Западный мир –
это мир бесконечной рефлексии. Рефлексии, в которой легко запутаться.
Рефлексии, которая разоблачает ложные «я», но не находит ничего надежного.

Французы-постмодернисты
любили говорить о машинах желаний. Но здесь впору подумать о машинах рефлексий.

В «Западном мире»
машины и люди смешались.

«Очень тяжело
осознавать, что вся твою жизнь – чья-то ужасная придумка», — говорит кто-то из
них. Но кто именно? Машина? Человек? Машина-человек? Человек-машина?

А что, если мы
запутались в сознании настолько, что выдаем свои ужасные придумки за чьи-то?
Что, если все это мы и только мы – обманщики, насильники и убийцы?

Действительно, «Очень
тяжело осознавать, что вся твою жизнь – чья-то ужасная придумка». Но насколько
тяжелее допускать, что вся твоя жизнь – это твоя ужасная придумка. 

Не потому ли
нам нужен «кто-то» и нужна «чья-то ужасная придумка», чтобы замести свои следы
и пустить рефлексию по ложному пути?

Я видел «Церковь
рассеянную» – по частям, по единицам и группам. Таковой она бывает шесть дней в
неделю, когда христиане священнодействуют в своих домах и на своих рабочих
местах. Затем они собираются воедино на храмовом служении. 

Пастор Даниил из
Бишкека сказал об этом так: «Церковь пребывает в двух состояниях – рассеянном и
собранном. Но это одна и та же Церковь». 

Эти слова прозвучали на «Форуме
профессионалов-христиан», который не претендовал на «церковность», но явно ею обладал
– ведь он собрал более пятисот молодых христиан из пяти среднеазиатских стран и
нескольких десятков самых разных деноминаций. 

Я подумал, что рассеянные могут
собираться не только в храме и не только для храмовой службы. Но также для
совместного размышления и труда, прославления и общения, траура и протеста,
творчества и солидарности.

Греко-католический
священник Михайло Димид увидел Церковь на Майдане – когда прихожане разных
церквей объединились для христианского протеста. Там возникала некая общность,
условно названная «киевским христианством» или «украинской Церковью».

Такую же
собранную отовсюду, призванную от четырех концов земли Церковь я видел на
площади Святого Петра в Риме и на Лозаннском конгрессе в Кейптауне.

Сегодня мы должны
вновь задуматься о Церкви в режиме открытых вопросов. Не только о ее «что», но
также о ее «где» и «как». 

Ведь она не возникает на время храмовых
служб и не исчезает после. 

И то, что мы находим в отчетах церковного начальства — тоже не Церковь. Она не в камнях и бревнах, но также не в бумаге. 

А как она
существует? 

Где и в чем проявляет себя? 
В каких формах она продолжается по ту
сторону церковных стен? 

И так ли уж нужен ей храм? 

Человек хотел бы
освободиться от истории, ее властной инерции и узкой колеи, завязанных узлов и
родовых проклятий.

При этом именно в
истории есть то обязывающее, что нужно познать, принять, вместить, пережить – а
уж потом продолжить все как есть, или решительно изменить.

Я говорю вовсе не
о веселых играх воображения. Я о другом – о заложенных в прошлом метках, к
которым ты поневоле будешь возвращаться вновь и вновь, пока не поймешь свою
личную связь с ними. 

О тех вещах, идеях, поступках, событиях, людях, которые
отзываются в глубокой памяти или «историческом» сне. 

О тех провалах, когда
вроде бы и не осталось ничего в памяти, но что-то отсутствующее болит и
спрашивает. 

О тех глазах, что всматриваются в нас из тьмы. 

О старых фотографиях
и заросших могилах. 

О камерах, одиночество и холод которых чувствуешь вживую. 

О
старых городах, улицы которых вдруг узнаешь. 

О песнях, которые явственно
звучат, хотя их давно нигде не поют.

Сегодня, в День
памяти жертв голодомора и политических репрессий, я вспоминаю историю своих
предков как свою личную историю. Их голод, боль, страх, плач и стоны отзываются
во мне. Я плохо знаю, что там было, кем были и как жили мои предки. Но
чувствую, что их историей я во многом предопределен – я потомок жертв, не
палачей.

Сегодня вместе с детьми мы зажжем свечку и поставим ее на подоконник, чтобы свет был виден и с улицы. Это светится,
теплится память о жертвах. Это символ нашего покаяния, искупления и примирения
с прошлым. Это знак молитвенного обращения к Богу – Он один знает нашу историю
и может освободить нас от ее проклятий, исцелить от ее ран и выполнить ее
заветы.

Зажжем свои свечи. Пусть в нашей истории будет больше света, больше Бога. Ведь для Него и с Ним все живы. 

Я не помню почти ничего о тех трагедиях, но своей свечкой хочу сказать: «Боже, спасибо Тебе за мою жизнь, за жизнь тех, кто был до меня, кто проложил мне путь, кто передал мне свой завет. Помоги мне жить так, чтобы хоть немного выровнять кривизны истории, исправить несправедливости, восстановить развалины, почтить память. Дай покой жертвам и покаяние палачам. Не дай мне стать палачом. Пусть мы — я, моя жена и дети, — будем всегда на Твоей стороне, на стороне правды и добра. Аминь»

Есть только одна
весть, способная вдохнуть в нас жизнь. Это весть о Боге приближающемся, о Его
возвращении.

Мы должны
укрепиться и ободрить других. Мы должны говорить друг другу эту радостную
новость: «Укрепите ослабевшие руки и утвердите колени дрожащие; скажите робким
душою: будьте тверды, не бойтесь; вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние
Божие; Он придет и спасет вас» (Ис. 35:3-4).

Он придет, хотя
пока еще Его не видно. Он не замедлит, хоть мы устали Его ждать.

Недавно я услышал
богохульные речи из уст уважаемого служителя. Он ссылался на неутешительную
статистику роста Церкви в Украине и делал вывод: «Дух Святой Украине уже не
действует».

Кто мы, чтобы
знать, как действует Бог? Но мы точно знаем, что Он действует всегда, без пауз
и без устали. Даже если мы опускаем руки, даже если наши колени дрожат, даже
если наши души робеют.

Исайя служил в
темный период истории, но он видел Бога вблизи, чувствовал Его силу. Для него
Бог – не там, не далеко, не вчера и не завтра. «Вот Бог ваш». Он «вот», идет,
приближается.

Разве не это
должно стать нашей сегодняшней проповедью – «будьте тверды, не бойтесь.., Бог
придет и спасет вас»?

Во всех грозных событиях,
что надвигаются на нас, мы должны увидеть главное, итог всего – пришествие Господне
и встречу с Ним. И этот итог не может не радовать, несмотря на мрачный фон.

Тогда история
перестанет быть хаосом и тьмой, но станет «большой дорогой», идущие которой «даже
и неопытные, не заблудятся» (8), ей «будут ходить искупленные» (9). Тогда мы
увидим впереди не ужасный конец мира, но «славу Господа, величие Бога нашего» (2).

Я давно не смотрю
телевизор, его новости и ток-шоу. Если хочешь понять, что происходит – выключи
его. Если хочешь разобраться, что нам внушают, а что есть очевидным, перестань
слушать навязчивые голоса и потреблять стандартные продукты.

Намного
интереснее смотреть сериалы, в которых предлагаются альтернативные истории
мира. Среди таких – «Бульварные ужасы», «Проповедник», «Изгоняющий дьявола», «Черное
зеркало», «Уэйуорд Пайнс», ну и, конечно же, «Мир дикого Запада».

Здесь человек
проговаривает свои собственные страхи голосами машин.

«Сомневался ли ты
когда-нибудь в своем существовании?», — так может спрашивать лишь человек. Но
честно ответить на этот вопрос может лишь машина. Человек побоится.

«Ты настоящий?»,
— спрашивает Долорес. – «А я будто заперта во сне или в воспоминании о далекой
жизни». Интересен фон этого разговора – пустыня и мертвая деревянная церквушка.

Заперты во сне, в
сконструированном мире, в играх манипуляторов, в матрицах и системах – разве  это не о нас? Разве не наш собственный кошмар
мы воплощаем в подобных фильмах?

Мы настолько
слипаемся с собственной ролью в фильме, игре, обществе, что маска прирастает к
лицу. «Воспоминания о далекой жизни», о возможном ином, о запредельном – это редкость,
чудо, исключение.

Как понять, что
это лишь сон? Как его прервать, как проснуться? И не проснемся ли мы в другом,
еще одном сне? И не будет ли он страшнее?

Место и время Царства

Тезис о «расширении
Царства» уже стал общим местом, и этому нельзя не порадоваться – что Царство
занимает все больше места в дискуссиях. Но нельзя не заметить в этой фразе и
нечто «неудобовразумительное»: Царство нельзя «расширить», в плане территорий и
сфер оно не может занимать больше или меньше места, оно по определению
охватывает всю полноту реальности. Поэтому его нельзя расширить, оно уже везде.
Что мы действительно можем, это созидать его и делать видимым – нашим
соучастием в Божьих делах, свидетельством, прославлением и поклонением.

А вот Церковь – это
почти всегда определенное место, т.е. конкретная ситуация, в которой Царство
может проявляться и возвещаться.  Постсоборные
тезисы Третьего Евангельского собора хорошо передают сложность отношений Церкви
и Царства через категории места: «Понятия Царства и Церкви тесно связаны между
собой, но не тождественны. Радостная Весть о Царстве – это возвещение о Божьем
владычестве в мире, о том, что миропорядок существующий заменяется совершенно
иным, а не просто лучшим. Церковь призвана быть местом, в котором и через
которое это владычество воплощается, но в реальной жизни этого никогда в полной
мере не происходит. В лучшем случае мы видим лишь отблеск небесной славы… Наше
нежелание видеть проявления Божьего Царства «за церковной оградой» — обескураживает»
[8, 28].

Иными словами, Церковь –
это конкретное проявление Царства, его явления людям. Без Церкви Царство
осталось бы утопией. Но Церковь без Царства утратила бы перспективу и свое
особое место в этой перспективе. Как гласят постсоборные тезисы, «Разорвать
взаимосвязь между Церковью и Царством – значит лишить Царство Божье
инструмента, благодаря которому оно утверждается в мире, а Церковь оставить без
ориентира» [8, 29].

Очевидно, Бог найдет
иной инструмент для созидания Своего Царства. Но Церковь вряд ли найдет другой
достойный ориентир. Вне Царства Божьего она станет царство в себе, т.е. еще
одни царством среди других земных, а ее служители станут царьками. Книга
Александра Жибрика «Бог под арестом» — об этой опасности, когда «проявляется
нездоровое соперничество поместных князей, которые уже давно забыли о
существовании Царства Небесного. Поэтому они столько усилий тратят на защиту
своих владений, вместо того, чтобы вместе трудиться над расширением границ
Царства Божьего» [7, 140].

Церковным лидерам стоит
помнить, что они по совместительству еще и представители Царства Божьего, а «Царство
Божье приходит на эту землю тогда, когда у представителей этого Царства
появляется место для него» [7, 153], когда Церковь дает место Царству, когда
Церковь жаждет Царства и молит Бога, чтобы пришло время Царства.

Вот странный, но верный
порядок: Церковь отдает свое место Царству и находит себя именно в нем; Церковь
не боится конца своей эпохи, потому что видит себя частью Царства и трудится
ради него, ради будущего. Церковь стремится совпасть с Царством, послужить ему
и слиться с ним.

Обращаясь к «Дидахе»
(«Церковь Твоя от концов земли да соберется в царствие Твое»), Валерий Аликин
полагает, что «Царство должно пониматься здесь в эсхатологическом смысле, как
реальность, относящаяся к концу времен, во время которого придет конец
рассеянию и наступит конец, поэтому Божье Царство является определяющим
понятием для Церкви… Церковь рассматривается как паломничество народа Божьего к
конечной цели – Царству Божьему, приготовленному для нее самим Господом» [1,
114].

Церковь это начало и
путь Царства. Она не ждет Царства в готовом виде, но участвует в его созидании,
соучаствует в деле Божьем. Пастор Сергей Головин обращает внимание, что «Начиная
с апостольских времен Церковь понималась как сфера царствования Иисуса между
первым и вторыми пришествиями, приближение которых провозглашал Спаситель…
Однако в 1830 году Джон Нельсон Дарби предложил ждать наступления тысячелетнего
царства некогда в будущем» [5, 11]. Пастор отвергает
дарбизм: «Из текста (20:4,6) видно, что ожившие первым воскресением (т.е.
принявшие Христа) не только ожили, но и «царствовали», и «будут царствовать» со
Христом вплоть до воскресения второго, всеобщего. Мы уже – соучастники «тысячелетнего
царства»! [5, 12-13].

Безусловно, сейчас мы
лишь в некоторой мере можем наслаждаться торжеством Царства, в остальном нам
остается чаять, просить, ожидать наступления Царства во всей полноте. Но и
тогда это не будет сказочным сюрпризом, переходом в иную реальность или
переселением на другую планету. Как верно замечает Александр Беляев, «В тот
момент, когда Божье присутствие наполнит землю, на которой народ будет жить в
полном послушании Его воле, тогда можно говорить о полной реализации Царства. В
Откр. 21:1-7 это событие описывается, но оно происходит не просто на земле…но
на новой земле. В эсхатологическом будущем существующие небо и землю ожидает
именно изменение, а не уничтожение… Суть преображения существующей реальности
заключается в том, что Бог и человек будут находиться в непосредственной
близости (Откр. 21:3); грех и зло, равно как и их последствия, такие как
болезни, смерти и страдания, будут также уничтожены» (Откр. 21:4) [2, 22].

«Изменение, а не
уничтожение» — это важно для понимания того, как Церковь может участвовать в
наступлении Царства. Если будет «изменение, а не уничтожение», то вся сумма
добрых дел не лишится смысла, ничто не пропадет, мы можем готовить торжество
Царства, наполняя меру добра и надежды, мы можем не только проповедовать словом,
но и любить делом.

Более того, мы можем просто
трудиться, точнее сотрудничать, т.е. трудиться вместе с Богом в созидании Его
Царства. В этом смысле Александр Негров обоснованно говорит о Царстве как о
совместном проекте: «Царство Небесное представлено Иисусом как трудовой
процесс. Например, в притче о работниках виноградаря (Мф. 20:1-16) хозяин дома
вовлекает в свое дело тех, у кого нет своего дела, нет своей собственности… Из
этой притчи очевидно, что Царство Небесное – совместное предприятие» [9, 63].

Если согласиться с
Негровым, что «в новозаветном взгляде на Царство совмещаются реализованная и
футуристическая эсхатологии» [9, 71], то идея сотрудничества с Богом, идея
активного преобразовательного труда во всех сферах жизни придает особый смысл и
церковной, и внецерковной деятельности, примиряя эти разные призвания и сферы в
универсальности Божьего Царства, которое наступило в результате Христовой
победы, наступит в финальном акте Второго Пришествия и наступает уже сейчас
прямо «посреди нас».

Итак, в богословии
постсоветских протестантов Церковь и Царство все чаще осмысливаются в своей
неразрывной взаимной связи. Церковь связывается с конкретикой места и времени,
организации и сообщества, инструмента и ресурсов, альтернативы и критики. Царство
переключает нас в предельный масштаб и полноту реальности без границ, коррелирует
с концепцией Missio Dei, особой ролью Духа и целостной миссией, идеей всеобщего
священства и сотрудничества с Богом, а также сценарием прогрессивной
эсхатологии. Наконец, именно видение Царства позволяет выстраивать богословски
и миссиологически последовательные отношения с обществом, усматривая в нем не
только миссионерское поле, но и следы преображения, знаки  и оазисы возникающей новой реальности.

Осмысливая Церковь и
Царство вместе, в паре, мы все больше ощущаем их таинственность, точнее
переживаем нашу принадлежность их взаимной тайне, тайне Божественного замысла о
мире и человеке. Нам кажется, что мы больше знаем о Церкви, поэтому мы
определяем Царство посредством известного. Но что, если все это нам лишь
кажется? Ближайшие годы принесут много дискуссий, в которых мы вряд ли узнаем
много о Царстве, оно останется фоном, величественным и славным; зато мы больше
узнаем о Церкви, и то, что мы узнаем, научит нас скромности и ответственности.

Примечания

Церковь и Царство в конфликте перспектив

Как правило, нецерковные
призвания и сферы, как и перспективу Царства в целом, отстаивают те, кто имеют
опыт «мирской» профессии. Так пастор Сергей Санников, по совместительству богослов,
социолог и историк, выступает адвокатом «всеобщего священства» – известного, но
не практикуемого принципа: «Не отрицая церковных форм служения, Библия
настойчиво подчеркивает необходимость участия всех без исключения христиан в
практическом служении Господу, провозглашая принцип «всеобщего священства» (1
Пет. 2:9; Отк. 1:6, 5:10) [18, 253].

По мнению пастора Михаила
Дубровского принцип «всеобщего священства» работает не только на внецерковные
призвания, но и на церковные, а именно – помогает преодолевать соблазнительную
маргинальность и возвращает Церковь к ответственному влиянию: «Верность Христу
не подразумевает быть непременно «с краю, на обочине», поскольку такое
отношение к обществу хотя и позволяет «хранить себя неоскверненным от мира»
(Иак. 1:27), однако не дает возможности влиять на мир, заквашивая его Царством
Божьим… Такая позиция всегда приводит к потере видения и миссии, к фактическому
отказу от будущего. В самом деле, есть «титульная конфессия», которая отвечает
за духовную ситуацию в стране. Мы на такое влияние претендовать отказываемся»
[6, 399].

Выходит, если мы
отказываемся от влияния, мы отказываемся от перспективы Царства и от
полноценной миссии Церкви, возможной лишь в этой перспективе.

Поэтому Церковь должна
найти и понять себя в перспективе Царства Божьего. В то же время ряд
миссиологов предлагает обратную перспективу – когда Царство видится в
перспективе Церкви. «Любая миссия Бога должна включать в себя миссию церкви.
Это не значит, что в истории Бог не действовал вне церкви. Речь о том, что в
Божьих планах церковь играет важнейшую роль. Если же по каким-либо причинам Бог
осуществляет свою миссию вне церкви, это не есть идеальный план Бога. Чаще
всего такое происходило по причине отсутствия чуткости церкви к своему
призванию» [17, 160], — уверяет Владимир Убейволк. И все же, предписания вроде
«миссия Бога должна» (!) и критика Божьего плана внецерковных действий («это не
есть идеальный план Бога») выглядят несколько вызывающе.

Его позицию удачно
корректируют соавторы первой русскоязычной монографии по миссилогии. Пастор
Александр Шумилин определяет Церковь через ее миссию, а ее миссию через миссию
Бога: «Суть миссии Бога – привести (вернуть) людей в свое царство…. Миссия Бога
предполагает участие в ней церкви в свое контексте (Деян. 11:19-21, 1 Кор.
9:19-27)» [19, 63]. Его примеры разных контекстов подтверждают, что Бог
действовал нестандартно и провоцировал первую Церковь выходить за свои границы.
Церковь послушно участвовала в том, что делал Бог – суверенно, творчески,
вызывающе.

В чем же конечная цель,
достойная и для миссии Церкви, и для миссии Бога? Здесь миссиолог Иван Русин
напоминает, что «В свете Missio Dei конечной целью мисси
является слава и владычество Бога – Царство Небесное. Через Свою миссию Бог
демонстрирует власть над историей, наделяет историю смыслом и ведет ее к
подлинному завершению, которым является Царство Божье. Божья миссия, таким
образом, — нечто большее, чем искупление людей, но вместе с этим,
преобразование всего творения в соответствие с изначальной интенцией» [13, 18].

Пара Церковь-Царство
здесь связывается с парой искупление-преобразование. Соответственно, речь идет
о властном переустройстве всей полноты реальности, не только церковной и не
только духовной.

В таком смысловом
контексте становится ясно, что Церковь не может быть самостоятельной и
самодостаточной: «Являясь орудием Божьей миссии, Церковь должна постоянно
пребывать в мире, будучи не от мира. Церковь, которая бежит из мира, лишает
себя способности и возможности быть своевременным голосом Бога в светском
обществе, быть предощущением Царства Божьего» [13, 20]. Напротив, «Через
целостное служение Церковь не только возвещает Евангелие Царства, но и в
определенной мере актуализирует его, являя людям альтернативу иного качества
жизни – жизни Царства Божьего» [13, 25].

Итак, Церковь –
«предощущение Царства», «в определенной мере актуализация его», «альтернатива
иного качества жизни». Она – «орудие», поэтому она «должна». Она служит Христу
и Его Царству, поэтому следует за ними, в их перспективе.

To be continued

Документы
конфессий: Царство есть, но места мало

В целом, если говорить о Церкви ЕХБ, то она руководствуется еще
“советским”, т.е. принятым в советское время и впитавшим его дух, вероучением.
“Вероучительные основы ЕХБ” 1985 года говорят о Церкви в перспективе Царства
очень мало: “Мы веруем, что Церковь Христова не от мира сего…  Отделение церкви от государства
отвечает принципам Евангелия» [3, 23]. В то же время есть довольно сильный
тезис: «Христиане обязаны посредством благочестивой жизни и молитвы бороться со
всяким злом в жизни общества, содействую торжеству  добра.., свободы.., справедливости.., мира
для всех людей» [3, 22-23], который оставляет возможность активной позиции в
борьбе за ценности Царства в обществе.

Собственно о Царстве нет
ни единого (!) упоминания. Согласно этому «каноническому» вероучению ЕХБ, в конце
будет «восхищение Церкви» и «встреча ее со Христом в облаках», «судилище
Христово для спасенных» и «праведный суд Божий перед Великим белым престолом», а
затем наступит «вечность» [3, 22]. Вместо Царства – «вечность». Вместо
созидания – «восхищение».

На этом фоне «Социальная
позиция протестантских церквей России» выглядит намного прогрессивнее, хотя не
лишенной двусмысленностей. Так разделе «Церкви и общественно-политическая
жизнь» мы читаем: «Миссия Церкви – распространять Царство Небесное на земле и
Евангелие Господа нашего Иисуса Христа. Это, однако, не означает, что верующие
люди отделены от жизни общества… В Библии есть немало примеров того, как
верующие, занимая важные посты в государстве, становились благословением для
страны (Бытие 41:41, Даниила 6:1-3)» [16, 19]. С одной стороны, Царство и
Евангелие здесь отделяются как инаковые. С другой стороны, они могут
воплощаться в служении верующих на «важных постах» и «благословении для
страны». Впрочем, остается неясным, примеры Иосифа и Даниила даны как
исключения из правила, или как ориентир для подражания. В разделе «Церкви и
государство» снова встречаем упоминание Царства и Евангелия, но в отношении с
государством они описываются скорее согласно логике различения, чем воплощения:
«Церковь и государство имеют различные цели и задачи. Церковь призвана
проповедовать Евангелие и утверждать принципы Царства Божьего. Государство –
институт права, порядка и подавления зла» [16, 17]. Здесь Церковь служит
Царству, утверждая его духовные и моральные принципы, но не покушается на
государственный и социальный порядок (в этом смысле «Вероучительные основы ЕХБ»,
призывающие к «борьбе со всяким злом в жизни общества», остаются более
радикальными). Присутствует разделение сфер влияния: Церкви и Царству отдается
духовная сфера, а государству – социально-политическая. Да, интеграция
возможна, но в редких случаях, когда нужно стать Иосифом или Даниилом.

Примечательно, что эти
же тезисы (как и почти все другие положения «Социальной позиции») встречаются в
«Социальной доктрине евангельских христиан Украины» [14, 24-25]. Целые
параграфы из документа российских братьев скопированы без всяких ссылок, и это
может значить, что в данных вопросах есть твердое духовное единство, вся же
разница лишь в названии стран – в одном документе речь идет о России, в другом
об Украине.

В «Социальной концепции
евангельских христиан церквей Кыргызской республики» о Царстве нет ни слова,
хотя понятие о Церкви пропитано кенотическими смыслами Царства:  «Церковь представляет собой новое
альтернативное общество и призвана строить свое социальное устройство, подражая
Иисусу Христу в Его кенозисе, проявляя такие нравственные нормы как сострадание
и миротворчество. Однако задача церкви не только в том, чтобы заботиться о
внутреннем устройстве альтернативного общества… Церковь призвана сделать
доступным для каждого человека известие о том, что в Иисусе Христе есть
возможность восстановления гармонии между человеком и Богом, человеком и
человеком, а также человеком и природой [15, 9-10]. Здесь выделены те черты
(сострадание и миротворчество), которые не должны вызывать конфликта царств,
напряжения с царством земным. При этом акцентируется альтернативность и
универсальность Церкви, которая тем самым выводится в масштаб Царства.

Содержательные тезисы о
проявлении Царства в современной жизни встречаем в «Основах вероучения РОС ХВЕ»:
«Царство Божье, о котором говорил Иисус Христос, затрагивает все сферы жизни
человека и общества. Другими словами, Господь вовлечен в судьбы мира и историю
человечества. А потому мы, как христиане, призваны принимать активное участие в
социальной, экономической,  культурной и
политической жизни» [10, 22].  Активное участие
конкретизируется в профессиональном призвании: «Добросовестный и творческий
труд в соответствии с личным призванием и дарами есть способ служения Господу и
утверждения Его Царства в этом мире» [10, 21]. Здесь любой, не только духовный,
труд, преображающий мир к лучшему, оправдывается как дело Царства. Здесь Бог и
человек активно действуют и взаимодействуют вне Церкви, «в судьбах мира».

Интересно сравнить этот
документ с «Основами вероучения Церкви ХВЕ Украины», где, с одной стороны,
дается расширенная трактовка миссии Церкви как дела каждого («В процессе
благовестия должны участвовать все христиане, ведь речь идет не только о тех,
кто служит проповедью, но и о тех, кто может свидетельствовать о Господней
милости в своей жизни»; с другой стороны, вводится иерархия призваний, потому
что именно «евангелизация – самая благородная работа каждого христианина» [11,
155]. Выходит, что «участие всех» и «свидетельство жизнью» к Царству не
выводят, ограничиваются поместной церковью: «Проводится евангелизация на базе
поместной церкви» [11, 152]. Царству здесь места нет, для внецерковных
призваний и действий горизонт закрыт.

To be continued

Помимо прочих
достоинств сериал Westworld интригует неожиданными диалогами. 

Будто сам современный человек (и
тот, кто создавал фильм, и тот, о ком он, и тот, для кого он) погружен в
непреодолимую раздвоенность. 

Будто единство мира и человека в мире восстановлению
не подлежит, и более не может мыслиться возможным.

Здесь человек
выглядывает за край мира, за границы истории. Так ранее он заглядывал за край
видимого. 

Теперь он вышел за край мыслимого, за поля текстов, за рамки культуры. 

Он выпал из картины мира и не желает туда возвращаться. 

Он вышел из истории и
больше не считает ее своей.

Вот один из таких
диалогов.

«- Когда я был
маленьким, у меня были только книги. Я жил в них. Когда я засыпал, то мечтал,
что проснусь в одной из них, потому что там был смысл. Здесь я как будто
проснулся в одной из тех историй. Я хочу понять ее смысл.

— Я не хочу быть
в истории. Я хочу не смотреть ни вперед, ни назад. Просто быть там, когда я
есть…
Дома я часто рисовала. Обычно копировала то, что находила вокруг. Сегодня я проснулась и подумала: что если нарисовать нечто новое?».
Не открывается ли новое за пределами истории? Разве не там же можно найти настоящее?

Но возможен ли смысл вне истории?

И что значит “когда я есть”, не одну ли из возможных
историй, которая играет моим воображением?

По эту сторону церковных стен

Эти летом в России и
Украине прошли знаковые миссионерские события – конгресс «Преображение» в
Брянске и Миссионерский форум в Киеве. Показательно, что в обоих случаях
организаторы использовали риторику Церкви-Царства. Пятый конгресс
«Преображение» проводился под девизом «Евангелие – сила Божья» и акцентировал
внимание на «благовестии для каждого, движении основания новых церквей, миссии
коренным народам России, миссии за рубежом». Собравшиеся на конгресс должны
были увидеть «силу Божью в расширении Его Царства на земле” и присоединиться к
“большому делу Бога, которое Он совершает в наши дни”, “к Божьей
миссии в России и за ее пределами” [4].

В
программе конгресса можно увидеть явное влияние концепци  й “миссии Бога”,
«расширения Царства», «миссиональной церкви». При этом все движение свелось к
активности поместных церквей, не вышло за их стены. Т.е. о Царстве заговорили
без понимания того, кто и как это Царство представляет и «расширяет»; без
понимания того, что поместная Церковь – лишь часть более масштабных процессов
созидания Царства.

Подобном образом в рамках киевского миссионерского форума
«Царство» осталось фоновым (девизом форума были слова молитвы — «Да придет
Царствие Твое»), но не приобрело более ясных очертаний. Согласно резолюции
форума, основными задачами было: “открыть
в поместных церквах перспективу миссионерского труда для каждого”, “утвердить
приоритетность миссии в поместных церквах” [12]. В тексте вспоминаются
“христианские ценности” как условия построения “здорового общества и сильного
государства”. Выражается уверенность, что пасторы будут “направлять членов
поместных церквей в направлении благовестия”, в том числе “миссии в профессии”.
Вводится понятие миссионерской церкви:
“Это община, которая послушна Великому Поручению Христа, использует принципы
ученичества и трудится ради духовного возрастания новобращенных. Ее молитвы и
ресурсы сосредоточены на открытии новых поместных церквей и поддержке
миссионеров за рубежом” [12]. Таким образом, через понятия “христианских
ценностей” и “миссии в профессии” должна бы открыться “перспектива
миссионерского труда для каждого”, но в то же время эта перспектива тут же
обрывается через обилие церковных ограничений (“поместные церкви”, “члены”,
“сосредоточение ресурсов”). В каких внецерковных формах молитва о пришествии
Царство может выполняться, как Царство может созидаться по ту сторону церковных
стен – эти вопросы остаются неотвеченными и даже негаданными.

To be continued