценки наличного состояния, ориентирует за горизонт ныне доступных возможностей.
В евангельской теологии осваиваются новые способы соотношения вертикального и горизонтального измерений. Они пересекаются не в нулевой, критической точке, а в каждой любой. Крест, перекрестье измерений есть всегда и везде. Вся полнота и каждая точка реальности – под знаком креста.
Евангельская теология строится на переоткрытии Библии и прочтении традиций в ее свете. Последнее становится знаком времени – каждая новая открытая традиция удивляет, но не уводит в себя. Традиция служит свидетельством о многообразии Божьего откровения в истории, а не аргументом в пользу исторических Церквей.
В современной евангельской теологии испытываются новые синтезы рационального и мистического, толкования и переживания, познания и общения. Теология сомневается в раз и навсегда данности, в каноничной твердости своих пониманий. Одной из актуальных теологических задач можно считать преодоление эссенциализма в понимании «евангельской теологии». Теология не вещь в себе, она не есть, а всегда рождается изнутри новой и быстро меняющейся ситуации.
Теология прислушивается к голосам других. Другой – не только вне Церкви, это не только окружающий мир, чье несоответствие ожидаемо и неизбывно. Другой присутствует внутри как часть общей традиции, как участник сообщества. Внутри традиции идет постоянный диалог, и то, что одной из сторон удается обосновать свою вот-теперь каноничность, не означает еретичности другой, означает лишь порядок очередности, перемену мест слагаемых. Теология радуется попутчикам, помня, что истина открывается в пути, а не при-над-лежит ей в готовом и завершенном виде.
Вышеприведенные характеристики делают не только возможным, но и необходимым присутствие теологии вне Церкви, ее системные отношения с тем, что явлено и подарено Богом внецерковному или парацерковному миру.
Для евангельских Церквей, опирающимся на библейские основания и открытым к внешнему миру, одинаково малоприемлемы радикальные варианты с определением теологии только внутри Церкви, или только внутри науки. Теология рассматривается как фактор важный, но непредсказуемый и критический, поэтому она всегда «в гостях».
Слишком близкая дружба, нераздельная слитность теологии с наукой чревата потерей собственных оснований. Когда изменится представление о науке, научная картина мира, придется менять и теологическую парадигму. «Теология в гостях» с готовностью переопределяет свои принципы, выражает их по-новому, в каждой парадигме, но никогда не сливается, не слипается с данной картиной мира. Подобная автономия отстаивается и отдельными науками, поэтому понятие о «теологии в гостях» коррелирует с автономией наук. Сегодня вовсе не обязательно, чтобы все науки отвечали некоей единой научной парадигме. Конечно, наивно требовать от вчерашних служителей единственно верного истмата-диамата реализации принципов «методологического анархизма», но настолько же наивно не замечать очевидный факт методологического, мировоззренческого, парадигмального плюрализма, которому отвечает и автономия отдельных наук, и автономия внутри отдельных наук.
Теология гостит в домах различных наук, усваивает их аппарат, язык, опыт, методологические приемы, примеривая все это на свою основу. «Теология в гостях» не претендует на построение своего отдельного дома на улице «Всех наук». Она сознательно сохраняет свой особый статус, будучи своей для всех наук, всех обогащая и всеми обогащаясь. Для «теологии в гостях» нет ничего внешнего, она может быть как церковной, так и внецерковной, стремясь быть представленной всюду, всюду свидетельствуя о вере Церкви, но не только присущими Церкви методами.
Наиболее благодатным местом для внецерковной теологии можно считать университет. Там поиск не прекращается, а мысль достигает пределов, там говорят о Боге, хотя бы споря с Ним или отрицая Его. Соглашаясь быть в университете, дерзая быть испытанной его умами, теология находит свой актуальный образ, проектирует свое будущее соразмерно с духовно-культурным развитием мира.
Для большинства протестантов теология возможна только как теология Церкви. Теология в университетах якобы граничит с вольнодумством и не служит интересам Церкви. Но если теология евангельских Церквей – теология евангельская, то она выражается не только в Церкви, но и в университетах, как и в любых других собраниях людей, захваченных предельным смыслом. Приближаясь к юбилею Реформации, евангельские протестанты вспоминают, что Лютер был не только монахом и проповедником, но и профессором Виттенбергского университета; а его предшественник Ян Гус был ректором Пражского университета.
В досоветский период сложились богатые традиции теологического образования, которое дало жизнь и народному просвещению, и светской науке. В советское время традиция была на долгие годы прервана, но в период независимости и демократических преобразований сложились уникальные возможности для реализации религиозных свобод ранее преследуемых Церквей и диалога разных христианских традиций. Одним из главных каналов интеллектуального взаимодействия Церквей и общества стало образование, именно оно дало возможность реализовать значительный социальный потенциал Церквей, укрепить межконфессиональное взаимопонимание и партнерство.
В то время как православные и католические общины значительно продвинулись в развитии собственных систем образования, признанных обществом и государством, протестантские Церкви, преодолевая негативный опыт государственно-церковных отношений советского периода, еще проходят стадию социализации в условиях демократии, переопределяют свое место в структуре культурной и религиозной жизни страны, ее гражданского общества. Отсутствие собственных учебных заведений, признанных государством, не оставляет протестантам иного выбора, кроме как интегрироваться в сложившуюся систему академического образования. Многие протестанты состоялись как ученые-теологи именно в университетах.
Включение теологии в общий корпус наук меняет характер и направленность науки в целом. Изучение теологии в общем плане университетских дисциплин способствует интеграции науки на основе общечеловеческих духовных ценностей, выраженных в христианстве. Теология предполагает гуманизацию науки на основе христианских ценностей, ее обращение к духовному миру, внутренней жизни человека, воспитание зрелой свободы, ответственности, достоинства личности. Для современных религиоведов изучать религию значит не только критиковать ее, как это было в советских гуманитарных науках, но также уважать ее как национальное и культурное достояние, пытаться понять ее внутренние смысла и логику собственного развития. Изучение теологии приобретает особую актуальность в условиях реального плюрализма Церквей и конфессий, а также их связей с зарубежными духовными центрами. Долгое время отечественные Церкви находились в условиях изоляции от мирового христианства. Изучение истории западных богословских учений, обмен преподавателями с зарубежными университетами и Церквами поможет постсоветским Церквам найти свое место в мировом христианстве, лучше понять свое своеобразие. Особенно это важно для протестантских Церквей, сочетающих в себе восточные культурные формы и западные богословские идеи, связанные исторически с европейской Реформацией.
Интегрируясь в университетскую науку, теология должна быть готова отказаться от особого статуса и научиться опосредованному влиянию. Одной из знаковых тенденций в системах образования европейских стран стало вытеснение теологии религиоведением. Специальные теологические дисциплины уступают место более общим курсам, интересы Церквей и конфессий – сравнительным исследованиям. Подобные сдвиги связаны с тем, что отдельные Церкви более не могут финансировать свои учебные программы и содержать целые институты. Студенты же предпочитают те программы, которые учитывают мировоззренческий плюрализм, разнообразие теологических подходов, церковных и культурных традиций. Изучение теологии в сочетании с религиоведением и фундаментальными гуманитарными дисциплинами позволяет студентам глубже понять единство и многообразие христианских традиций, основные принципы евангельской веры на фоне сосуществования и смены теологических парадигм. Сочетание теологии и религиоведения помогает избежать дисциплинарных крайностей и соединить углубленное изучение церковной теологии с широким историко-культурным контекстом.
Таким образом, университет становится местом для проектирования теологии в ее современной контекстной форме, а университетская теология (теология, выраженная в интеллектуальной форме, отвечающей требованиям современной университетской науки) может способствовать интеграции всей «суммы теологии» в культурную жизнь общества.
Безусловно, сам университет как научно-образовательный институт общества, устаревает в прежних формах, и нуждается в реформации. Но даже при этом он остается тем местом, где продолжается поиск смыслов, в желаемой предельности граничащих с полем теологии; где продолжаются дискуссии о присутствии/отсутствии Бога и возможных последствиях для научной картины мира.
Университет остается перекрестком, где история либо пересекается с будущим, отсекается будущим, либо продлевается в нем. В то же время Церковь остается наиболее консервативным институтом общества, развитие которого продолжается лишь по инерции. Вот почему, сохраняя связь с Церковью, теология должна не только свидетельствовать в университете, но и находить в нем живую связь времен, движение, динамику перемен, развивающие вызовы.
Примечательно, что в начале прошлого века в университетах Украины и России развивалось мощное христианское студенческое движение, возглавляемое видными евангельскими христианами — профессором В. Марцинковским и пастором П. Николаи. Несмотря на декларированную «христианскость», движение было ближе к университету, чем к Церкви в ее конфессиональных проявлениях. Сегодня эта тенденция возвращается – университетское христианство меж- или скорее неконфессионально, поэтому теология в пределах университета всегда будет отличаться от теологии внутрицерковной. И в этой разности есть как опасности, так и преимущества; последние вполне реальны, если только Церковь не устранится от диалога с университетскими теологами.
Как сегодня становится возможным участие университета в теологии, или присутствие теологии в университете? Если заниматься исторической реконструкцией этой связи, то университет возникает в поле теологии лишь на определенном историческом этапе. Следовательно, когда истории подводится итог, эта связь разрывается, университет и Церковь отчуждаются, а теология разделяется между ними так, что больше невозможна целостность интеллектуально-вероисповедная, культурно-церковная.
Исторической реконструкции можно противопоставить теологическое проектирование, при котором Церковь и университет, Иерусалим и Афины, рассматриваются в свете провиденциально искупленного и оправданного будущего. Сегодня и университет, и Церковь освобождаются от истории, от наивной преданности быстро стареющим традициям и объяснительным схемам. Это освобождение от прошлого можно приветствовать, если иметь в виду его позитивную значимость как освобождения для будущего. Университет открывается к новым источникам и формам знаний, обращается с вопросами к теологии. Церковь открывается к университету, усматривая в сообществе наук и ученых потенциальных сторонников разумного замысла и естественного закона. В этой конвергенции – не только радость свободы и открытости, но и ответственность за будущее в общей теоперспективе.
Евангельские Церкви бедны историей и теологическими традициями, это обязывает и учит их смирению и простоте, но это же освобождает их для новой эпохи и свободного выбора такого актуального образа, такого проекта будущего, в котором они смогут вернуться к утраченной связи между простотой Евангелия и интеллектуальным дерзновением для свидетельства «эллинам» и другим «совопросникам века сего».
