То, что не мог
сделать царь. То, на что не мог решиться мудрый и сильный вождь. 
То сделал
молодой юноша.

Ионафан с
оруженосцем поразили филистимлян. 
Потому что верили Богу так, как могут верить
непуганные и небитые юноши.

«Может быть,
Господь поможет нам, ибо для Господа нетрудно спасти через многих или немногих»
(1 Царств 14:6).

Для Господа
нетрудно даровать победу так, что враги будут сами «падать перед нами» (14:13).

Нужно лишь не
забывать в пылу сражения, что это не мы, это Бог. Не Саул, и даже не Ионафан. 
«Спас Господь в тот день Израиля» (14:24).

А что царь? Царь
только мешал. Он смутил землю своими запретами и правилами (14:29). 
Он пытался
быть правильным. Он приказывал священнику. Но пророка Самуила с ним не было. И
едва не стало его сына. 
Бог помогал Израилю, но не отвечал царю. 
Хотя для
Господа нетрудно ответить и помочь. 

Так случилось, что война
разрушила привычную картину, или вскрыла случившуюся ранее разруху, порчу,
гниль. Сегодня мы живем на обломках прошлого. Речь не только о крахе
социального порядка. Картина мира разодрана в клочья.

И это должно беспокоить
философов в первую очередь. Понятно, когда звучат выстрелы и разрывы, философ
может мало сделать как философ, он может быть лишь обычным человеком,
ответственным гражданином, деятельным патриотом. Но под эти страшные звуки он
не может не думать о том мире, который возникает на руинах старого, о новом
образе мира, о философских условиях и основаниях этого возможного мира.

Сегодня я вижу роль
философии не столько в осмыслении (хотя это тоже нужно, но осмыслить абсурд или
кошмар вряд ли возможно, он выпадает из любой рациональной рамки), сколько в
дерзком воображении мира последующего, послевоенного мира, мирного мира, нового
мира.

Меньше всего философии в
тех сценариях, где будущее представляется возвращением назад, в то странное
время, когда еще не было войны. «Чтобы было как раньше» — говорит обыватель. И
ему это простительно. Философу эти слова не к лицу. Ведь то предвоенное время
уже было чревато, беременно войной, т.е. неразрешимыми противоречиями,
сделавшими войну неминуемой.

Картина мира, в которой созрела
война, освящалась православной идеологией русского мира, но также подкреплялась
близорукой, наивной философией. Философия, которую исповедовали, которой учили,
по которой жили, не дала нам критической массы вольнолюбивых, трезвых,
ответственных граждан, студентов, преподавателей. Не хватило критичности,
рассудительности, элементарного здравого смысла, способных удержать массу от
безумия.

К сожалению, философы не
были разборчивы в отношении идей и настроений, которые десятилетиями
инфицировали и сводили с ума людей и целое общество, разлагали и развращали
индивидуальное и массовое сознание, обманывали и приучали к обману, учили
смирению перед силой, оправдывали философский сепаратизм и особую русскую
духовность, поощряли пассивность и конформизм.

Философия была важной идейно
составляющей того процесса, который привел к разрухе и изоляции Донбасса.
Именно через нее гремучая смесь протухшего советизма и московского православия,
вульгарного материализма и агрессивного традиционализма, русофильского
мессианства и яростного антизападничества разливалась массовому потребителю
столь щедро, полными гранеными стаканами.

Философия не смогла
разбудить околдованное сознание. И дело не только в ее слабости, качестве,
состоятельности. Дело в самих философах. Здесь вопрос лжи и измены философскому
призванию. Философия оказалась преданной философами.

Вот почему нам не
избежать вопроса, допроса, отчета об ответственности интеллектуалов, об
ответственности философов. Не только о прошлом. Рано или поздно прошлое придется
отпустить. Но, прежде всего, о будущем – о том будущем, которое начинается с
философского вопрошания, ответственно-покаянного, и вместе с тем,
дерзновенно-смелого. Именно поэтому я говорю о нашем времени как времени
философов.  Разве не время сказать
каждому из нас: «Если не я за себя — то кто за меня? А если я
только за себя — то кто я? И если не сейчас — то когда?».

Импульс Реформации был настолько сильным, что его пришлось сдерживать. Протестанты лишь отчасти поняли и приняли то, что могло бы произойти с Церковью. Сегодня Реформация напоминает не столько о протесте против католической церкви, сколько о необходимости иного протеста — против себя, против собственной инерции, против протестантизма как системы. 

Что я вижу в Реформации и ее конфессиональных экспериментах?

противопоставление
доминирующей традиции;

протест против собственной
инерции;

недовольство системой;

недовольство собой;

требование права  другого быть, быть другим;

дерзновение самому стать
иным;

попытку изменить историю;

борьбу за возможные и
невозможные образы будущего;

христианство открытое против
закрытого;

христианство личностное
против христианства институционального;

будущее против прошлого;

свое прочтение Библии как своей Библии;

требование личных отношений
с Богом;

протест против Бога системы;

сочетание мистики и
прагматики;

примирение с мирским;

освящение повседневности;

десакрализацию особенного и сакрализацию
всего;

апологию моей веры как моей веры;

обращенность к Богу в
качестве моего Бога;

новое отношение к Церкви как
моей и нашей;

восприятие времени как моего времени;

личностное отношение к
политике и культуре, в котором я выступаю субъектом;

картину миру, где я и Бог
соединены прямой связью; где можно быть свободным и при этом стоять твердо; где
все становится возможным, где христианство только начинается, прямо здесь и
сейчас, в акте моего отношения, в послушании Божьему Слову, в дерзновении моей
веры.

Саул узнал вкус
победы. Он хотел побеждать и дальше.

Его сын Ионафан
разбил охранный отряд филистимлян, но теперь они пришли с целой армией. Народ
собрался на трубный зов Саула, но увидев полчище врагов с колесницами и
конницей, стал разбегаться.

Царь ждет
Самуила, но тот не приходит. И тогда Саул сам приносит жертвы, берет все в свои
руки. Вместо пророка он сам обращается с вопрошанием к Господу.

Тут как тут
появляется Самуил: «Что ты сделал?». «Я видел, что народ разбегается от меня, и
ты не приходил к назначенному времени… », — отвечает Саул.

Пророк был очень
строг: «Худо поступил ты, что не исполнил повеления Господа, Бога твоего,
которое дано было тебе, ибо ныне упрочил бы Господь царствование твое над
Израилем навсегда; но теперь не устоять царствованию твоему» (1
Царств13:13-14).

Саул поверил в
себя, в свое царство, в свою избранность. Он подумал, что все зависит от него.
Будто не стало пророка, будто Бог не управляет всем.

Он ослушался
пророка и стал торопить Бога. Хорошие мотивы, плохое поведение. Одна ошибка
стоит царства.

Мы не должны
спешить, мы должны дождаться Бога и Его слова. Но когда Он скажет, мы не должны
медлить. Он управляет историей побед и поражений. Он может собрать
разбегающийся народ. Он может победить и без нашего войска. А без Него царь –
не царь, победа – не победа.

Протестанты
отмечают свой пятисотлетний юбилей. Но до сих пор в ряде стран и культур
считаются сектантами, инородными, агентами чужих влияний. Несмотря на
известный плюрализм религиозной и культурной жизни, подобные стереотипы живучи
и в нашей среде.

Что такое
Реформация и протестантизм? Как об этом можно 
говорить так, чтобы можно было обойтись и без наивных идеализаций, и без
негативных стереотипизаций?

Реформация (как
часть позднего Ренессанса) – второе осевое время в истории мировой цивилизации.
В ее событиях рождался современный мир. Без нее мы не сможем понять
современность.

Это не тупик
истории, это ее основная сюжетная линия. Это не только трагедия раскола, это
реализованная возможность обновления. Это не только религиозные конфликты, это
и расцвет того сложного многообразия, без которого сложно помыслить себе
Европу.

Реформация явила
миру новый образ христианства, окончательно подтвердив, что христианство есть и
будет разным, что единства нужно искать не воспрещая разности.

Протестантизм
стал религией Нового времени, актуальным образом христианства, направляющим и
корректирующим ход истории.

Если мы принимаем
и пользуемся плодами цивилизации Нового времени, мы тем самым принимаем и
пользуемся плодами Реформации и протестантизма. Программа Реформации – это
духовная основа, картина мира, без которых, вне которых развитие было бы
невозможным. Если мы хотим продолжить развитие и не сорваться в пропасть, нам
нужно возвращаться к событию Реформации и проверять себя на соответствие ее
принципам.

Если мы хотим
наконец выйти из нашего средневековья и совершить скачок в развитии, нам нужно
обратиться к идеям Реформации и протестантскому образу христианства. Я не  говорю о том, что нужно сменить свою
номинальную православность на протестантскость. Увы, здесь нет места магии,
здесь все держится и свершается трудом и верой. 
Поэтому я говорю о том духовно-культурном опыте, который стоит за
Реформацией и протестантизмом.

Протестантизм –
это попытка реализовать радикальные требования Реформации в своей религиозной
среде, привести жизнь своей общины в соответствие с духом Евангелия и
первоапостольской церкви. Протестантизм стал движущей силой новой эпохи. Там,
где протестантам дали возможность жить мирно и спокойно, расцветала культура
терпимости и добрососедства, предприимчивости и плодотворной конкуренции.

Протестантизм для нас – важная часть истории и возможность иного будущего, фактор
христианского разнообразия, субъект гражданского общества,  большой социальный резерв, культурная связь с
Европой. Здесь нет чудодейственных рецептов, но есть надежная духовная основа
для труда над собственным развитием.

Иногда нам
приходится подтверждать свое избрание, «обновлять царство». Нам приходится
терпеть и смиряться, слыша сомнения внутри себя и голоса «негодных людей»
вокруг нас.

Саул уже был
поставлен на царство. Но лишь «храбрые… сердца которых коснулся Бог» пошли с
ним. Весь народ еще не был убежден.

Теперь нужно было
показать, что царь способен не только в обозе прятаться, но и побеждать врагов.

Наас Аммонитянин
угрожает Иавису Галаадскому и глумится над всем Израилем. А новоиспеченный царь
работает в поле. У него не было дворца и дружины. Не было ничего. Но на него
«сошел Дух Божий», а на весь народ «напал страх Господень» (11:6-7). Аммонитяне
были разбиты.

После
впечатляющей победы был шанс наказать «негодных людей», насмешников и
маловеров, но Саул отдает славу и суд Богу: «В сей день никого не должно
умерщвлять, ибо сегодня Господь совершил спасение в Израиле» (11:13).

Сила и
великодушие Саула были откровением даже для Самуила. Теперь пророк не сомневался.
«И сказал Самуил народу: пойдем в Галгал, и обновим там царство. И пошел весь
народ в Галгал, и поставили там Саула царем пред Господом… И весьма веселился
там Саул и все Израильтяне» (1 Царств 11:14-15). 

Сомнения разрешились победой и
веселием. Но без смирения и терпения, мужества и решительности не было бы
победы, не было бы царства.

Постаревшие
города, пожелтевшие фотографии, брошенные дома, неизвестные биографии что-то напоминают,
дают какие-то подсказки. Мы ищем себя в пересечениях улиц, номерах домов, совпадениях моментов и переплетениях судеб, пытаясь найти
тонкую нить, связывающую нас с чем-то или 
с кем-то.

Я
долго что-то искал в родном городе, возвращаясь в него снова и снова. Но не мог
найти. И не мог вспомнить, что именно ищу. Во всем сквозила пустота. Вроде все
есть, жизнь продолжается, но это чужая жизнь. Жизнь, в которой тебя не
замечают. Как не замечают призрака.
Я искал себя. Но меня там не было. А без
меня город не был моим городом, не был моим прошлым. Я потерял себя, но не
помню где именно. Я перерос себя, но так, что случился разрыв и сложить разные
части в одно целое никак не удается.

Я
возвращался туда, где я точно был, но не теперь, не сейчас. Так я и живу, в
поисках себя, но города пусты и знакомых не встретить, старые номера не
отвечают и в квартирах новые жильцы.
Я больше не могу вернуться туда, где я
был. Хотя я помню, что был.  А где я
сейчас?
Есть ли у «я» его «где»?
Можно ли встретить себя?
Где можно встретить себя? Где встретить того, кто знает и помнит меня?

А
был ли я? Не является ли эта память ложной? Не является ли детство иллюзией
аутентичности?
Разве вся наша жизнь не поиск? Разве мы не ищем себя во всех
городах и дорогах, книгах и встречах, планах и надеждах? Того себя, которого не
было. Того себя, которого нужно найти. Как найти того и то, кого и чего еще не
было?

Мы привыкли
повиноваться царям – отчасти из-за рабских привычек (рабской генетики), отчасти
из-за недопонимания Бога (дурной герменевтики). Не зная и не понимая Бога, мы
представляем себе Его царем по аналогии с царем земным, а земного царя
представляем Богом.

Мы встраиваем
Бога в этот порядок вещей, а потом говорим, что Бог Сам освящает этот порядок.

Но Бог не освящал
царей, потому что «Господь, Бог ваш, — Царь ваш» (1 Царств 12:12). Хотя царей
допустил и поставил: «Вот царь, которого вы избрали, которого вы требовали:
вот, Господь поставил над вами царя» (12:13), т.е. принял решение людей.  Это всего лишь царь людей («царь ваш»), но Бог
считается с ними и их выбором, т.е. с их царем.

При этом Бог
ставит условия: «Если будете бояться Господа, и служить Ему, и слушать гласа
Его, и не станете противиться повелениям Господа, то будете и вы, и царь ваш,
который царствует над вами, ходить вслед Господа… А если не будете слушать
гласа Господа, и станете противиться повелениям Господа, то рука Господа будет
против вас» (12:14-15).

Бог
предупреждает, что не потерпит измены и противления. Это касается всего народа,
в том числе царя.

Если царь «противиться
повелениям Господа», то «рука Господа будет против». И если народ будет слушать
нечестивого царя, то  «рука Господа будет
против» всего народа.

Если царь
противиться Господу, то народ должен противиться царю. Народ должен оставаться
послушным Господу. Верность Богу важнее всего. «Если же вы будете делать зло,
то и вы и царь ваш погибнете» (12:25). 

Всеобщее
священство – почти скандал. Выглядит как протестантское покушение на церковную
власть. Но ведь это вовсе не протестантское изобретение.

Апостол Петр
обращается к церкви как священству: «Вы – род избранный, царственное священство,
народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас
из тьмы в чудный Свой свет» (1 Петра 2:9).

В Апокалипсисе
звучит торжественная песнь: «Ты был заклан, и кровию Своею искупил нас Богу из
всякого колена, и языка, и народа, и племени. И соделал нас царями и
священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле» (Откр. 5:9-10).

Вся церковь в
единстве и многообразии призваний выполняет священническую роль – возвещает
Слово Бога миру, предстоит, ходатайствует, священнодействует.

Об этом не только
Лютер, об этом говорят и документы Второго Ватиканского собора (об «апостолате
мирян»), и православное богословие протопресвитера Николая Афанасьева.

Сам Лютер никак
не хотел нарушить разницу и порядок призваний. Тем не менее, он приоткрыл дверь
для более радикальных толкований, согласно которым каждый сам себе священник.

Если пойти по
этому пути дальше, то окажется, что папа римский больше не нужен, но каждый
пастор сам себе папа, и каждый верующий сам себе пастор.

Очевидно, что
понятый так принцип доходит до абсурда и разрушает ту общину, которую призван
был созидать.

Священник не
может быть сам себе и сам по себе. Он – часть того порядка, который утверждает
Бог. Он – сослужитель Богу и другим священнослужителям. Поэтому каждый призван
к особому месту и особой роли в общине и миссии. 

Не нужно всем
бороться за место пастора и не нужно каждому провозглашать себя пастором.  Нужно быть священником в деле, к которому
призван. Кто-то должен строить церкви, кто-то их содержать за счет своих щедрых
пожертвований, немногие – петь, и совсем немногие — учить.

Скандал в том,
что исповедуя на словах всеобщее священство, протестантизм так и остался
экклесиоцентричным и пастороцентричным. Все свелось к церкви-организации, а
церковь – к пастору. При отсутствии развитой общинности независимость церкви от
Рима лишь усиливала произвол местной церковной власти.

Даже сегодня все
вращается вокруг тех, кто на сцене. А остальных благословляют молча трудиться,
не признавая в них сослужителей, священников иных сфер и призваний.

Замыкаясь на
церкви и ее структуре, всеобщее священство остается красивой риторической
фигурой.

Выход один – в
богословии Царства, частью которого церковь призвана быть, священниками в
котором назначены и пасторы, и учители, и врачи, и казнохранители.

Номенклатура
служений должна выйти за пределы церковно-организационных интересов и охватить
все сферы профессиональных и жизненных нужд.

Иначе борьба за
священство в церкви, читай за власть, будет бесконечной. Ведь все хотят
руководить, рукой водить. Палатки шить и уроки учить не хочет никто.

И вот еще что. Для
того, чтобы быть священником в своем призвании, вовсе не нужно ждать назначения
и места. Нужно посвящение и верное служение перед Богом. Признание последует. А
если даже нет, Бог Своих знает.

В
Москве и Минске ОМОН разгоняет мирные протесты, вольнолюбивых упаковывают в
автозаки, не жалеют ни пожилых, ни женщин, ни детей. Мои тамошние друзья
молчат. Совсем рядом, но не касается. Ходят в рестораны и на церковные службы,
зарабатывают деньги и тратят их на терапевтический шоппинг.

Они
молчали об Украине. Они предавали нас, украинских друзей. Теперь они так же
спокойно предают своих сограждан. Потом будут отрекаться от близких. Предела
трусости нет. И глупости тоже. Сегодня говорил со священнослужителем оттуда. В
ответ на вопрос, как там законы Яровой и проч., услышал: «Так эти законы и
репрессии очень даже нужны. Это для тех, кто ходит своими тропами. Их нужно
присмирить. А мы ходим прямо в кабинеты, дружим с государством, у нас все
хорошо». Хорошо, что у вас хорошо. Но у Свидетелей Иеговы не так хорошо,
их обьявили экстремистами. Понятно, что «они же еретики». Но какими
нужно быть наивными, думая, что вас не коснётся. Ведь иногда лучше пострадать.
Вот апостолов били и в темницы сажали, а вера распространялась. А вот если бы
сидели смирно, как все легальные культы, то обошлись бы без неприятностей. Но и
христианства бы не было, не было бы креста, не было бы Христа. Какой ценой мы
себя сохраняем? Сберегая свою душу и веру, не губим ли их? Отводя глаза и закрывая
рот, не теряем ли себя?

***

Кем
бы ты ни был из наших соседей, но если ты отважился выйти, я тебя уважаю. За
смелость и волю. Какой бы ты уважительной справкой не прикрывался, но если ты
вчера-позавчера сидел с попкорном у телика или пел псалмы духовные, ты не
уважаешь себя сам.