Online

Archives › Статьи

“Maidan Theology” in experience and reflection of the younger generation of Ukrainian Protestants

“Maidan Theology” in experience and reflection of the younger generation of Ukrainian Protestants

The events on Kiev Maidan and the subsequent Russian-Ukrainian war draw one’s attention not only to its tragic nature but also to its peculiar ‘hybrid’ character. Religion has played a determining role along with political, economic, and socio-cultural motives. Christian interpretation of the events could guarantee the mobilization of religious community, represent civil protest as ‘the revolution of dignity’, and move the focus from a particular political issue relevant for the country development to some fundamental points of worldview as well as moral, spiritual issues.
In terms of Christian faith, the ‘Euromaidan’ has become the event much greater, truly revolutionary by its depth and scale of changes. Addressing the ‘students of the Maidan’ the archbishop Borys Gudziak stated that “This Maidan is all about true things. It is about the principles, fundamentals, profundity, and dignity. Living through current moments we together reveal the sacrament of our common being. People, who had a chance to ‘talk’ to the policemen and members of the Berkut police, were able to see the sacrament in their eyes” [22].
‘The sacrament of our common being’ has been revealed not only to the community but to the Church as well. The Christian community itself needed to be reoriented, to develop a new language and new theological approaches towards the events taking place in Ukraine, which was rather tentatively called ‘the theology of Maidan’.
An article with such title was published as early as on the 12th of December 2013 by a famous Orthodox author, the archimandrite Cyrill (Hovorun). He wrote about religious and political simulation of Christianity and encouraged the Church to turn its face towards average people “Ukrainian churches now have the opportunity to step out of the gray zone of collaborationism with the criminal authorities and stand on its ground as the ‘Confessing church’, which had stood against the Nazi in Germany. Nowadays churches in Ukraine can grow up to the level of society, which is rapidly growing on the basis of those values that should have been demonstrated by the churches. It is time to change our relationship with the authorities. It is time to put our relationship with people’s rights. It is time to learn from the people how to appreciate and stand for one’s dignity, decency, and humanness” [10].
In this brief preliminary text there are a few highlighted points which are going to be common for “Maidan theology” as an inter-confessional movement: focus on the community as the main subject of relationship (and not the state); ecumenical scope and interest in the resistance experience of various Churches, in particular of the Protestant ‘Confessing’ Church in Germany; lack of confidence in authorities and state-church ‘symphony’; humanistic enthusiasm; anthropological approach to theology; perception of the community as the area of divine revelation and action; critique of confined and self-sufficient institutionalized Church. These points have been developed in the writings of other ‘Maidan theologians’, such as Borys Gudziak (the archbishop of Ukrainian Greek Catholic Church), Antoine Arjakovsky (theologian), Yurii Chernomorets (publicist), Myroslav Marynovych (Vice-Rector of Ukrainian Catholic University), and many other Protestant authors.
The Russian Orthodox Church has given its credit to the potential of the new movement. Alexander Shchipkov, closely connected with the patriarch Kirill, remarked that “the ‘Maidan theology’, as promoted by Hovorun and others, may claim the status of a new religion. This civil cult is, basically, an open call for Reformation” [21]. In other words, the keepers of ‘canonical’ orthodoxy are trying to present the points of ‘Maidan theology’ as a variety of liberal Protestant theology or even as an attempt of a new Reformation. Despite the evident incompatibility of ‘a civil cult’ and ‘a call for Reformation’, the words cited above do partly depict the truth. ‘Maidan theology’ turned out to be related to the Protestant spirit, experience of Protestant Reformation and subsequent desacralization of state authority.
The Protestant factor in the events in Ukraine as well as the Protestant tendency in ‘Maidan theology’ has been specifically noticed by the leading Russian publishers. Thus, the article ‘Ukraine armed itself with theology of revolution. Maidan and the war in Donbass impacted the sermons’ (NG-Religii, March 4, 2015) emphasizes the radical character of changes in the theology of young Protestants and their influence оn the interdenominational level. “The teacher of theology and Christian ministry in Ukrainian Evangelical Theological Seminary, Anatoliy Denisenko shares his memories: ‘What I experienced on Maidan, reminded me the words of Harvard professor Harvey Cox, that “We are trying to live in a period of revolution without a theology of revolution. The development of such a theology should be the first item on the theological agenda today.” Pastor Artem, serving as a minister in Ukrainian troops in village Peski, rendered his experience in the war as follows, “To some extent, we are changing our understanding of the Scripture and God’s word”. These words could be the keynote of the changes that have occurred in the worldview of many Ukrainian spiritual figures within the last year” [14].
While we are aware of the ‘keynote of changes’, still there is a question of how ‘Maidan theology’ was reflected in confessional matrices of various traditions, how church groups perceived it, and the way it changes the alignment of forces and emphases. For a more objective analysis, I would like to introduce two distinctions: inter-confessional and confessional.
Denoting the connection between civil protest and the Protestant spirit, ‘Maidan theology’ and Reformation theology, I intend to introduce, analyze the experience and reflections of selected figures of Protestant Evangelical community from the late November 2013 until present.
These selected figures belong to a new generation of Evangelical leaders and they have proven themselves to be informal leaders, that is, they shaped the positions of their communities without taking official posts. Therefore, my material contains the Protestant voices, these voices, however, do not compose or represent any religious systems. They form a complex polyphony of self-organized inter-church community, united by the same socio-theological challenge and appropriate intuition of the same theological response.
While the value of Protestant material in the ‘Maidan case’ leaves no doubts, the second narrowing specification of the issue requires additional rationale. The shift of attention from the statements of the confessional leaders and official documents to the stories of average people, who became field and vision leaders, is caused by the very direction of the events, when new acting figures unexpectedly have been brought to the forefront, as well as by the principles of author’s methodology, which focuses on the birth of new ideas and heroes among average believers. The members of the group of new Protestant leaders, whose opinions and testimonies are of interest and novelty, are Oleg Magdych, Oles Dmitrenko, Taras Diatlyk, Denis Kondiuk, Petro Kovaliv, Denis Gorenkov, Marina Gogulia, Olena Panich, Natalia Prostun, Ekaterina Zhitskaia, Lesia Kotvitskaia, Anatolii Denisenko, Mikola Romaniuk. The author himself took part in the events and personally met every representative of the group analyzed. Author’s conclusions are based on his personal observations and talks with other participants. The majority of the members’ testimonies were published in two books, co-authored and co-published by the current author [3; 13]. Thus, the following text is a part of a more extended context of events and discussions, observations and dialogues, testimonies of the members of the selected group and personal relationships with them.
It is worth mentioning for methodological reasons that there is a necessary distinction between high, declarative, official religiosity and low, live, unofficial religiosity. On the one hand, there were right and informative statements of All-Ukrainian Council of Churches and Religious Organizations (VRCiRO) . On the other hand, there were real people who took part in the events on Maidan, and shaped their position from within.
To the greater extent the Christian movement of Maidan was downstream, where average believers and some priests and ministers took the initiative. One can talk of alternative solidarity and alternative leaders that were formed in those events. They can be conventionally called ‘emerging leaders’. They are still being shaped and their theology is still emerging. Therefore, it is necessary to hear the voices of this new solidarity along with the official declarations and recognized leaders, to reconstruct the theology, whose spirit and intuition united and guided the members of the group under current analysis.
Following the brief description of ‘Maidan theology’ below, there are reflections and experience of the Protestant leaders of Maidan. In the end, there are clarifications and questions concerning ‘Maidan theology’ in the light of the given testimonies.

TO BE CONTINUED

«Будущее и надежда». Предисловие к русскому изданию

«Будущее и надежда». Предисловие к русскому изданию

Д. Сьорл и М. Черенков. Будущность и надежда. Миссия, богословское образование и преобразование постсоветского общества. — Черкассы: Коллоквиум, 2015. — 296 с.

У нашей книги интересная судьба, сложная траектория. Задуманная в 2012 году в ходе рабочих дискуссий о будущем Донецкого христианского университета, она дописывалась на фоне трагических украинских событий. Книга вышла в свет в декабре 2014 года в американском издательстве и лишь теперь становится доступной для своего русскоязычного читателя.
Книга связывает две эпохи – до событий Майдана (и немедленно последовавшей российско-украинской войны) и после. Тогда, в 2012 году, мы решились думать о будущем с надеждой, хотя очень робкой и осторожной. Сейчас мы ви- дим, что мечтать нужно смелее и действовать решительнее, иначе будущее может не наступить.
Нас связало совместное служение в Донецком христианском университете. Сегодня он захвачен боевиками, студенты и преподаватели рассеяны. Понятно, что назад вернуться нельзя и нужно двигаться дальше, в будущее. Поэтому за время, прошедшее от начала работы до выхода книги, тема будущего стала донельзя актуальной.
Книга связывает два мира – Украину и Европу, европейскую богословскую традицию и постсоветский богословский поиск. Только в такой связи возможно будущее и постсоветской евангельской церкви, и постсоветского общества. Только в такой связи постсоветская Церковь обретает вдохновляющее видение и богословское обоснование для собственной реформации, а уже затем для преобразования общества.
В Украине идет война, которая подводит итог затянувшемуся постсоветскому транзиту. В ее огне сгорает прошлое, а будущее кажется слишком призрачным. Нужна оптика надежды, чтобы увидеть будущее в свете веры, осуществить его и свое призвание в нем.
Мы благодарим Mission Eurasia и издательство Коллоквиум за участие в русскоязычном издании и надеемся, что оно послужит делу миссии.
Михаил Черенков, Джошуа Сьорл Июнь 2015 г.

Церковь, Царство и будущее

Церковь, Царство и будущее

Как правило, христиане известны тем, что лечат раны прошлого и отвечают на вызовы настоящего. Они реагируют на то, что уже было или вот здесь есть. Но будущее остается вне сферы ответственности. И не потому что оно не важно, а потому что настолько важно, что полностью отдается Богу и выпадает из истории в эсхатологию. Выходит, что будущее – темное, страшное, непонятное. Мы за него не отвечаем, мы лишь наблюдаем за тем, что делает Бог. Все это довольно странно, ведь у нас есть Апокалипсис – отнюдь не тайнопись, но открытая книга, намеренно упреждающее сообщение Бога сообществу Церквей. Иными словами, будущее открыто – и для понимания, и для свободного действия каждого христианина, и для решающей роли Церкви.
Примечательно, что большинство постсоветских церквей исповедуют премиллениаризм, т.е. веруют в то, что Христос вернется перед тысячелетним царством и Сам станет началом этого видимого царства. Такой взгляд на эсхатологию снимает с Церкви ответственность за будущее. Напротив, постмиллениаризм, согласно которому тысячелетнее царство станет результатом христианских усилий и предварит возвращение Христа, остается малопопулярной и малопонятной идеей. Чуть более популярен амиллениаризм (особенно в православной традиции), который отождествляет Царство и Церковь и вовсе ничего хорошего от земного будущего не ожидает. Именно в этих, казалось бы далеких от социальной практики, дискуссиях коренятся многие проблемы нашего христианства и его отношений с обществом.
Случаются, правда, события, который явно открывают для нас нашу же ответственность. Церковь узнает в них действие Божье, возникающую реальность Царства и приглашение в этом соучаствовать. Так было в дни «революции достоинства».
Майдан и последующая война стали настоящим испытанием для украинского христианства – на верность своему призванию, готовность к переменам и единство, но самое главное – на способность видеть Царство и послужить ему. Эти события высвечивают для Церкви всю панораму действий Бога в мире, Царство как новую реальность преображенного мира и особую ответственность Церкви за будущее, которое отнюдь не предрешено.
Что же такое Царство? Это символ постоянного присутствия Божьего в этом мире и образ возникающего нового мира. Церковь ответственна не только за самосохранение, но и за преображение этого мира, чтобы в нем все более проявлялись следы грядущего Царства. Церковь не ответственна за оцерковление общества или христианизацию мира, она может предложить нечто большее, чем себя – целостный образ будущего мира и «усилия, которые восхищают его» (Матф. 11:12). Без этого образа и без этих ответственных усилий страна, где подавляющее большинство жителей относят себя к христианам, останется демотивированной и безОбразной, т.е. огромный потенциал Церкви и ее прихожан останется незадействованным, а сама Церковь станет заложницей чужих образов и планов.
И вот вопрос к нам – есть ли у нас, христиан Украины, образ будущего для нашей страны? Как мы видим свое место и свою роль, свою ответственность за ее будущее? В каких преображающих усилиях воплощаются наша вера и наше видение будущего? Без продумывания этих вопросов мы не сможем предложить для общества христианскую повестку дня и тем самым проявить свою ответственность, реализовать свободу и творчество, вернуть субъектность и влиятельность.

1517-2017. Что дальше?

1517-2017. Что дальше?

Несколько провокаций (не более:)) к приближающемуся юбилею Реформации
1. Величайшей Рефомацией 2017 года было бы не очередное разделение (пусть даже с самой благородной целью), а возвращение протестантов к единству с Римом. Лучше всего меняет — и тех, и других, — не разделение, а жизнь вместе, ведь «железо железо острит».
2. Если бы Флорентийская уния 1439 года имела успех, она бы и стала Реформацией (без протестантизма). Уния остаётся до сих пор возможным сценарием, но теперь есть протестантизм, и это все осложняет. К тому же православие почти изжило себя и не имеет полноценной субъектности для переговоров с Ватиканом.
3. Спустя 500 лет протестантизм так и не добрался «назад к истокам», напротив, все чаще обращается к традиции, без которой к истокам почти не попасть. Православие же превратилось в пародию на традицию, одичало в изоляции и антилатинстве. Напротив, католическая церковь и спустя 500 лет после Лютера остаётся живой и динамичной (во многом благодаря Лютеру и его потомкам).
О чем я? Да о том, что христианство завтрашнего дня не будут волновать споры 1054 и 1517 годов, так что можно сказать и так: православие и протестантизм со своими антикатолическими программами себя исчерпали. Это означает, что им (нам) придётся стать католическими. В каком смысле? Это другой вопрос (здесь для начала стоит вспомнить о нашем общем символе веры с его словами о «Католической церкви», т.е. вселенской-соборной-многоразличной-единой, частью которой мы исповедуем быть). Скажу ещё так: если католицизм не станет евангельским по духу, протестантизм не возобновит свою связь с традицией, а православие не сбросит с себя мертвую кожу византизма, то будущее христианство будет неконфессиональным. Или мы все вернёмся к основам нашего христианского единства (и веры), или… читайте грозные послания церквам Апокалипсиса и не будь столь наивны, чтобы думать, что слова Христа «Я создам Церковь мою и врата адовы не одолеют ее» относятся к именно вашей конфессии…

Миссия примирения в свете Пятидесятницы и последнего Пира

Миссия примирения в свете Пятидесятницы и последнего Пира

Спустя две тысячи лет своей истории христианство вновь оказывается в изначальной для себя ситуации – люди разобщены между собой и все вместе враждебны христианству. Событием, которое утвердило апостолов в их миссии и силе эту миссию выполнять, стала Пятидесятница. До того они смотрели на свою задачу как на невозможную, именно потому им было сказано: «Но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и по всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1:8). Вместо видимого и насильственного восстановления «царства Израиля» приходит Пятидесятница .
Именно в свете, огне и силе Пятидесятницы миссия стала возможной и выполнимой. Мирослав Вольф называет христианский путь примирения наиболее трудным из прочих, но единственно возможным. «Библейская видение мира открыто для нас, но это задача куда труднее Сизифовой. Конечно, толкать камень мира в гору насилия… — невероятно тяжело. Однако это легче, чем нести свой крест, следуя за распятым Мессией. Именно к этому призывал Иисус Христос христиан. Уверенные в Божьей справедливости и препоясанные Божьим присутствием, они должны разорвать порочный круг насилия и мести. Они не станут отрицать возможные трагические последствия: возлюбив своих врагов, они могут в конечном итоге тоже оказаться на кресте. Тем не менее очень часто дорогостоящий акт отказа от мести становится семенем, из которого произрастает слабый плод мира Пятидесятницы – мира между людьми, принадлежащими разным культурам, но собравшимися в одном месте, где они могут понимать язык друг друга и разделять друг с другом свое имущество» .
Еще более сильный образ примиренного мира Вольф предлагает в своей последней книге «Конец памяти. Как помнить правильно в мире насилия». Книга автобиографична, в ее основе – история о некоем сотруднике спецслужб Captain G., который допрашивал и мучил автора в далеком 1984 году, еще в советской Югославии . Даже когда мучения закончились, мучитель не исчез, он поселился внутри и стал постоянным спутником.
Боль этого соседства, страх и непонимание, больная память и непрощение стали личной трагедией Мирослава Вольфа. А освобождающими и примиряющими стали решительно недоумевающие, искренние, экзистенциальные вопросы по поводу простых и неудобных библейских истин: «Если Один умер за всех, не должны ли мы надеяться на спасение всех?.. Были ли мы с Captain G. примирены тогда, на том холме за Иерусалимом? Окажемся ли мы примиренными в Новом Иерусалиме, должен ли я хотя бы надеяться на это? Пир – этот новозаветный образ часто используется для описания примиренного мира. Captain G. и я сидим вместе за столом и пиршествуем, дружески смеясь. Очень пугающая мысль, но отнюдь не невозможный сценарий. Могу ли я представить мир – могу ли я желать его, – в котором я больше не буду вешать на Captain G. ярлык злодея каждый раз, когда буду его видеть?» .
Эти вопросы вряд ли предполагают ответы, но они хорошо задают новое видение мира. Ведь только тогда, когда мы будем видеть мир преображенным, примирение будет возможным. И это не вопрос нашего воображения, это предмет нашей христианской веры.

Камни вот-вот закричат

Камни вот-вот закричат

Кризис Церкви проявляется в молчании, немотствовании. Сказать нечего. Солидный вид, солидный сан. Грудь колесом, надуты щеки. И пустота. Такое противоречие внешнего блеска и внутренней несостоятельности гневно изобличалось библейскими пророками. Те, кто относят себя к народу Божьему, люди книги и веры, креста и Христа, должны знать и сказать. Им открыто прошлое и будущее, они свидетели Божьего откровения. Это поэт может мучиться с того, что не поймет, «куда несет нас рок событий». Это жрецы могут молчать о грехах Ирода. Это популисты могут ублажать народ, не знать или молчать о надвигающейся катастрофе. Но только не священники и не пророки. Молчание обвиняет молчащих. Они должны были знать и говорить, обличать и предупреждать, пробуждать и спасать. Нет, конечно же, в Церкви шумно, говорят много, иногда даже правильно, но все не о том, не о главном. Говорят о том, что интересно самой же Церкви. Но слово от Бога не хотят, бояться услышать. Страшатся узнать о себе правду, и что эту правду узнают другие. Но эта правда уже высказана. «Ты говоришь: «Я богат, я разбогател, у меня нет ни в чем нужды! – а не знаешь, что ты несчастен, жалок, нищ, слеп и гол» (Откр. 3:17), — говорит Христос Лаодикийской Церкви.
О чем говорит их/наше молчание? Об утраченной связи, предательстве, конформизме, невегласии. «Я – Первый, и Я – последний, и нет богов, кроме Меня! Кто подобен Мне? Пусть отзовется! Пусть расскажут Мне по порядку, что было с тех пор, как я создал народ древний. И о будущем, о том, что грядет, пусть расскажут нам. Не страшитесь, не бойтесь! Ведь Я еще в давние времена поведал вам все, рассказал, и вы – свидетели Мои» (Ис. 44:6-8).
Христос сказал, что если умолкнут ученики, то закричат камни (Лук. 19:40). Интересно, к каким «камням» стоит прислушаться сегодня?

Объятия как приоткрытая возможность

Объятия как приоткрытая возможность

Объятия – еще не принятие. Они открыты или приоткрыты. Они ждут, приглашают. Они создают возможность, держат ее открытой. «Я распахиваю руки, делаю шаг навстречу Другому, врагу, и не знаю, быть может, он неправильно поймет меня, будет презирать или даже прибегнет к насилию, или же, напротив, мои действия будут оценены по достоинству, и я смогу рассчитывать на поддержку и взаимность. Я могу стать спасителем или жертвой – возможно, и тем, и другим одновременно. Объятия – воплощение благодати, а благодать – это всегда риск» , — так описывает феноменологию объятий мой хорватский собеседник.
В качестве иллюстрации Вольф вспоминает евангельскую историю о блудном сыне, в которой отец верно ждал, каждый день выходил на встречу, всегда был готов принять. Его объятия был открыты, и что бы не сделал сын, как бы далеко он не зашел, ему было куда и к кому вернуться.
Это очень важная истина, которую трудно найти где-либо кроме Евангелия: мы должны создать возможность возвращения, примирения, восстановления отношений. Если наш враг решит раскаяться, мы должны быть готовы заключить его в свои раскрытые объятия.
Объятия сами по себе — совершенно незаслуженная возможность, благодать, дар. Тем более для того, кто виновен и нуждается в прощении. “Что значит простить кого-то?”, — спрашивает любимый Вольфом Джон Капуто, — “Это значит что-то далекое от экономики. Мы ощущаем неизмеримый избыток прощения, когда прощаем именно тех, кто… не просит прощения, не раскаивается и не собирается меняться. Точно так же мы часто говорим о непрощаемом – скажем, о Холокосте, американском рабстве или апартеиде, о геноцидах прошлого века. Но не будут ли такие непрощаемые вещи как раз подходящим предметом для настоящего прощения?” .
Здесь Мирослав Вольф, описавший в своих книгах личный опыт балканских войн, выходит за рамки философского дискурса и обращается к евангельским образам – любящий верный отец ждет своего блудного сына, его объятия открыты несмотря на боль и усталость. Объятия предшествуют словам.
Такой метафорический подход отличается от ныне привычного “постметафизического”, в котором примирение становится возможным только как рефлексивное по своей природе согласие или коммуникативное действие. “Дискурсивная этика” не знает объятий, она наивно “ожидает взаимопонимания через способность обобщения интересов в результате интерсубъективно организованного открытого дискурса” .
Но когда у одних заканчиваются аргументы, а другие не готовы даже слушать; когда “способность обобщения интересов” слабеет или пропадает ; когда вместо “интерсубъективно организованного открытого дискурса” имеет место война, остаются только объятия любящих и верующих, умеющих прощать и готовых принять, потому что «Умение прощать – это часть веры. Обновление нового завета открывает верность Бога, ибо новый завет основан на прощении ошибок и забвении грехов. Прощая, Бог постоянно увеличивает нашу свободу и доверяет нашей способности к обновлению. В глазах Бога действия людей не предопределены; эта убежденность заставляет Бога высказаться против глубоко укорененной в еврейском народе идеи о наказании детей за грехи родителей (Иез. 18:1-3)» .

Примирение как обновление: «теперь все новое»

Примирение как обновление: «теперь все новое»

Примирение возможно только в новом мире, в мире измененном. Отсюда вопрос – как возможны эти перемены, которые в свою очередь способны сделать возможным примирение.
Апостольские слова о наступлении «нового» вступают в спор с кажущейся реальностью ветхого мира, в котором царствовала вражда и смерть. Гораздо реальнее то, что вступает в свои права и вскоре осуществится во всей полноте, нежели то, что уже агонизирует, что призрачно, что лишено места в открывающемся новом мире. Последние страницы Апокалипсиса переносят нас в эту возникающую реальность: «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое» (Откр. 21:5).
Как возникает это новое? Оно подобно закваске, квасящей все тесто (Матф. 13:33), или семени, прорастающему из земли (Марк. 4:26-29). И подобно Сыну Человеческому, Который стал одним из нас, но искупил и преобразил нашу природу. «В то время как мы стараемся перерасти наше человеческое бытие, выйти за пределы человеческого, Бог становится человеком, и мы должны знать, что Бог хочет, чтобы мы также были людьми, действительными людьми. В то время как мы различаем благочестивых и безбожных, добрых и злых, благородных и низких, Бог безо всяких различий любит действительного человека. Он не терпит наше стремление разделить мир и людей по нашим собственным меркам и нашу готовность взять на себя роль судей. Он сводит к абсурду наши принципы и стремления, когда сам становится действительным человеком и другом грешников» , — данные размышления Бонхеффера не только хорошо передают отношение Бога к людям, Его способ примирения с миром и преображения мира, но также задают способ нашего самопонимания и действия.
Христос не спешил разбирать споры о землевладении или финансах, отделять сорняки от пшеницы и худую рыбу от доброй. Он Сам стал новой жизнью, которая восторжествовала изнутри противоречивой жизни этого мира. Нам нужно больше думать о той новой жизни, которая возможна для нас во Христе, и о примирении, которое возможно изнутри этой новой жизни. И при этом меньше думать о вине и ответственности второй и всех последующих сторон.
Примирение становится возможным не тогда, когда мы признаем правду друг друга, но когда находим сам конфликт ложным и даже бессмысленным. Примирение отнюдь не равновесие претензий и не удобный компромисс сторон, но совершенно новая повестка вопросов, радикально иной способ видения и решения.
Мы не сможем дойти к желанному примирению – путь окажется бесконечно долгим, — если будем пытаться разобраться в деталях конфликта и разнообразных версиях. Примирение – не в конце разбирательств, не в конце того же пути. Примирение – в выходе из “ветхого” конфликтного способа жизни. Примирение – в начале нового пути, совершенно новой жизни. К нему не попадают победами и трудами, оно даруется тем, кто смиренно согласен стать иным, кто совершает покаяние и обретает новую природу.
Исцеление отношений возможно через выход на новый уровень бытия; нового уровня аргументации или нового уровня силы будет всегда недостаточно. Иными словами, прежде чем примириться, нам самим нужно измениться.
В этом смысле примирение может быть понято как обновление завета и утверждение верности вопреки неверности. Часто цитируемый Вольфом Густаво Гутьеррес напоминает, что «В контексте завета грех – это всегда неверность. В этой ситуации верность другому состоит не в том, чтобы забраться на пьедестал и удовлетворяться тем, что возвещать о неверности другого. Нет, верность заключается прежде всего в способности предложить путь, идя которым, другой человек может начать жизнь сначала, или, лучше сказать, два человека могут обновить свою жизнь. Другими словами, верность означает предоставление возможности нового завета и обещание такого завета. В повседневной жизни мы бы сказали о «предоставлении еще одного шанса». Партнер, который верен, прощает, т.е. дает другому возможность восстановиться и начать заново, потому что прощающий партнер верит в другого» .
Завет Бога с людьми предполагает возможность обновления. На очередное нарушение завета Бог отвечал не расторжением, а предложением обновления, поскольку Его волновала участь грешника, а не степень вины. «Центральное место в покаянии занимает преображение человека, а не правильное распределение вины» , — эти слова Мирослава Вольфа могут служить хорошим переходом к третьей часть моих размышления, которые будут посвящены Другому.
Если я пережил обновление и живу новой жизнью, в измененной реальности, в обновленном мире; если я согласен с апостольскими словами, что «древнее прошло и теперь все новое»; если я поклоняюсь Сидящему на престоле, Который творит все новое; то я не могу исключить возможность того, что другой (или совсем чужой, чуждый, враждебный) тоже может измениться. Исключение или принятие такой возможности рано или поздно станут исключением или принятием другого человека. Исключение и принятие – ключевые концепты для Мирослава Вольфа. Главной же метафорой для описания принятия и примирения являются объятия.

Протестантизм и протест

Протестантизм и протест

Украинский Майдан показал неслучайную и нетривиальную связь протестантизма и протеста. Революция достоинства и свободы, совместившая в себе лозунги социальной справедливости и цивилизационного выбора в пользу Европы, мобилизовала социальный потенциал протестантских церквей и в то же время разделила их по внутренним церковно-богословским позициям. Украинские протестанты впервые стали задавать себе серию последовательных вопросов: что значит быть протестантом, что значит быть украинцем, что значит быть украинским протестантом?
Майдан стал агонией советского еще-живого-прошлого и обусловленных им церковных структур, рождением по-настоящему украинского, а не постсоветского общества, и украинского, а не постсоветского протестантизма. В русле данной интерпретации Майдана формирование гражданского общества и самоопределение нации связываются с социально-политической активностью церквей, в частности с протестным потенциалом протестантизма.
Осмысление названной зависимости представляет мотив и цель последующих размышлений, основанных на личном опыте автора, общении с действующими лицами Майдана и их текстами, обзоре церковных документов и персональных реакций протестантских лидеров. Материалы, представляющие позиции протестантов относительно событий на Майдане, собраны в двух знаменательных сборниках – религиоведческого («Майдан і Церква» [15]) и собственно протестантского коллективного авторства («Церковь на Майдане» [28]), а также представлены в виде электронных публикаций. Последнее объясняет особенности жанра, формата, степени достоверности, меры репрезентативности, оперативности и т.д. При всей специфичности этот «электронный» материал представляется ценным по причине своей экслюзивности, оперативности, неподцензурности.
Анализ массива электронных документов, проясняющих связь протестантизма и протеста в событиях Майдана, — необходимый источниковедческий этап, без которого дальнейшие концептуальные обобщения будут невозможными. Я намерен сосредоточиться на протестантской рефлексии своих реакций и позиций в отношении Майдана, оставляя за полями внешние оценки. Долгое время о протестантах писали со стороны — религиоведы, сектоведы, социологи, историки; теперь протестанты заговорили сами – практически в потоковом режиме. Такая реакция на события Майдана вряд ли является случайной и достойна быть изученной.
Структура последующего текста будет включать формулировку авторской гипотезы, хронологию событий и реакций, типологию позиций, ключевые интерпретации, возможные уроки и перспективы.
Гипотеза: связь протестантизма и протеста на примере Майдана свидетельствует о нераскрытом социально-преобразующем потенциале протестантских сообществ, который может быть использован на пути европейской интеграции Украины, выработки ее обновленной идентичности, всесторонней десоветизации и модернизации. Майдан стал местом, событием, темой, способом новой идентификации украинского общества и украинского протестантизма в их нераздельности и неслиянности. Не случайно, именно Майдан впервые вызвал активную протестантскую рефлексию событий и собственных позиций. Уже сам этот феномен небывалой рефлексивной активности по поводу протеста служит достаточным основанием для выдвижения гипотезы о предопределенной и оттого столь резонансной связи протестантизма и протеста.
Хронология событий и реакций: от Евромайдана до революции достоинства, от конфликта власти и народа до внешней агрессии России против Украины. 21 ноября 2013 года в ответ на заявление правительства Азарова о приостановке процесса подготовки к подписанию соглашения об ассоциации между Украиной и Евросоюзом начались массовые акции протеста, получившие название «Евромайдан».
С первых дней этих событий протестанты были там – как частные лица, как граждане страны, желающие жить, учиться, работать в цивилизованном европейском пространстве. В основном на Евромайдане оказались студенты и молодые специалисты, знающие себе цену, владеющие иностранными языками, дорожащие своей свободой и ищущие своим талантам лучшего применения.
30 ноября в 4 часа утра спецподразделения милиции жестоко разогнали участников Евромайдана, избивая и преследуя до Михайловского монастыря, где студентов укрыли монахи. К вечеру того же дня десятки тысяч людей собрались на Михайловской площади, чтобы выразить свой протест против насилия со стороны государства. Если на Евромайдане были десятки протестантов, сторонников европейского вектора развития Украины, то на Михайловской площади, а затем на Майдане независимости оказались многие «протестантские сотни», пришедшие заявить о беззаконии и жестокости власти.
В блогосфере первыми реагировали пятидесятники. Николай Синюк, первый заместитель старшего епископа Церкви христиан веры евангельской Украины, заявил, что «прошедшая ночь перевернула представление многих украинцев о тех, кто «недаром носит меч», а именно – о представителях силовых структур. Евангельский принцип: «хочешь не бояться власти – делай добро… ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро… он отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13:4) – исполнен с точностью до наоборот. Жестокое избиение невинных людей ставит тех, кто это сделал, не только под криминальную ответственность государственного закона, но и под осуждение закона Божьего… грубая физическая сила всегда была признаком бессилия как отдельного человека, так и властных структур» [26].
2 декабря 2013 г. лидер украинских пятидесятников Михаил Паночко выступил с обращением “по поводу ситуации, сложившейся в обществе”, в котором заявил: “С большим сожалением и сердечной болью восприняли верующие Церкви христиан веры евангельской Украины весть о жестоком избиении спецподразделением «Беркут» мирных протестующих 30 ноября, среди которых большинство молодых парней и девушек. Это яркое доказательство, как в Украине обесценена человеческая жизнь и здоровье, грубо попраны достоинство и право человека. Такие антиконституционные действия силовых структур как искра разожгли огонь всенародного гнева. Мы благодарим Бога, что наш украинский народ и здесь проявил большую выдержку и мирный характер протестов, что свидетельствует о свободолюбии и мудрости нашего народа” [16].
5 декабря по инициативе трех молодых лидеров из церквей «Новая жизнь» (Собор независимых евангельских церквей Украины) и «Преображение» (Всеукраинский союз церквей евангельских христиан-баптистов – ВСЦ ЕХБ) на Майдане начала действовать Межконфессиональная молитвенная палатка, ставшая центром протестантской активности – молитвенной, благотворительной, евангелизационной, медицинской. Без политических согласований с руководством церковных союзов эта низовая инициатива объединила сотни патриотичных протестантов, неформальных лидеров и подчеркнуто самостоятельных пасторов.
В то же время официальное руководство баптистов предпочитало хранить молчание и даже подчеркивать отсутствие своей активности. В своем интервью российским баптистским журналистам президент ВСЦЕХБ Вячеслав Нестерук заявил: «Мы всегда стараемся быть аполитичными. Мы понимаем, что все, что совершается вокруг нас — по воле Божьей. Сложившаяся непростая политическая ситуация — целиком результат решений нашего правительства. Нашей активности на Майдане нет. Мы сохраняем спокойствие и нейтралитет… Мы, конечно, зависим от политиков. Мы на них не очень влияем» [13].
Примечательно, что это интеревью было записано 28 ноября, т.е. до решительного поворота событий на Евромайдане, до разгона студентов 30 ноября, но было опубликовано сайтом Российского союза ЕХБ только 10 декабря 2013 г., когда слова о «нейтральности» уже воспринимались как откровенная провокация (тем самым интервью использовалось с целью давления на украинских протестантов, как запрещенный прием «информационной войны» против Украины).
Интервью было растиражировано российскими и пророссийскими СМИ и вызвало незамедлительную реакцию — «заявление несогласных» от 11 декабря, открытое письмо украинских баптистских преподавателей-теологов, в котором утверждалось следующее: «C начала своей истории баптистская Церковь отстаивала ценности свободы и справедливости. Независимость Церкви от государства (седьмой баптистский принцип) не означает обособленности Церкви от общества, аполитичности или асоциальности. Баптисты Украины приветствовали независимость, служили своему народу социальным и духовным потенциалом своих общин. Как часть своего народа баптисты уважают выбор людей и их свободу отстаивать этот выбор на мирных митингах. Евангельские христиане не могут оставаться «нейтральными», когда органы власти злоупотребляют данными им полномочиями — когда проливается кровь студентов, суды принимают антизаконные решения, а силовые органы защищают не народ, а власть. Участие в митингах – личная ответственность верующих, эта ответственность неотделима от веры и выражает ее в гражданской позиции» [4].
В тот же день 11 декабря, во время утреннего штурма Майдана в первых рядах протестующих были десятки протестантов – молодежных лидеров, пасторов и даже епископов. Их участие окончательно опровергло заявления первых лиц о том, что «нашей активности на Майдане нет», и сделало очевидными неопреодолимые различия в теоретических и моральных позициях внутри протестантских сообществ – между еще-«советской» «духовной» элитой и между уже-украинской новой волной пока-неформальных лидеров.
18 декабря 2013 г. появилось резонансное интервью главы Собора независимых евангельских церквей Украины Анатолия Калюжного, в котором известный протестантский лидер дал оценку действиями власти, инициативе «Межконфессиональной молитвенной палатки» и реакции протестантского сообщества: «50-70% церквей отказались присоединиться к нам, проявили пассивность и безразличие. Сегодня многие церковные лидеры поняли, что им для процветания нужно быть с властью, тогда можно и землю получить, и все, что нужно. До сих пор большинство лидеров протестантских церквей запуганы. Они молчат, боятся и ждут, куда повернутся чаши весов, к кому стоит примкнуть. Это очень печально, потому что Церковь – это как совесть в каждом из нас и она говорит независимо от того, хотят ее слышать или нет. Любая власть хочет видеть управляемую, карманную Церковь, потому они садят нас рядом с собой, чтобы прикормить и чтобы мы говорили то, что они хотят от нас услышать. Но если человек ответственен перед Богом, то будет говорить не то, что хотят услышать, но только правду. А для этого нужно иметь мужество. В Библии очень много об этом – говорить правду в лицо и отстаивать истину. Если мы как христиане не рискуем в своей вере, то нужно задать вопрос – настоящая ли это вера» [2].
15 января 2013 г. по инициативе УКУ в Киеве прошел межконфессиональный круглый стол «Богословие в присутствии Майдана», на котором протестанты наряду с греко-католиками, римо-католиками и православными предложили свое видение Майдана и позиции церквей. В частности пастор Микола Романюк призвал протестантов выучить урок «герменевтики и богословия»: «Мы действуем так, как верим. А верим согласно толкованию и применению Священного Писания. Наша баптистская и в значительной степени пятидесятническая герменевтика (и богословие) в вопросах общества и его лидеров – частично определена анабаптизмом, а частично – условиями тоталитарных империй. Отсюда страх служителей, пасторов, руководителей, и нежелание видеть, откликаться и быть частью общественных процессов. И отсюда – незнание и нежелание знать свои конституционные права как граждан. Хотя тот же апостол Павел пользовался своими правами гражданина великой империи. И я еще ничего не говорю о выступлениях пророков против царей и чиновников, начиная от Моисея и до Иоанна Крестителя. Мы нуждаемся в переходе от декларативного библейского богословия к реальному, потому что не имеем права быть святее, добрее и мирнее, чем Господь и Спаситель Иисус, Иоанн Креститель и апостолы. Их вера не отрицает очевидную гражданскую позицию, которая провозглашалась, а не замалчивалась. Уже изучение одного Нового Завета выявит ответственность духовных лидеров противостать грехам народа, и не только в рамках своей общины, но также указать на грехи царей, народов, элит» [24].
16 января 2014 г. Верховная рада приняла так называемые «диктаторские законы», ужесточавшие наказания для участников протестов и поставившие вне закона большинство гражданских и церковных инициатив. В этих условиях 17 января протестанты провели собственный круглый стол «Майдан и Церковь: миссия и социальная ответственность христиан», в резолюции которого отмечалось: «Церковь справедливо воздержалась от политических спекуляций касательно соглашения об ассоциации с Евросоюзом. Но после того как 30 ноября 2013 г. на Майдане была пролита кровь, Церковь не может оставаться нейтральной. В силу своей моральной ответственности перед Богом и обществом она должна назвать кровавую расправу над мирными гражданами преступлением, обличить виновных и помочь жертвам. Майдан в Киеве, как и по всей стране, выражает законное требование народа к представителям власти уважать свободу, достоинство и права людей; выполнять свои конституционные обязанности для общего блага; не злоупотреблять предоставленными народом полномочиями. При этом Церковь напоминает как правительству, так и протестующим о Божьих заповедях любви и прощения, без которых требование справедливости рискует закончиться хаосом и насилием. Мы призываем делать все возможное для мирного разрешения конфликта» [22].
Круглый стол «Майдан и Церковь» объединил протестантских активистов самых разных церквей (пятидесятнических и неопятидесятнических, независимых миссионерских, баптистских, реформатских, лютеранских), показал лица и позиции действительных лидеров, проявивших себя во время событий на Майдане (среди них – Олег Магдыч, Олесь Дмитренко, Ральф Хаска, Анатолий Калюжный, Петр Марченко, Валерий Антонюк, Андрей Шеховцов, Петро Ковалив, Денис Гореньков, Сергей Гула, Сергей Тимченко, Алексей Сатенко, Иван Русин, Александр Бычков) .
Поддерживая протест, протестантские лидеры призывали использовать все возможности для того, чтобы направить его в мирное, созидательное и «христианское» русло. Как уточнял Петро Ковалив, «Тысячи христиан вместе с другими членами нашего общества вышли не столько на «Евромайдан», сколько на «Майдан протеста» — протеста против беззакония, преступности, произвола власти… Если власть становится сама на преступный путь вместо того, чтобы служить людям на добро (Рим. 13:4) и наказывать преступников (Рим. 13:5), мы обязаны высказать ей свой протест. Будучи незаконно осужденным, Павел организовал «сидячий протест» в тюрьме и продолжал его до тех пор, пока римские власти не извинились за свои противоправные действия (Деян. 16:37-40). Мы также должны помнить, что устройство Украины значительно отличается от устройства Римской империи, во времена которой писали новозаветные авторы. Согласно Конституции Украины, наивысшая власть принадлежит народу… Именно такую позицию и протест вышли выразить христиане. В то же время мы должны помнить, что справедливый протест должен осуществляться праведными методами… Сегодня у пасторов, священников, духовных лидеров и вообще у всех настоящих христиан есть чудесная возможность поддержать мирный народный протест против зла и беззакония, защитить это движения от неправедных методов борьбы и всемерно содействовать, чтобы настоящее, искреннее духовное и моральное пробуждение и обновления пришли в нашу страну” [14].
Миротворческий потенциал евангельских церквей стал особенно востребованным после бегства президента Януковича и фактической смены власти, когда стал возможным раскол страны и расширение конфликта на весь Юго-Восток страны. 24 февраля появилось «Слово примирения» Валерия Антонюка. Напоминая апостольские слова «Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения» (2Кор. 5:19), лидер баптистов подчеркнул необходимость восстановления законной власти и лояльности к ней: «Мы поддерживали требования украинского народа прекратить произвол со стороны власти и репрессии со стороны силовых структур. Сейчас важно восстановить справедливость и правосудие в стране, сформировать правительство народного доверия и обеспечить честные выборы президента страны» [3].
Тогда казалось, что время «зилотов» закончилось и пришло время миротворчества, собирания страны, исцеления конфликтов. Как писал Владислав Бачинин, «Народ не может состоять из одних зилотов. В истории каждой нации бывают периоды, когда самоотверженные пассионарии необходимы ей как воздух. Но, как бы то ни было, таким временам свойственно рано или поздно уступать место новым эпохам. И тогда возникают запросы на новых героев, на иные умонастроения, на долгосрочные идеи… Благодаря общению с Иисусом и действию Благой вести Симон Зилот понял, что в спасении нуждаются не только иудеи, но и язычники, не только мирные жители, но и военные, не только радикалы-зилоты, но и римские оккупанты» [5, 22]. Но после противостояния народа с преступной властью началась агрессия со стороны соседнего государства, вновь мобилизовавшая и одновременно разделившая общество.
В условиях российской интервенции в Крыму евангельские протестанты солидаризовались с новой украинской властью, отстаивая единство страны. В этом случае «протест» принял форму национальной лояльности и осуждения внешней агрессии, т.е. протест был перенаправлен вовне. В заявлении от 14 марта 2014 года Совет евангельских протестантских церквей Украины предложил “духовные инициативы” по урегулированию критической ситуации в стране: «Осуждая военную агрессию со стороны Российской Федерации, призываем весь народ Украины, независимо от вероисповедания и отношения к религии, усилить молитвы к Богу о восстановлении мира и прекращении провокаций, братоубийства и эскалации конфликта в Крыму и других регионах Украины. Просим провести в церквах и на центральных площадях во всех городах, поселках и селах нашего государства Молитвенные Вече за мир, единство, целостность и суверенитет Украины. Обращаемся к украинской власти с просьбой присоединиться к этой инициативе, обратившись к Богу за мудростью и руководством в совершении государственного управления в это особенно тяжелое время для Украинского государства” [10].
После создания сепаратистских «народных республик» на Востоке страны, «протест» протестантов выразился в осуждении пророссийского мятежа. Так Украинская межцерковная рада в резолюции «Церковь во времена общественных потрясений» (3 июня 2014 г.) призвала протестантов «Выполнять роль пророка и народной совести, призывая общество к сохранению достоинства, моральности, миролюбия и законопослушности и осуждая любые проявления бездуховности, агрессии, насилия и противозаконных действий. Выражая свою официальную (библейскую) позицию, Церковь должна быть объективной, непредвзятой и независимой от светской власти, политических и деловых структур» [23].
Показательно, что коллективные заявления протестантов отличались большей решительностью, чем документы отдельных церквей и союзов. Так на 27-съезде Всеукраинского союза церквей ЕХБ не удалось принять «Обращение к церквям ЕХБ и всей христианской общественности», где содержались слова об осуждении «аннексии Крыма» и «военной агрессии» со стороны «братского народа», поддержке «европейского направления» и нового «законно избранного президента» [29], хотя подписи баптистских лидеров стоят под всеми документами Всеукраинского совета церквей и религиозных организаций (ВСЦиРО), содержащими подобные тезисы .
Тем не менее, можно считать симптоматичным тот простой и очевидный факт, что протестанты четко различали протест против беззаконной власти (Майдан) и мятеж против законной власти («народные республики» Донбасса). В первом случае имело место молчаливое одобрение, во второе – молчаливое осуждение. Это означает, что по отношению к власти (законной либо беззаконной, избранной либо самозваной) вводились собственные социально-богословские критерии, позволяющие менять церковную позицию от лояльности до протеста, и наоборот.
Таким образом, эволюция мнений относительно протеста прошла несколько этапов: от протеста против протеста к протесту против власти на стороне народа, а затем к совместному протесту против внешней агрессии – в единстве с властью и народом; от наивной нейтральности к осознанию собственной социально-политической ангажированности, а затем к пониманию собственной независимости при мере лояльности (к диалектическому единству лояльности и независимости).
Еще один возможный переход, который предстоит пережить и осмыслить – переход от лояльности народу к протесту против его произвола и беззакония, правового и морального нигилизма, ксенофобии и «тирании большинства».
Типология позиций по поводу Майдана. Отношение протестантских церквей к власти и протесту представлено в широком диапазоне мнений, из которых можно выделить четыре наиболее типичных.
Первое мнение можно назвать конформистско-сектантским: мы аполитичны, церковь не от мира, мы не критикуем и не сотрудничаем, это не наша брань (такая позиция характера для «отделенных» баптистов и пятидесятников, для крайних фундаменталистов и «библейских сепаратистов»).
Второе мнение – провластно-прагматичное: мы готовы быть с любой властью, чтобы покупать возможности ценой лояльности; мы лояльны к власти ради своей доли власти (самым заметным примером такой позиции может служить «политика» «Посольства Божьего» и его лидера Сандея Аделаджи).
Третье мнение – критически-деструктивное: мы будем критиковать всех и всегда, не принимая на себя никакой ответственности (это мнение протестантской «диванной сотни», обиженных блоггеров и «вечных революционеров»).
Четвертое мнение – критически-конструктивное: мы обязаны говорить правду и власти и народу, быть пророческим голосом и совестью нации, но также опорой, наиболее трудоспособной и ответственной частью общества (такое мнение разделяет протестантский мейнстрим).
Отношение к Украине и ее цивилизационному выбору между Европой и Евразией варьируется от индифиррентности (религиозно-космополитической нечувствительности к национальным и цивилизационным вопросам) и советской транзитности (ориентации на прошлое и его продление) к противоположным радикальным ориентациям на восстающую Евразию (пока вокруг православной России) или старую Европу (пока еще процветающую, хотя все менее христианскую).
Первая позиция – сектантско-безразличная: для церкви не имеет значения, в какой стране и в каком цивилизационном пространстве она находится, для нее важна лишь собственная, внутренняя повестка.
Вторую позицию можно назвать просоветской: мы боимся Европы и не готовы жить по цивилизованным правилам, мы не знаем Евразии и не уверены в ней, поэтому предпочитаем жить в постсоветском транзите, поэтому Украина должна оставаться в тени России, соответственно, ее культура, экономика, политика, религия будут «теневыми».
Третья позиция – евразийская: Украина должна переориентироваться на Евразийский союз, отмежеваться от разлагающейся Европы, защищать собственные «традиционные ценности» против «общечеловеческих», забыть о свободном рынке и демократии, о религиозной свободе и правах человека.
Четвертую позицию можно обозначить как проевропейскую: место Украины в Европе, стране нужна всесторонняя модернизация и рецепция западной деловой, политической и духовной культуры.
Майдан как социально-богословская тема: конфликт интерпретаций. Разница вышеназванных позиций продиктована не только политическими предпочтениями, но и богословскими взглядами, способом чтения и толкования Библии. Для постсоветских протестантов тема власти впервые стала рассматриваться в связи с темами свободы и достоинства человека, гражданской ответственности, законности и моральности, т.е. стала предметом богословского осмысления, а не безоговорочного поклонения.
Различные отношения к власти и возможному протесту против нее проистекают из конфликта двух распространенных интерпретаций власти: мифологизирующей и демифилогизирующей.
Например, для молодого пятидесятнического теолога Анатолия Денисенко Майдан представляется радикальной демифологизацией власти: “После того, как от пулевого ранения на Грушевского погиб Сергей Нигоян, многие из нас по-новому стали понимать слова апостола Павла о том, что «стоит покоряться власти». Именно он держал плакат, на котором было написано: «Голосом народа говорит Бог». Власть – это народ. Президент Янукович и вся его свита – это наемные работники. Вот только в нашем случае, эти работники оказались злыми, и как в притчах Иисуса: разорили виноградник и не пустили вверенные им деньги в оборот” [7]. Сказанное о власти украинской легко переносится и на власть российскую , поэтому Майдан – символ любого немифологического отношения к власти, требование у нее отчета перед народом и соответствия духу закона.
Вообще, в свете Майдана Библия читалась живо и злободневно, в свою очередь, Майдан в свете Библии виделся «духовным» событием: благодаря этой двойной социально-богословской оптике яснее становились различия между видимым и действительным, властью фейковой, самозваной, и властью законной, соответствующей своей функции .
Иная – антипротестная и государственнически-лоялистская интерпретация Майдана – следует из мифологизаторского подхода к власти. Так для большинства российских протестантов, Майдан – бунт против законной власти. Российские баптисты выразили свою позицию в специальной резолюции своего XXXIV съезда (30 мая 2014 г.): «Мы провозглашаем свою приверженность Библейскому учению, которое не приемлет насильственного свержения законной власти, национализма и разрешения социально-политических противоречий, иначе как путем политических переговоров. «С мятежниками не сообщайся» (Притчи 24:21)» [21].
Здесь имеет место не только сакрализация власти, но и отчуждение ее от народа, который ничего не может изменить и даже не должен пытаться это сделать. Епископ Российской церкви христиан веры евангельской (РЦХВЕ) Павел Желноваков выразил господствующее мнение российских христиан веры евангельской (основные лидеры которых – миссионеры из Украины) о событиях в Украине: «Нам, современным христианам, необходимо помнить о том, каким образом Царство Божье может утвердиться а земле. Истина была открыта еще во времена пророка Даниила, и, как это ни странно, языческому царю Навуходоносору – Даниил 2:34—35,44-45. Как же хочется помочь этому камню, уничтожающему злобу, имперские амбиции и т.д., скорей оторваться от горы, однако Библия ясно передает весть: он оторвался «без содействия рук». В свете этого теряются всякий смысл рассуждения о необходимости христианского одобрения «евромайданов» и других форм насильственного обретения свободы или ее защиты. Блаженство, согласно словам Христа, приносят миротворцы, а не люди с битами и камнями в руках» [11, 12].
В поисках оправдания для мифа о власти вводится дополнительный миф — об особом пути России и коварном Западе, который действует против священной властной триады «православия-самодержавия-народности». Так донецкий пастор Андрей Пузынин, не предлагая моральных аргументов против «революции достоинства», пытается представить Майдан и последующие события как «цивилизационный разлом»: «В соответствие с российским пониманием между Россией и Западом происходит цивилизационное столкновение, при этом Российская Федерация является носителем традиционных ценностей, а Запад носителем либеральных ценностей. Майдан в сознании российского обывателя представляется мятежом и ассоциируется с образом радикально-настроенных националистов в масках, кидающих «коктейли Молотова» в представителей правоохранительных органов, вынужденных терпеть это беззаконие. А легитимный в то время президент, в соответствие с этой точкой зрения, вынужден спасаться бегством из страны в РФ» [20]. При этом сам автор следует в русле мифологической логики, оперируя парами Россия-Запад, православние-протестантизм, традиция-либерализм, закон-протест. В этих парах первая часть сакрализуется, вторая – демонизируется. Почему? Потому что так сложились цивилизационные разности. А поскольку Украина оказывается на канонической территории российского православия, то она и ее протестанты должны принять его цивилизационные рамки. Здесь порядок выше свободы и личности, выше права и достоинства.
И все же ссылки на «цивилизационный разлом» не объясняют, почему одни церкви способны сказать правду власти, а другие готовы сказать и сделать все, что власть прикажет. Как верно замечает Роман Носач, Майдан вскрыл проблему манипуляций церковью, ее податливости государственному влиянию, ее готовности быть зависимой: «Выяснилось, что мы чаще верим государственной пропаганде, чем своим братьям и сестрам» [18, 2]. Как оказалось, страх и неприятие протеста – часть более глубокой проблемы, связанной с боязнью свободы и привычным патернализмом государства, властью коллектива, незрелостью личности.
Отюда – задача осмыслить возможность национального богословия освобождения, богословия исхода. Для Юрия Симоненко, пастора из Луганской области, Майдан – восстание имперской провинции (бунт Украины против «русского мира»), протест свободных, точнее свобожденных Богом людей. В то время как российские баптисты писали хвалебное письмо Путину и осуждали киевских «мятежников», пастор Симоненко задавал неудобные демифологизирующие вопросы: «Когда я наблюдал события на Майдане, я ясно видел судящую руку Божью, отнимающую власть у проворовавшегося человека, посмевшего насмехаться даже над собственными обещаниями своим избирателям. Кто был по вашему прав – Навал, осудивший Давида за мятеж; или Самуил, помазавший Давида в царя при живом и действующем царе Сауле? Кто был правее в Израиле Ииуй, провозгласивший себя царём и, убивший царя Ахава, своего господина; или царица Иезавель, осудившая его за мятеж и, погибшая за это от руки своего же телохранителя, по приказу мятежного Ииуя?» [25] .
Демифологизация власти открывает путь не только к протесту, но и к решительному исходу из-под власти империи, к обретению нацией себя, своей земли, своего Бога (Которому и единственно Которому вся власть принадлежит). В этом смысле Майдан – долгожданный и трудный Исход из СССР, путь украинского народа к себе, к своей идентичности. В нашем случае этот путь пролегает от советского прошлого к европейскому будущему, от атеистического общества и формальной религиозности к христианскому возрождению.
Метафора Исхода адресована не только нации, но и Церкви, в частности постсоветским протестантам. Как предсказывает Тарас Дятлик, «Исход евангельской церкви из советского наследия будет очень сложным и болезненным. “Железный занавес” пал в политическом измерении, но, к большому сожалению, он еще не пал в сердцах многих верующих. Правда в том, что без революции в сердце не будет изменений ни в обществе, частью которого мы являемся, ни в нашей поместной общине, членами которой мы состоим… Возможно именно посредством политического кризиса в Украине Бог обновит Свою церковь, а через реформу церкви – и общественный уклад. Возможно, Он по Своей милости, уготовил нам еще на короткое время перед Своим пришествием путь Южной Кореи, целого ряда африканских стран (верующие которых также пережили постколониальный кризис мировоззрения и ценностей), чтобы мы могли послужить своим миссионерским потенциалом и ресурсом другим странам, народам и церквам?» [9].
Специфика украинской ситуации в том, что общество освободилось раньше церкви. Именно гражданское общество призвало церкви на Майдан. По мнению Олега Турлака, Майдан – это суд свободного общества над несвободной церковью: «Члены евангельских церквей были воспитаны в “лучших” советских традициях конформизма и лояльности. Многие евангельские верующие и не понимают, зачем свобода нужна стране, в целом, и не верят, что она когда-либо придет на просторы СНГ. Майдан и евангельское сообщество находятся в противоположных концах спектральной диаграммы. Пройдут десятилетия, прежде, чем в церкви что-то изменится. Надеюсь, что новые поколения молодых христиан, не знакомых с тягостным и противоречивым тоталитарным прошлым.., будут мыслить по-новому и по-иному будут толковать и применять библейские тексты. Мне трудно предположить, какой будет церковь будущего, но я надеюсь, что она будет иной, свободной. Честно говоря, я не верю, что доживу до тех дней» [27].
Возможные уроки и перспективы. Майдан вновь поставил перед протестантами хорошо знакомый вопрос о сложном нравственном, гражданском и богословском выборе между сохранением себя и преображением мира, между стабильностью и свободой, между готовностью служить народу и страхом вызвать гнев власти, между лояльностью и неотмирностью, между сопротивлением и покорностью.
В огне Майдана были испытаны два старых и опасных христианских мифа — миф о нейтральности церкви в условиях конфликта, а также миф о том, что «всякая власть от Бога» — без всяких продолжений и дополнительных условий.
В событиях Майдана протестанты увидели рождение украинского протестантизма из кризиса протестантизма постсоветского, смену лидеров; а также спрос на христианство «открытого» типа, здоровый экуменизм, опыт совместной борьбы, христианскую солидарность с народом, пророческий голос.
Как оказалось, церковь может быть не только выше конфликта, но и внутри него. Может быть и Церковь на Майдане, и Майдан в церкви. Протест из общества перекинулся в Церковь и разделил ее на пассивное большинство и влиятельное меньшинство, на конформистов и радикалов, на «зилотов» и «духоборов». Разделения в церкви прошло в пространстве и времени, в этом смысле размежевание украинских протестантов с российскими братьями – не только следствие политических и государственных делений, но и разрыв последней связи с общим советским прошлым.
Майдан обострил и без того сильный спрос на корректировку теологии украинских протестантов – в вопросах миссии и социальной позиции, эклесcиологии и экуменизма, национальных и общехристианских измерений идентичности, понимании связей между догматикой и социальной практикой.
Как оптимистично заявлял Олесь Дмитренко, Майдан стал точкой невозврата, решительным выбором свободы, и Церковь не сможет не последовать за обществом в этом бескомпромиссном требовании свободы: «Майдан не приведет, а уже привел и будет приводить к рождению и формированию свободного, высоко цивилизованного, морально укрепленного украинского народа. Он рождается и формируется с 1991 года. Толчком к активному прогрессу стал 2004 год. Но сейчас самый важный этап. Это новая мощная волна, которая не зависит от геополитических порывов политиков» [17].
Майдан стоит понимать как пробуждение и первое движение влиятельного христианского меньшинства. Понимание ценности, требование свободы и движение к ней, ее понимание и защита – удел меньшинства. И здесь возникает вопрос о социальной базе Майдана и развития Украины после Майдана. Основой и руководством для перемен может стать «влиятельное меньшинство». Я ввел это понятие применительно к миссиологии в 2009 году, теперь оно стало актуальным в междисциплинарном дискурсе. Так экономист Александр Пасхавер обращает внимание на роль духовных элит, активных меньшинств, среди которых особо выделяются протестанты: «Активное меньшинство ведет за собой пассивное большинство… Оптимальным для Украины есть воссоединение с Европой. А сделать это реально, а не формально, можно лишь став европейцами, то есть, встроив (надстроив) их ценности, этические запреты, убеждения, поведенческие установки, стереотипы в украинскую идентичность, не отменив, но обогатив ее» [19, 10-11]. В полне веберовском ключе он уверяет, что «Именно ценности, убеждения обычных людей являются определяющим фактором различий в развитии стран… В христианском мире в среднем наиболее развиты протестантские страны, меньше – католические, менее всего — православные» [19, 21-22].
Иными словами, надежды на модернизацию Украины в цивилизационном пространстве Европы связываются с рецепцией протестантской этики, ценностей и принципов христианского мировоззрения. Этот оптимизм экономиста в отношении европейского будущего Украины отчасти разделяют миссиологи, осторожно толкуя его не в экономическом, а в «духовном» ключе. Лидер миссионерского служения ВСОЕХБ Станислав Грунтковский убеждает, что «Украина может быть «духовной житницей для всей Европы» [6]. Если же миссию понимать в предельно широком смысле, то она может стать видением и мотивом для всестороннего, а не только духовного преобразования Украины, а затем и служения всей Европе как сообществу стран и миссионерскому полю.
Если ранее украинские протестанты были известны насколько своей активной миссионерской позицией, настолько пассивной политической позицией, то за последнее время миссия и политика, богословие и социальная ответственность интегрировались в целостное видение ответственного и влиятельного христианства. По мнению Анатолия Денисенко, Майдан стал символом возвращения Церкви в политику с более взвешенным и глубоким пониманием своей ответственности: «Евромайдан разделял христиан на тех, кто за европейские ценности и на тех, кто против; Майдан, объединяет всех христиан, которые выступают за общечеловеческие ценности. Майдан – это как раз и есть некое обобщающее понятие, которое охватывает собой всех тех, кто переживает о будущем своей страны. Церковь должна быть аполитичной в том плане, что не может примыкать к тому или иному политическому течению и выражать общую точку зрения. С другой стороны, Церковь должна быть политически активной в том смысле, что ей не все равно, что происходит в полисе» [8].
При всей своей противоречивости, вышеприведенные подходы и интерпретации Майдана задают ощутимую социально-политическую рамку, охватывающую все виды протестантской миссионерской и социальной активности. В этом широком смысле слова «миссия» евангельских церквей заключается не только в солидарности с протестом или христианской коррекции этого протеста (направлении его в ненасильственное и созидательное русло), но и в последующей трансформации «общества протеста», переходе от протеста к полноценной мирной жизни, соучастии в закладке нового идейно-ценностного фундамента проевропейской и одновременно прохристианской украинской идентичности. Чем более протестанты будут украинскими, тем более Украина будет протестантской. Чем более протестанты будут европейскими, тем более европейской будет Украина. Европейскость без заметного протестантского фермента – не более чем сильная секулярность и слабая, безосновная свобода. Украинские протестанты могут соединить в себе витальность традиционного христианства, европейскую цивилизованность и реформаторскую динамику. Остается надеяться, что в ответственности за будущее своей страны и строительство нового украинского общества протестанты проявят больше единства, чем в отношении к власти и протесту.

Библиография

1. Appeal to the Evangelical Churches of Ukraine // Keston Newsletter. 2014. – No.19. — P. 41-43.
2. Анатолій Калюжний про розгін Майдану: «Як би був Бог у серці та розумі – чи хтось бив би дітей?”, http://risu.org.ua/ua/index/expert_thought/interview/54671/ (Дата звернення 25.06.2014)
3. Антонюк В. Слово примирения, http://biblechurch.com.ua/index.php?option=com_content&view=article&id=370:2014-02-24-13-10-04&catid=38:2010-03-03-10-45-31&Itemid=41/ (Дата обращения 26.06.2014)
4. Баптисты Украины разделелись во мнениях насчет Евромайдана, http://www.religion.in.ua/zmi/ukrainian_zmi/24333-baptisty-ukrainy-razdelilis-vo-mneniyax-naschet-evromajdana.html/ (Дата обращения 24.06.2014)
5. Бачинин В. Апостол Симон Зилот и древнеиудейский «правый сектор» // Мирт. – 2014. — №2 (86). – С. 22.
6. Грунтковський С. Заснування нових церков // Євангельська нива. – 2014. #2. — С. 20-21.
7. Денисенко А. С нами была вера, http://studgazeta.com.ua/articles/s-nami-byla-vera/ (Дата обращения 24.06.2014)
8. Денисенко А.: “Есть ли физическое присутствие христиан на Майдане? Конечно!”, http://www.christianmegapolis.com/2013/12/4931/ (Дата обращения 25.06.2014)
9. Дятлик Т. Когда я позволю Богу разрушить СССР в своем сердце?, http://www.christianmegapolis.com/2014/02/5058/ (Дата обращения 26.06.2014)
10. Евангельские церкви осудили российскую агрессию и призвали к усиленной молитве, http://risu.org.ua/ru/index/all_news/state/national_religious_question/55721/ (Дата обращения 24.06.2014)
11. Желноваков П. Блаженны миротворцы. Крестовыми походами не утверждают Царство Божье // Примиритель. – 2014. — №75. — C. 12.
12. Заявление ВСЦиРО в связи с решением Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации от 1 марта 2014 года, http://vrciro.org.ua/ru/statements/381-council-of-churches-statement-on-decision-of-russian-military-invasion/ (Дата обращения 26.06.2014)
13. Интервью с Вячеславом Нестеруком, http://baptist.org.ru/news/main/view/article/304641/ (Дата обращения 25.06.2014)
14. Ковалів П. Чому християни вийшли на Майдан, або біблійні основи Майдану, http://theology.in.ua/ua/bp/discussions/theme/54986/ (Дата звернення 24.06.2014)
15. Майдан і Церква: Хроніка подій та експертна оцінка / Українська асоціація релігієзнавців / За загальною редакцією д.філос.н. Филипович Л.О. і канд.філос.н. Горкуши О.В. – Київ, 2014.
16. Михаил Паночко: «Призываем власть к диалогу с обществом и мирным переговорам», http://risu.org.ua/ru/index/all_news/state/national_religious_question/54477/ (Дата обращения 23.06.2014)
17. Мухоморова Т. Со вчерашнего дня на Майдане действует межконфессиональная молитвенная палатка, http://risu.org.ua/ru/index/exclusive/reportage/54520/ (Дата обращения 25.06.2014)
18. Носач Р. Украинский разлом // Мирт. – 2014. — №2 (86). – С. 2-3.
19. Пасхавер А. Кем быть. – К.: Фонд Порошенка, 2014. — С. 10-11
20. Пузынин А. Евангельские христиане и украинский разлом: строительство мостов над цивилизационной пропастью, http://eshatos-lib.ru/articles/evangelskie-hristiane-i-ukrainskiy-razlom (Дата обращения 25.06.2014)
21. Резолюция XXXIV Съезда РСЕХБ по ситуации в братской Украине, http://baptist.org.ru/news/main/view/rezolutsiya-34-sezda-po-ukraine/ (Дата обращения 25.06.2014)
22. Резолюция круглого стола «Майдан и Церковь: миссия и гражданская ответственность христианина» 17 января 2014 г., http://prochurch.info/index.php/news/more/28170/ (Дата обращения 25.06.2014)
23. Резолюція “Церква у час суспільних потрясінь”, http://umrada.org/dokumenti-umr/106-rezolyutsiya-vseukrajinskoji-konferentsiji-ukrajinskoji-mizhtserkovnoji-radi-tserkva-u-chas-suspilnikh-potryasin (Дата звернення 22.06.2014)
24. Романюк М. Уроки Майдану для українських протестантів, http://www.rmikola.com/pohlyad/uroky-majdanu-dlya-ukrajinskyh-protestantiv.html/ (Дата звернення 24.06.2014)
25. Симоненко Ю. Открытое письмо к братьям России, участвовавшим в последнем съезде РСЕХБ (03.06.2014г.), http://uriy-sim.livejournal.com/416111.html/ (Дата обращения 25.06.2014)
26. Синюк М. «За що Мене б’єш?» (30 листопада 2013 р.), http://msynyuk.in.ua/?p=1376 (Дата звернення 22.06.2014)
27. Турлак О. Церковь как сторонний наблюдатель, http://www.christianmegapolis.com/2014/01/5029/ (Дата обращения 24.06.2014)
28. Церковь на Майдане. – К.: Книгоноша, 2014.
29. Черенков М. Обращение, которого не было, http://risu.org.ua/ru/index/blog/~cherenkoff/56896/ (Дата обращения 25.06.2014)

Примирение как Missio Dei и миссия Церкви в мире

Примирение как Missio Dei  и миссия Церкви в мире

Миссия Церкви многомерна и целостна, она выражает все разнообразие и всю полноту спасающих действий Бога в мире, соучастницей которых Церковь призвана быть. Примирение – лишь одно из важных слов, которыми миссия именуется и описывается. В то же время это слово особенное, именно оно содержит в себе в свернутом виде всю драму отношений Бога с человеком и человека с другими людьми. Изначальная, доисторическая гармония была нарушена греховным своеволием человека, а собственно история протекает под знаком разделения и войны, и выходом из этой истории может быть лишь примирение. Причем примирение не возможно изнутри истории, оно приходит как жертва и дар свыше. Эта богословская схема задает настоящий, метаисторический масштаб теме примирения, миссии Церкви и христианской ответственности за происходящее здесь и сейчас.
Совершенное Христом становится для христиан примером , обязательным для следования, и в то же время недоступным в своей высоте и исключительности для подражания, точного исполнения, полной реализации. Здесь есть место для святой неуверенности и отчаянного дерзновения, и это двоякое чувство хорошо передается через тексты Мирослава Вольфа: «Быть может, мудрость креста, которую я здесь защищаю, также принадлежит культуре терпения, ведь она отказывается от утопических надежд? Но когда умирает надежда, покоящаяся на контроле и рассудке и слепая к нестерпимому и неизлечимому, тогда в самом водовороте нестерпимого и неизлечимого рождается новая надежда, коренящаяся в самоотверженной любви. Эта надежда и есть обетование креста, сбывшееся и вечно сбывающееся в воскресении Распятого».
Миссия примирения – это миссия Бога в мире, и Церковь лишь приобщается ей, продолжает ее. И в этом смысле примирение остается предметом и целью Missio Dei. Мы не видим всю картину и не отвечаем за нее, мы видим лишь свою часть ответственности и можем ее исполнить, а для начала – задать простейшие вопросы: как Бог видит мир, как мы можем увидеть мир глазами Бога, согласен ли Он с нашими делениями и противопоставлениями, что Он сделал бы для примирения сегодняшних врагов, что можем сделать мы вместе с Ним сейчас, что мы можем сделать вместе как Церковь?
Если мы понимаем миссию Церкви и свою персональную ответственность в контексте примиряющей Missio Dei, если вписываем себя в эту большую картину, то нам открывается мало вдохновляющая с точки зрения мира сего перспектива – мы не можем и не должны покорять мир (даже «для Христа»), мы можем и должны просить, умолять людей «примириться с Богом».
Мир уже побежден (не нами), и теперь нуждается в примирении. Природа Божьей победы и характер подлинно христианского влияния в мире чужды насилия. Как говорил Дитрих Бонхеффер, «Мир побежден не разрушением, а примирением. Не идеалы и программы, не совесть, долг, ответственность, добродетель, а одна лишь совершенная любовь Божья способна встретить действительно и превозмочь ее» . И эта любовь действует изнутри мира, не подавляя и не унижая, но преображая его.
Если мы призваны не покорять, а примирять, то нам больше не нужны крестовые походы (милитаристские или евангелизационные, политические или «духовные»), «святые войны» за святую Русь, чистоту веры, «традиционные ценности». Здесь разница миссиологических подходов видна уже на уровне риторики.
У рядового христианина есть куда более прозаическая, и вполне посильная, ответственность — показать личный пример покаяния, прощения, примирения, исцеления. У Церкви — подобная задача: вместо наступательной христианизации мира явить свой внутренний свет (Матф. 5:16), быть общиной примирения и любви (Иоан. 13:35), стать альтернативной моделью социальных отношений.
Связывая библейско-богословское и социально-злободневное измерения темы, Мирослав Вольф задается вопросами о переходе между ними: «Что значит для церкви воплощать и нести ближним любовь Христову, «праведность и мир и радость во Святом Духе» (Рим. 14, 17)? Как ей исполнить свое истинное призвание служить Богу и благовествовать ближним? Какова природа отношений между церковью и обществом, в котором она живет? Какова связь между участием в жизни церкви – полным отождествлением себя с ней – и возможностью в полной мере вести христианский образ жизни? Как пришествие в грешный мир триединого Бога должно определять наш образ жизни в мире, полном лжи, несправедливости и насилия” .