Из выступления на конференции «Молодежь с миссией» (YWAM Europe United, April 10, 2017)

Албания – это не чужое
для меня место. Меня нечто с ним роднит 
— опыт воинствующего атеизма и опыт духовного возрождения. Я свидетель
всего этого.

Как я понимаю, когда в
шестидесятые годы Албанию объявили страной победившего атеизма, людей принудили
не просто признать это, но поверить в это, поверить в атеизм как новую,
официальную веру.

Я знаю что это такое,
потому что родился в России и помню «Идиот» Достоевского: «Атеистом же так легко сделаться русскому человеку, легче
чем всем остальным во всем мире! И наши не просто становятся атеистами, а
непременно уверуют в атеизм, как бы в новую веру, никак и не замечая, что
уверовали в нуль. Такова наша жажда!”.

И где мы сейчас? Был нуль, был атеизм. Потом его место
освободилось для религии. И она вернулась, причем не одна. Некоторые религии
вернулись агрессивными, другие – пассивными.

Мы переживаем: в напоре христианство уступает исламу.
Может это и хорошо? Разве мы должны конкурировать? Разве у нас нет другого
призвания? Есть свобода религии, есть место для нее, есть запрос на смысл и
ценности. Но где во всем этом Христос? Где Его Евангелие? И где мы с нашим
пониманием Евангелия и “великого поручения»?

Где мы между постмодернистским неверием и
постхристианским маловерием, воинствующим секуляризмом и еще более воинствующим
исламом?

Кто мы во всем этом? Крестоносцы, продавцы, рыболовы? Или
просто свидетели?

Если мы не можем рассказать свою историю встречи с Богом,
то цитаты из Библии нам не помогут.  Если
я не могу сказать о Боге как “Боге Авраама, Исаака, Иакова…и Михаила”, то эту
родственную связь можно считать потерянной.

Я убежден, что нам есть что сказать о Боге. И мы должны
это сказать. Сказать такое, что не было известно ранее, что составляет боль и
радость, трагедию и откровение для наших поколений. Бог открывается нам сегодня
особенным образом – в событиях нашего времени, в наших вопросах и переживаниях,
в наших сомнениях и разочарованиях.

Что Он говорит? Что Он делает? Что открывает? К чему
призывает?

Не заслоняет ли Его от нас мрачный фон политических и
экономических кризисов? Не кажется ли нам, что все потеряло смысл, что вот-вот
все взорвется и погибнет? Но мы слышим снова и снова.

 “Не ваше дело
знать времена или  сроки, которые Отец
положил в Своей власти, но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой; и
будете Мне свидетелями” (Деян. 1:7-8).

Что мы должны засвидетельствовать? Его жизнь и Его силу.
“Чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его,
сообразуясь смерти Его, чтобы достигнуть воскресения мертвых” (Фил. 3:10-11).

Мир умирает без надежды на воскресение. Церковь умирает и
воскресает, потому что знает на себе силу воскресения Христова. Страдания и
смерть – часть нашего пути к воскресению, пути торжествующего, побеждающего.

Давид уже давно
не тот беззаботный юноша, который привык пасти стада и не внимать в придворные
козни. Он зять царя и признанный военачальник. Но он же злейший конкурент и
враг Саула. Благодаря последнему обстоятельству вся его слава и сила обращается
против него. Он вынужден скитаться без пищи и оружия, выпрашивая хлеб и кров.

В таком положении
Давид приходит к священнику Ахимелеху. Здесь он есть священные хлебы
предложения. Здесь же он получает назад в свои руки почти святую реликвию – меч
Голиафа.

Меч хранился «позади
ефода» и ему «не было подобного». «Вот меч Голиафа Филистимлянина, которого ты
поразил… если хочешь, возьми его; другого, кроме этого, здесь нет» (1 Царств
21:9). Так, рискуя жизнью, священник Ахимелех накормил Давида и вооружил его.

Этот меч был славным
символом победы Израиля и черным знаком для Филистимлян. И вот с этим мечом в
руках Давид идет к филистимскому царю Анхусу.

Его не могли не
узнать, поэтому он «сильно боялся Анхуса, царя Гефского» (21:12). Давид «изменил
лицо свое пред ними и притворился безумным… и пускал слюну по бороде своей»,
так что Анхус сказал своим рабам: «видите, он человек сумасшедший» (21:13-14).

Наши прошлые
победы не гарантируют нам постоянного успеха. Время поражать великанов, время
пускать слюну по бороде.

Опальный зять
царя и злейший враг филистимлян, голодный и сумасшедший. Но с мечом Голиафа в
руке.

Мы спешим
поставить в истории точку. Нам кажется, что Дух Божий оставил Саула навсегда.
Но это не так. На Саула нападает злой дух, но также сходит и Дух Божий. До
последнего момента жизни в душе человека идет напряженная борьба.

Ионафан
уговаривает отца оставить Давида в покое. Мелхола спасает мужа. Народ любит
героя.

Но Саул снова
метает копье. Не доверяя Мелхоле посылает слуг, чтобы якобы больного Давида
принесли на домашней постели и убили во дворце.

Цикл повторяется.
Умиротворение, ожесточение, отрезвление.

В этом цикле есть
еще одно интересное событие.

Саул отправляет
отряд, чтобы схватить Давида. Давид вместе с Самуилом находятся в особенном
состоянии – они в сонме пророков пророчествующих. Они в религиозном экстазе. И
все слуги царя, которые приближаются к ним, тоже впадают в экстаз. Наконец, сам
Саул идет туда, «и на него сошел Дух Божий, и он шел и пророчествовал» (1
Царств 19:23). Более того, Саул теряет всякое царское подобие и начинает
юродствовать. «И снял и он одежды свои, и пророчествовал пред Самуилом, и весь
день тот и всю ту ночь лежал неодетый; поэтому говорят: «неужели и Саул во
пророках?» (19:24).

Саул ведет себя
как пьяный. В эти часы он перестает быть царем и возвращается в то состояние,
когда он всецело принадлежал Божьей воле. Он помнил это состояние (10:12).
Тогда все начиналось, тогда елей был на его голове, и Дух Господень был с ним.

Неужели после
всех отступлений и злодеяний и для Саула еще есть шанс? Неужели Дух Божий может
действовать в таких и через таких? Очевидно, да. Бог всегда действует
удивительным образом. Удивление – Его фирменный знак. «Неужели и Саул во пророках?».
Неужели и мы?

Победа над
Голиафом принесла Давиду славу и симпатии народа. «Саул победил тысячи, а Давид
– десятки тысяч!», — пели женщины. Да что там, дочь самого царя влюбилась в
красивого и благоразумного молодого героя.

Казалось бы, что
нужно царю? Достойный зять и мудрый военачальник будет надежной опорой. Вместо
этого в сердце царя пришли черная зависть и тревога за свой трон.

«И увидел Саул, и
узнал, что Господь с Давидом и что Мелхола, дочь Саула, любила Давида. И стал
Саул еще больше Давида, и сделался врагом его на всю жизнь» (1 Царств 18:28-29).

Успехи Саула были
в прошлом, а звезда Давида лишь восходила. Причем Господь был с Давидом, а от
Саула отступил (18:12). Последнее обстоятельство обостряло чувства царя,
добавляло в них одержимости, слепой ярости.

Давид дважды
уклонился от летящего в него копья. Он продолжал играть царю и вести войны, но
также был начеку, ожидая удара в спину.

Мы живем в мире,
где благословения Божьи приносят не только успех, но и зависть, приводят не
только друзей, но и врагов. Нам нужно научиться не только побеждать врагов, но
и уклоняться от копья, летящего в спину. При этом служить своим людям, не
паниковать, не ожесточаться. 
Давид мог убить царя ответным ударом, он не знал
промаха. Но он лишь уклонился.

Слабость Саула и
всего войска Израильского обнаружилась в случае в Голиафом. Этот Филистимлянин
открыто хулил народ и его Бога.

Именно эти
хульные слова так возмутили Давида: «Кто этот необрезанный Филистимлянин, что
так поносит воинство Бога живого» (1 Царств 17:26, он повторяет эти же слова
позже царю – 17:36).

Никто не мог
ответить обидчику и богохульнику. Все посмеялись с Давида как с глупого, когда
он стал задавать смелые вопросы. Но Саул увидел в этом юноше нечто большее:
«Иди, и да будет Господь с тобою» (17:37).

Слова Давида были
словами пророческими, в его вопросах и его дерзновении уже была победа, потому
что в нем был Дух Божий. Лишь поэтому он мог сказать: «Пусть никто не падает
духом из-за него; раб твой пойдет и сразится» (17:32).

На поле
встретились не два человека, встретились боги. То была битва богов. Голиаф
«проклял Давида своими богами» (17:43), т.е. призвал их наказать дерзкого
юношу. И Давид ответил ему как человек Божий, не как сам по себе воин: «А я иду
против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты
поносил. Ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя» (17:45-46).

Давид не хотел проявить
себя, как думали братья. Он выполнял волю Бога. Он знал Бога. Это Бог давал ему
силу побеждать медведей и львов. Это Бог выбрал юношу для Своей победы. «И
узнает земля, что есть Бог в Израиле… и узнает весь этот сонм, что не мечом и
копьем спасает Господь, ибо это война Господа» (17:46-47).

Голиаф пал. Филистимляне
побежали. Не меньше изумились и испугались Израильтяне. Военачальник Авенир
привел Давида к Саулу. «Чей ты сын, юноша?», — спросил пораженный царь. «Сын
рыба твоего Иессея из Вифлеема». Давид был красив и разумен, и «голова
Филистимлянина была в руке его».

Высказав приговор
Божий царю, Самуил больше не видел Саула, но печалился о нем.

«И сказал Господь
Самуилу: доколе будешь ты печалиться о Сауле, которого Я отверг?… Наполни рог
твой елеем… Я усмотрел Себе царя» (1 Царств 16:1).

Бог выбрал Себе
царя среди сынов Иессеевых. Самуил обратил внимание на высокого Елиава. Но Бог
смотрел иначе: «Я смотрю не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на
лицо, а Господь смотрит на сердце» (16:7). Бал выбран не Аминадав, не Самма,
никто из семерых. Но самый меньший, который пас овец.

Самуил вылил рог
елея на белокурого юношу с «красивым глазами и приятным лицом», и «почивал Дух
Господень на Давиде с того дня и после» (16:12-13). В то же время Саула стал
мучить дух злой.

Без оружия и
войны произошла смена власти. Так происходит и сейчас – вдалеке от дворцов, в стороне
от интриг Бог готовит новых лидеров для мира.

Если высокие и
сильные, царственные и славные оказываются неверными Богу, Он выбирает новых.
Царь – не титул на всю жизнь. Царь – это доверие от Бога, это служение Ему и
Его народу.

Бог тоже еще
печалился о Сауле, но Он уже видел Давида. Трон под царем шатался и ни
ревность, ни гнев не могли его защитить. Бог продолжал Свою историю. Трагедия
Саула была на его собственной совести, но также была частью Божьего плана.

Бог миловал
Израиля и давал Саулу новые победы. Но Саул стал самовольничать и обманывать.
Он угождал себе и народу, раздавал добычу и не гнушался заклятым.

Царь оправдывал
себя мнением людей, ссылался на vox populi и здравый смысл. Но Бога это не убеждало. Бог
видел уклонившееся сердце Саула и передал Свою волю через пророка.

«И было слово
Господне к Самуилу такое: Жалею, что поставил Я Саула царем, ибо он отвратился
от Меня и слова Моего не исполнил» (1 Царств 15:11).

Самуил плакал всю
ночь. Он знал, что это значит. Он скорбел о Сауле, но высказал ему всю горькую
правду. «И сказал Самуил: не малым ли ты был в глазах твоих, когда сделался
главою колен Израилевых и Господь помазал тебя царем над Израилем? И послал
тебя Господь в путь, сказав: «иди, и предай заклятию нечестивых Амаликитян, и
воюй против них, доколе не уничтожишь их». Зачем же ты не послушал гласа
Господа, и бросился на добычу, и сделал зло пред очами Господа?» (15:17-19).

Высокий Саул был
малым, Бог возвысил его. Саул прятался в обозе, Бог подарил ему славу и победы.
Зачем же Саул лишает себя всего? Может быть потому что поверил в себя, слишком
вырос в глазах своих?

Неужели повеления
Божьи были так сложны? Неужели добыча дороже верности Богу?  Неужели так страшен проступок Саула? 

Ничто
так не важно в отношениях с Богом, как послушание и верность.

В нашей жизни все могло быть намного лучше. Зачем же мы не слушаем Господа?

То, что не мог
сделать царь. То, на что не мог решиться мудрый и сильный вождь. 
То сделал
молодой юноша.

Ионафан с
оруженосцем поразили филистимлян. 
Потому что верили Богу так, как могут верить
непуганные и небитые юноши.

«Может быть,
Господь поможет нам, ибо для Господа нетрудно спасти через многих или немногих»
(1 Царств 14:6).

Для Господа
нетрудно даровать победу так, что враги будут сами «падать перед нами» (14:13).

Нужно лишь не
забывать в пылу сражения, что это не мы, это Бог. Не Саул, и даже не Ионафан. 
«Спас Господь в тот день Израиля» (14:24).

А что царь? Царь
только мешал. Он смутил землю своими запретами и правилами (14:29). 
Он пытался
быть правильным. Он приказывал священнику. Но пророка Самуила с ним не было. И
едва не стало его сына. 
Бог помогал Израилю, но не отвечал царю. 
Хотя для
Господа нетрудно ответить и помочь. 

Так случилось, что война
разрушила привычную картину, или вскрыла случившуюся ранее разруху, порчу,
гниль. Сегодня мы живем на обломках прошлого. Речь не только о крахе
социального порядка. Картина мира разодрана в клочья.

И это должно беспокоить
философов в первую очередь. Понятно, когда звучат выстрелы и разрывы, философ
может мало сделать как философ, он может быть лишь обычным человеком,
ответственным гражданином, деятельным патриотом. Но под эти страшные звуки он
не может не думать о том мире, который возникает на руинах старого, о новом
образе мира, о философских условиях и основаниях этого возможного мира.

Сегодня я вижу роль
философии не столько в осмыслении (хотя это тоже нужно, но осмыслить абсурд или
кошмар вряд ли возможно, он выпадает из любой рациональной рамки), сколько в
дерзком воображении мира последующего, послевоенного мира, мирного мира, нового
мира.

Меньше всего философии в
тех сценариях, где будущее представляется возвращением назад, в то странное
время, когда еще не было войны. «Чтобы было как раньше» — говорит обыватель. И
ему это простительно. Философу эти слова не к лицу. Ведь то предвоенное время
уже было чревато, беременно войной, т.е. неразрешимыми противоречиями,
сделавшими войну неминуемой.

Картина мира, в которой созрела
война, освящалась православной идеологией русского мира, но также подкреплялась
близорукой, наивной философией. Философия, которую исповедовали, которой учили,
по которой жили, не дала нам критической массы вольнолюбивых, трезвых,
ответственных граждан, студентов, преподавателей. Не хватило критичности,
рассудительности, элементарного здравого смысла, способных удержать массу от
безумия.

К сожалению, философы не
были разборчивы в отношении идей и настроений, которые десятилетиями
инфицировали и сводили с ума людей и целое общество, разлагали и развращали
индивидуальное и массовое сознание, обманывали и приучали к обману, учили
смирению перед силой, оправдывали философский сепаратизм и особую русскую
духовность, поощряли пассивность и конформизм.

Философия была важной идейно
составляющей того процесса, который привел к разрухе и изоляции Донбасса.
Именно через нее гремучая смесь протухшего советизма и московского православия,
вульгарного материализма и агрессивного традиционализма, русофильского
мессианства и яростного антизападничества разливалась массовому потребителю
столь щедро, полными гранеными стаканами.

Философия не смогла
разбудить околдованное сознание. И дело не только в ее слабости, качестве,
состоятельности. Дело в самих философах. Здесь вопрос лжи и измены философскому
призванию. Философия оказалась преданной философами.

Вот почему нам не
избежать вопроса, допроса, отчета об ответственности интеллектуалов, об
ответственности философов. Не только о прошлом. Рано или поздно прошлое придется
отпустить. Но, прежде всего, о будущем – о том будущем, которое начинается с
философского вопрошания, ответственно-покаянного, и вместе с тем,
дерзновенно-смелого. Именно поэтому я говорю о нашем времени как времени
философов.  Разве не время сказать
каждому из нас: «Если не я за себя — то кто за меня? А если я
только за себя — то кто я? И если не сейчас — то когда?».

Импульс Реформации был настолько сильным, что его пришлось сдерживать. Протестанты лишь отчасти поняли и приняли то, что могло бы произойти с Церковью. Сегодня Реформация напоминает не столько о протесте против католической церкви, сколько о необходимости иного протеста — против себя, против собственной инерции, против протестантизма как системы. 

Что я вижу в Реформации и ее конфессиональных экспериментах?

противопоставление
доминирующей традиции;

протест против собственной
инерции;

недовольство системой;

недовольство собой;

требование права  другого быть, быть другим;

дерзновение самому стать
иным;

попытку изменить историю;

борьбу за возможные и
невозможные образы будущего;

христианство открытое против
закрытого;

христианство личностное
против христианства институционального;

будущее против прошлого;

свое прочтение Библии как своей Библии;

требование личных отношений
с Богом;

протест против Бога системы;

сочетание мистики и
прагматики;

примирение с мирским;

освящение повседневности;

десакрализацию особенного и сакрализацию
всего;

апологию моей веры как моей веры;

обращенность к Богу в
качестве моего Бога;

новое отношение к Церкви как
моей и нашей;

восприятие времени как моего времени;

личностное отношение к
политике и культуре, в котором я выступаю субъектом;

картину миру, где я и Бог
соединены прямой связью; где можно быть свободным и при этом стоять твердо; где
все становится возможным, где христианство только начинается, прямо здесь и
сейчас, в акте моего отношения, в послушании Божьему Слову, в дерзновении моей
веры.