Online

Archives › Статьи

Метафизика Встречи

В странных сближениях с другими людьми и всматривании в себя мы все же остаемся по сю сторону, в своей внутренней империи. Без касаний и пожатий, без общности и общения. Сама встреча остается необъяснимой тайной для эгоцентричного индивида. Встреча — это столкновение с реальностью тебе неподвластной, неманипулятивной, сопротивляющейся присвоению и опредмечиванию.
В своей наспех скроенной кандидатской диссертации я все же умудрился сделать задел на будущее, к которому возвращаюсь сейчас — «Я и Другой в истории. Метафизика встречи».
Я почувствовал в каждом человеке метафизическую глубину, с головокружительной скоростью затягивающую в себя. В каждом взгляде — бездонный колодец. В каждом слове — голос вечности.
Тайна человека превосходит его самого и уводит в глубину жизни. В себе мы привыкли чувствовать тело и ход мыслей. Но глубину можно ощутить лишь при встрече, когда ты встречаешь Другого и проваливаешься в непостижимую реальность, в которой ты не центр, и даже не точка. Ясперс говорил, что встреча — узнавание себя в другом. Но нет, похоже, все наоборот. Встреча — это когда все не ясно, когда имеет место неузнавание, удивление. Ежели все ясно, то мы проходим мимо, все ведь само собой разумеется, нет трения, нет зацепок и глубины. А при встрече мы вдруг среди миллиардов людей сталкиваемся с одним и он заслоняет собой весь мир, мы видим мир через него и в нем.
Но самое удивительное, когда мы встречаем кого-то внутри себя. Мы знаем, кого там ожидать — разные отражения нас же самих живут внутри и подают свои голоса. Но вдруг из глубочайшей глубины, нашей первоосновы мы чувствуем совсем другую Жизнь, которую не понимаем и не заслуживаем, которая нас превосходит. Установившаяся связь с собственной глубиной, уходящей корнями к самому Богу, меняет все радикальным образом.
Гоголь писал о такой встрече: «О, как глубже перед тобой раскрывается это познание, когда начнешь дело с собственной своей души! На этом-то пути поневоле встретишься ближе с Тем… Этим крутым поворотом, происшедшим не от моей воли, наведен я был заглянуть глубже в душу»

Евангельские церкви на пути к коллапсу?

Евангельским церквям во всем мире угрожает разрушительный кризис, после которого выживут лишь немногие. Так считает известный американский миссиолог Майкл Спенсер
http://www.csmonitor.com/2009/0310/p09s01-coop.html.
Его наблюдения, оценки, прогнозы очень точные, глубокие, честные. Просится вопрос — а читают ли такие вещи наши лидеры, пасторы, руководители миссий? Ответ вы знаете сами. Не читают. Наши nationals на такой уровень рефлексии подняться пока не смогли.
Вопрос другой — читают ли это те, кто направляют к нам миссионеров и отчитываются о тысячах основанных церквей и миллионах обращенных грешников? Если и читают, то выводов не делают.
Ведь трудно признать правду — что результаты миссии ничтожны, что основанные церкви пусты, что евангельские ряды из года в год редеют, а в обществе растет раздражение от «миссионеров». Ведь если признать правду, то окажется, что все это время миссии занимались утопичными проектами или не занимались вообще ничем, а просто «осваивали» деньги, отщипывая и себе солидные ломти. Потому и никак не разорвут заговор молчания, что в этом замешана большая церковная политика и живые деньги, которые никак не хочется терять.
Перед лицом «грядущего коллапса» (по Спенсеру) не настало ли время набраться мужества и признаться в собственной несостоятельности? Ведь самое время заказывать funeral, время погребать то, что отжило и отравляет жизнь еще живым. А что выживет, что переживет коллапс? Какие новые формы духовной жизни, церкви, свидетельства будут актуальными? Это способны увидеть лишь лидеры будущего. Ведь кого коллапс не погубит, тех пробудит.

Евангелие под рукой

Евангелие написано языком простых людей, чтобы научить их жизни по законам совести и заповедям Бога. Конечно, приятно видеть в музее Святые Книги в золоте и каменьях, но жизненно важнее иметь Книгу Книг у себя под рукой в каждый момент жизни, особенно в момент критический, когда своих сил уже нет и советы людей не помогают. Тогда вдруг открываешь, что все ответы есть и чудесная сила есть – все в этих святых страницах, нужно лишь читать их, серьезно и ответственно

Гортаючи сторінки Вічної Книги

Я вірю в Бога, але не є суто релігійною людиною – я не священник, не аскет, не пророк. Тому відкриваю Євангелію, щоб навчитись жити тут і тепер, а не тільки мріяти про вічне блаженство. Христос жив серед людей і для людей. В Його близькості я відчуваю справжню любов і співчуття, живу участь у долі кожної звичайної, тобто грішної і слабкої людини. Христова Бого-людська подвійна природа поєднує небо з землею, долає наше відчуження від Бога-Отця. Гортаючи сторінки Вічної Книги, людина наближається до Бога, відкриває духовний світ. Але я відчуваю й інше – Добра Новина повертає мене до себе і переображує навколишній світ, тобто живу серед грішних людей і ногами хожу по землі, але в серці маю нове життя, всюди бачу Божу Благодать, Його любов. Християнство вчить не бігти від світу, як релігії Сходу, а бачити світ і самого себе очими Бога, не зректися життя, а змінити його у найкращий спосіб

Внутренняя империя

Заглядывая внутрь

Внутри каждого из нас существует разветвленная система глубоких ходов, узких дорог, лесных тропок. За каждым поворотом невесть что встретишь. Кроме нас, которых мы знаем, есть еще кто-то. Кроме того, что мы знаем о себе, «есть много на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Кроме сценария, в котором мы живем, есть некая нестирающаяся, неизменная, неигровая реальность иного типа – нерациональная, неуправляемая, нечеловеческая. «Внутренняя империя» Дэвида Линча – об этом. Когда героиня фильма пытается вжиться в сюжет, она с ужасом замечает, что «Там есть кто-то еще».
Линч докопался до чего-то страшного. До конца фильма мы так и не узнаем, до чего именно. Страх беспредметен, неосязаем, невещественен. Это страх другого себя, своей тени. В своем последнем фильме Дэвид Линч окончательно отходит от классической композиции и раскладывает одному ему понятный пасьянс идей, образов, событий. Ему удается обыграть любого, потому что он играет внутри себя и по своим правилам. Фильм погружает нас в имманентное пространство личности героини, в ее сознание – сознание фрагментированное, изуродованное, больное.
«Женщина в беде» — вот как можно определить главного персонажа. Не то же ли можно сказать о каждом из нас? А откуда беда? От мистического проклятия из прошлого? От зловещих образов, неожиданно возникающих в нашей судьбе? Я полагаю, беда пришла с изменой. Лирическая линия оказывается тесно связана с мистической. Измена открывает дверь проклятию. Измена нарушает внутреннюю цельность личности, путает линию судьбы, провоцирует на неожиданные и опасные повороты. Внутренняя империя строится на измене и убийстве ребенка, семьи, любви. «Внутренняя империя» расползается все шире, ее границы достигают ада, на ее окраинах собирается зло… Дэвид Линч побывал там.

Опыт Присутствия

Опыт Присутствия куда более редкий, чем опыт отсутствия Бога. Я знаю, что такое оставленность. Но, когда припоминаю разные темные периоды, нахожу, что даже тогда боковым зрением я Его видел. А может не видел зрением, а чувствовал. Пусть на дистанции, но я всегда ощущал Бога. Мир, в котором я живу, который я могу понимать, в котором могу ориентироваться, немыслим без Бога. Бог — неоспоримый факт жизни. Он врожден в меня и в мир. До того, как мы начинаем спорить о Боге, Он уже существует как основание и условие существования нашего. Но Он также открывается как божественная личность в мистической встрече, когда в нашей человеческой реальности мы вдруг сталкиваемся с присутствием превосходящего нас. Для меня очень понятно и близко то, что описал митрополит Антоний (Сурожский): «Отец Сергий Булгаков говорил слишком громко и мне мешал думать свои думы; и я начал прислушиваться, и то, что он говорил, привело меня в такое состояние ярости, что я уже не мог оторваться от его слов; помню, он говорил о Христе, о Евангелии, о христианстве. Он был замечательный богослов и он был замечательный человек для взрослых, но у него не было никакого опыта с детьми, и он говорил, как говорят с маленькими зверятами, доводя до нашего сознания всё сладкое, что можно найти в Евангелии, от чего как раз мы шарахнулись бы, и я шарахнулся: кротость, смирение, тихость — все рабские свойства, в которых нас упрекают, начиная с Ницше и дальше. Он меня привел в такое состояние, что я решил не возвращаться на волейбольное поле, несмотря на то, что это была страсть моей жизни, а ехать домой, попробовать обнаружить, есть ли у нас дома где-нибудь Евангелие, проверить и покончить с этим; мне даже на ум не приходило, что я не покончу с этим, потому что было совершенно очевидно, что он знает свое дело, и, значит, это так… И вот я у мамы попросил Евангелие, которое у нее оказалось, заперся в своем углу, посмотрел на книжку и обнаружил, что Евангелий четыре, а раз четыре, то одно из них, конечно, должно быть короче других. И так как я ничего хорошего не ожидал ни от одного из четырех, я решил прочесть самое короткое. И тут я попался; я много раз после этого обнаруживал, до чего Бог хитер бывает, когда Он располагает Свои сети, чтобы поймать рыбу; потому что прочти я другое Евангелие, у меня были бы трудности; за каждым Евангелием есть какая-то культурная база; Марк же писал именно для таких молодых дикарей, как я, -для римского молодняка. Этого я не знал — но Бог знал. И Марк знал, может быть, когда написал короче других… И вот я сел читать; и тут вы, может быть, поверите мне на слово, потому что этого не докажешь. Со мной случилось то, что бывает иногда на улице, знаете, когда идешь — и вдруг повернешься, потому что чувствуешь, что кто-то на тебя смотрит сзади. Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос… И это было настолько разительное чувство, что мне пришлось остановиться, перестать читать и посмотреть. Я долго смотрел; я ничего не видел, не слышал, чувствами ничего не ощущал. Но даже когда я смотрел прямо перед собой на то место, где никого не было, у меня было то же самое яркое сознание, что тут стоит Христос, несомненно. Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут — значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, всё, что о Нем говорят, — правда. Это того же рода логика, как у ранних христиан, которые обнаруживали Христа и приобретали веру не через рассказ о том, что было от начала, а через встречу с Христом живым, из чего следовало, что распятый Христос был тем, что говорится о Нем, и что весь предшествующий рассказ тоже имеет смысл».

Отсутствие Бога как факт жизни

Если быть предельно честным, то в своей жизни я больше переживал отсутствие Бога, чем Его присутствие. В жизни не так много Его следов, не так много добра, истины и красоты. В этом атеисты и эволюционисты правы – в «наилучшем из миров» идет яростная борьба за существование и царствует социальная несправедливость. К небу протягивают руки и обращают заплаканные лица, но ответом остается пугающая тишина, молчание бесконечного и пустого неба.
Один из моих оппонентов-атеистов ранее считался добрым христианином, а теперь он пишет о своих попытках «достучаться до небес» так: «Диалог всегда подразумевает наличие обратной связи. В случае с богом — это разговор с пустотой, а точнее, с самим собой. Я говорю не голословно, а на основе собственного опыта или «откровения». Около 10 лет я пытался верить в бога, разговаривать с ним, жить по евангелию. Но я никогда не ощущал его присутствия. Я молил его о даровании веры, иногда мне казалось, что он слышит меня, но вскоре я убеждался, что это — ни что иное, как мои фантазии, желания. Это продолжалось до тех пор, пока мне окончательно не осточертел этот спектакль. Я убедился в том, что нет никакого бога. И уж точно нет того справедливого, любвеобильного бога, о котором я читал и слышал».
Уверен, что отсутствие Бога надо прочувствовать, чтобы в этой жуткой пустоте понять утрату, ее причины и последствия. Я думаю, что отсутствие Бога это то, чего мы добились сами. Ведь мы же говорили о том, что Бог нам мешает, провозглашали Его смерть. А теперь остались одни и съедаем друг друга в бесконечной войне «всех против всех». Или еще хуже, просто тонем в темноте

Библия и культура как интертекст

Иногда я думаю, почему так мало читаю Библию, хотя считаю ее самой главной Книгой. Конечно, мешает суета. Но эта причина банальна. На самом деле я чувствую, что между миром Библии и миром моим пролегает пропасть. Пропасть историческая, культурная, экзистенциальная. И буквальность древнего текста мало интересна для современника, жизнь которого протекает здесь и сейчас и требует актуальных образов и идей. Поэтому я читаю Библию в многообразии ее связей днем сегодняшним. Я читаю сложный, но захватывающий интертекст Библии, истории и современной культуры в разных преломлениях, проекциях, символах. Читать Библию означает видеть мир духовной культуры и мир социальных связей через архетипы вечной Книги.
Только что я смотрел фильм Seven Pounds. Я думал о себе, своем отношении к людям. О том, что останется от меня после вычитания того, что я имею. О том, что я хочу быть хорошим, но никак не соберусь с силами. О том, что на самое главное в жизни все время не хватает времени. Такие фильмы вводят меня в глубину жизни, ее духовное измерение. Искусство говорит о Боге лучше, чем буквальность самого святого текста, и уж куда красноречивее, чем церковные моралистические проповеди

Открываются вакансии

Когда я думаю о ситуации в обществе, вспоминаю хорошую песню Вакарчука про веселые времена, когда солнца мало, рот закрыт, глухая стена перед глазами. Идти за «ними» не хочется, надо искать свой путь… В церкви такая же ситуация, ведь церковь и общество — сообщающиеся сосуды и кризис всепроникающий. В нынешнем кризисе все его действующие лица одинаково обречены, все они принадлежат прошлой жизни, «жизни до кризиса». А кто придет на смену? Откуда ждать прорыва, новой жизни, смелой инициативы? Так как кризис ударил в первую очередь по материальным основаниям жизни, то все, приросшие к политике, бизнесу, номенклатуре, окажутся банкротами. И неожиданно выйдут на первый план молодые, творческие, рисковые натуры. Кто верит вопреки рассчетам. Кто не отводит глаз под сверлящим взглядом начальника. Кто будет радоваться воде и бобам, потому что при этом удалось сохранить главное — веру, надежду, любовь…. Как во времена Ветхого Завета, Бог говорит: «Ищу человека»… Я смотрю по сторонам, гадая, о ком же идет речь…. А вчера моя знакомая неожиданно написала мне: «Не робей, у Бога нет других рук, кроме твоих…»

Веселі, брате, часи настали,
Нове майбутнє дарує день!
Чому ж на небі так мало сонця стало,
Чому я далі пишу сумних пісень?
Веселі, брате, часи настали,
Ми наближаємось до мети!
Чому ж тоді я шукаю іншу стежку,
Чому я далі з ними не хочу йти?
Веселі, брате, часи настали,
На грудях світить нам слави знак!
Нам очі ніжно закрили, губи медом змастили,
Душу кинули просто так…
Душа прокинулась, та й питає
Сама у себе — чому одна?
Немає в кого спитати — золото замість тата,
Замість мами — глуха стіна.
І тихо, тихо навколо стало…
Кудись поділися голоси…
Часи веселі настали, нас лишилось так мало,
Ну їх, брате, такі часи!
Та нам з тобою своє робити,
Відкрити очі і далі йти!
І зуби сильно стиснувши, маму ніжно любити
Хто ж тоді, як не ми, брати?!!

Мы ждем перемен

Мы вступили в удивительное время, когда никто уже не может жить так, как жил до сих пор. Глобальный кризис означает суд над всеми. Пока не дошло до нас, стоит самому взяться за себя. Мы должны радикальным образом переосмыслить себя. Я приветствую любые перемены, потому что они несут вызов и возможность обновления. Помните, как пел Виктор Цой? «Перемен требуют наши сердца, перемен требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации вен: «Перемен! Мы ждем перемен!». Общество ждет перемен. Ему надоели безответственные политики, продажные чиновники, ожиревшие олигархи. Похоже, и церковь в ее нынешнем положении никак не удовлетворяет людей, не отвечает их нуждам. Люди хотят перемен. А церковь их хочет? Готова ли она вспомнить о своем призвании и снова служить людям духовной опекой, живым состраданием, нравственной опорой? Или церковь выйдет к людям из своих четырех стен, или она окончательно превратится в пыльный музей, быть может, немного интересный для самих же верующих…