Верность как успех

• 16 января, 2016
• Статьи

Страна в целом не может быть успешной, если в общественном сознании успех понимается индивидуалистически или узко корпоративно, но одинаково хищнически — как способность урвать кусок пожирнее, реализовать себя за счёт других, найти кратчайший путь к благополучию.
Лги, кради, предавай, убивай — лишь бы добиться своего. Все это безобразие отражается в уже студенческих тостах: «за то, чтобы у нас все было, и нам за это ничего не было».
Здесь основная задача — выключить совесть, взять от жизни все, что можно, и при этом уйти от заслуженного наказания.
Если же будем искать мира с совестью и Богом, то придётся задуматься о христианском понимании успеха: это не первое место у кормушки любой ценой, не высота статуса и не широта кармана, но вера и верность в личном призвании с ориентацией на общее благо и в подотчетности Богу.
Нахожу, что раньше я понимал успех как подражание лучшим или состязание с ними, а теперь как благодарный и верный труд согласно призванию.
«Будь верен» (Богу, выбору, слову, пути, совести, призванию, родным и друзьям, соседям в лодке иль окопе…) — здесь успех.

Христианская ответственность за общество: гражданский долг, призвание и миссия

• 14 января, 2016
• Статьи

Пути Церкви и общества поневоле пересекаются. Даже те духовные христиане, которые осуждают «майданы» и безразличны к вопросам «политики», социальной справедливости, свободы, цивилизационного выбора, демонстрируют неожиданную активность в других темах, например, в дискуссиях по поводу общественной морали. Выходит, что злободневные общественно-политические вызовы затрагивают всех, хотя проявляются по-разному, в разных обличиях – одни борются с коррупционерами, другие с либералами.
Я не хотел бы сейчас вдаваться в выяснение различий между партиями и подходами к церковно-общественным отношениям, напротив, хотел бы обратить внимание на те важные аспекты, которые стоит учесть всем тем христианам, которые осознают и реализуют свою ответственность за общество.
В своей активной позиции мы должны показать триединое призвание – гражданина, профессионала, христианина. Быть ответственным и активным гражданином. Быть высоким профессионалом в своем призвании. Быть христианином-миссионером по духу и смыслу.
Для христианина эти измерения неразрывно связаны. Поэтому когда мы говорим о миссии, то имеем ввиду не только религиозную проповедь своей веры внешним людям, но и гораздо большее – целостную ответственность за внешний мир. Это не только «борьба за ценности», но и нечто позитивное – солидарность, сострадание, просвещение, соучастие и соответственность. Если не видеть в общественной активности форму и часть целостной миссии, будет трудно найти ей христианское оправдание. Еще труднее будет увидеть в этой активности начало иного будущего, зерна добрых перемен. В то же время миссия в отрыве от гражданского и профессионального измерения рискует стать исключительно религиозным предприятием и сосредоточиться лишь на одном, пусть даже самом важном, аспекте жизни.
Поэтому первое, о чем стоит подумать, — целостность миссии. Гражданская, профессиональная и религиозная деятельность должны определяться одной и той же, единой картиной мира. Сегодня есть колоссальный спрос на цельных людей (и на их цельное мировоззрение), которые руководствуются во всем одними и теми же принципами, у которых есть вера и верность.
Сейчас модно говорить о семейных ценностях. Все это нужно, но на своем месте, как часть целостной картины. Иначе показная забота о семейных ценностях будет служить прикрытием для злоупотреблений в других вопросах. Аналогичным образом обстоит дело с пропагандой патриотизма. Если образ врага закроет собой образ Христа, мы не выиграем войну, мы проиграем. Если «зрада» станет единственной темой обсуждения, мы потеряем доверие и истребим друг друга.
Как христиане мы не можем себе позволить выдергивать злободневные вопросы и манипулировать ими, даже если это обеспечит нам внимание и рейтинги. Мы не можем строить свою славу, политическую карьеру или бизнес на больных вопросах. Мы должны предложить ту целостную христианскую картину мира, в которой эти вопросы найдут ответ на своем месте и в согласовании с фундаментальными христианскими истинами (среди таковых – ответственность перед Богом, приоритет общего блага, свобода и достоинство личности, главенство любви).
И здесь мы переходим ко второму важному моменту: нам нужен новый взгляд на лидерство и успех. Да, люди по-прежнему продаются за гречку и водку. Да, политики по-прежнему обещают то, что не думают выполнять и клянутся в том, чему ни на грамм не верят. Но эта модель политики – когда продаются и покупаются пустые фантики, дешевые лозунги, самоуверенные лица – свой ресурс исчерпала.
Возникает спрос на простое, но настоящее лидерство. Это предполагает новые модели лидерства, включающие опыт простых людей, героику рутинного труда, ежедневного выбора, нравственность поступка. Здесь же и новое понимание успеха – не только как достижения карьерной, финансовой, властной высоты, но как веры и верности в призвании. Настоящими героями будут не директора, начальники, генералы, епископы. Героями будут, в первую очередь, лидеры нижнего и среднего звена. И без этого первичного опыта претендовать на высокое звание будет сложно – рано или поздно узнают и засмеют. Стоит искать не легкой карьеры, а того преобразующего опыта, который сделает из нас настоящего профессионала; не захвата лидерской роли, а воспитания лидерских способностей; не статуса, а уважения.
Я думаю, что христиане, которые совместят свою гражданскую ответственность с профессионализмом и миссионерским видением; которые сформируют в себе целостное понимание картины мира и христианской миссии; которые будут искать не быстрого успеха, а преобразующего опыта; которые настроят себя не на самореализацию, а на служение; смогут стать богатым кадровым резервом для Церкви и общества. Их преобразующий потенциал уже востребован и вот-вот станет критическим фактором для страны и мира.

Постсекулярность, религия и насилие

• 14 января, 2016
• Статьи

Для того, чтобы религия открыла свой миротворческий потенциал в контексте постсекулярности, работать нужно не только с постсекулярностью (сохраняя в ней позитивные достижения «секулярной эпохи»), но и с самой религией, в частности с ее миссионерским характером. Стоит подумать о мирной миссиологии, особенно для христианства и ислама, как двух основных миссионерских сил, борющихся за религиозный передел мира.
И сама постсекулярность, и религия в постсекулярном контексте опасны в своей оторванности от прошлого, в своей радикализирующей попытке оспорить и отвергнуть исторический опыт (насилие над историей) и обусловленным им неустранимый факт сложного религиозного многообразия (насилие над другими). Здесь упрощение неизбежно связано с войной. Попытка создать и удержать такое многообразие, которое было бы совместимым с верностью своей традиции и уважением ко всем другим, дает шанс миру. Миротворческий, жизнеутверждающий потенциал религии в постсекулярную эпоху будет определяться тем, сможет ли она согласовать радикализм претензий и необходимость многообразия, примирить дискурс истины и ценность свободы, постсекулярное освобождение религии и секулярное освобождение от религии, стремление к революционным переменам и верность истории как истории собственной и общей.

«Преобразование общества» или «спасайся кто может»?

• 13 января, 2016
• Статьи

Мы не можем не мечтать о большем, но должны оставаться скромными. Мы не можем не быть визионерами, но должны оставаться реалистами. Мы не можем не думать о судьбах народов, но должны различать среди массы лица живых людей, должны выделять личность.

Преобразование общества – естественное желание христианина. Христиане не могут не мечтать о том, чтобы общество в целом изменилось к лучшему, чтобы доброе влияние церкви усилилось, и Царство Божье стало хотя бы немного ближе к нашей социальной реальности. Трудно назвать верующим того, кто не дерзает верить в большее, чем спасение только своей души, кто безразличен к судьбе своего народа, кто не видит дальше своих эгоистических интересов (надо признать, что спасение, понятое узко индивидуалистически, смыкается с самым обычным эгоизмом).
Вера всегда дерзает на большее, на «программу максимум». Она думает о ближнем и ближних. Она не останавливается и не замыкается. Она идет дальше и дальше, до край земли, чтобы научить целые народы.
При этом мы не можем не задавать себе вопрос о пределах нашего влияния. Мы, христиане третьего тысячелетия, надеюсь, уже оставили позади и чрезмерный оптимизм по поводу христианского преобразования общества, и крайности приватного христианства ( в виде пиетизма, обостренного эсхатологизма, либо же банального безразличия к другим и циничного потребительства). Мы помним, как христиане благословляли Гитлера, и видим, как до сих пор прославляют Сталина. Мы были свидетелями, как немногие отчаянные боролись за добрые перемены на Майдане. Но мы видим и тех многих, очень-очень многих, которые борются против любых перемен, преклонившись перед защитником порядка и стабильности кэгэбистом Путиным. С изумлением мы наблюдаем, как в защите каких-то непонятных «традиционных ценностей» братаются Франклин Грэм и патриах Кирилл, коммунисты и баптисты, путинисты и евангелисты. Попытки новых преобразующих инициатив вязнут в запутанных общественно-политических интригах и манипуляциях.
И сегодня мы вынуждены задавать себе вопрос, находим ли мы в себе веру в доброе христианское преображающее влияние, способность быть самостоятельными и радикально иными, мужество не соглашаться, обличать, предупреждать, силу убеждать и вести за собой.
Я думаю, что наши социальные позиции имеют плохую характерную особенность – они зависят о конъюнктуры, строятся на песке «связей» и выгод и не имеют под собой надежного богословского основания. Они рухнут. Я не сомневаюсь, что распадется пропутинский консенсус и основанная на нем церковно-общественная система России. Но я боюсь, что сникнет и гражданский активизм постмайданной Украины.
Мы живем в удивительное время, когда колебания активности от нуля до максимума будут частыми. Сегодня всех зовут на площадь, а уже завтра – по шатрам. В одном месте мобилизуют людей на общее дело, в других кричат: «Спасайся кто может».
Почему так? Во-первых, потому что мы не видим всей картины и всей последовательности. Мы видим свой участок и свои возможности. Во-вторых, потому что скорость социальных перемен лишь ускоряется и оседлать эти процессы никому не под силу. В-третьих, потому что есть единственный Господин Истории и Он при всем уважении к нам не может доверить нам контроль над ней в силу ее сложности и нашей ограниченности.
Как жить и как служить в таких обстоятельствах, когда внешняя активность быстро сменяется внутрицерковной мобилизацией, мечты – анализом, социальный вектор – духовной углубленностью, национализация веры – ее приватизацией, энтузиазм — усталостью? Жить нужно спокойно, но в полной готовности. Бог открывает нам окна и двери возможностей, но Он же и закрывает. Если дверь широко распахнута, то возможности внешней активности и доброго влияния становятся нашей ответственностью. Открытая дверь приглашает отправиться в путь, за ней нас ждет большой мир, широкие горизонты. Если дверь закрывается, то нужно следить за внутренним светом. Свет, если он есть, заметен даже через прикрытые окна, даже сквозь щели закрытых дверей.
Нам предстоит жить в условиях постоянной нестабильности и все ускоряющихся перемен, возрастающей сложности и пестрой разнородности. И ожидать в таких условиях постоянства нашей социальной позиции или эффективности стандартных миссионерских схем будет очень наивно. Набор подходов должен быть полным (пополняющимся), понимание должно быть целостным. Но каждая новая ситуация востребует свой выбор, акцентирует ключевой принцип и выберет наиболее подходящий инструмент.
Когда спадает социальная активность, не стоит переводить усталость в разочарование, а вопросы в панику. Напротив нужно сосредоточиться на внутреннем анализе, на богословском обсуждении, на укреплении общинной жизни и мотивации к служению, чтобы на следующем этапе церковь могла быть более сильной и последовательной в своей социальной позиции.
Когда мы не видим возможностей для масштабных влияний на общество, культуру, нацию в целом, нам стоит переключить внимание на внутренние и личностные вопросы, на углубление личной духовной жизни и отношений с другими как ближними.
«Спасайся кто может» — это не столько крик паники, сколько призыв подумать о себе. И он всегда должен сопровождать наши социальные инициативы, дополняя их личным измерением и напоминая о пределах и приоритетах.
Спасаться самому, спасать ближайших и ближних, — это нужно делать всегда. Но мы имеем право просить Бога о большем.
Мы должны быть готовыми к жизни и служению «и в скудости, и в изобилии» возможностей, в широкой амплитуде колебаний от «программы минимум» спасения душ к «программе максимум» научения народов. Не будем отказываться от открывающихся широких возможностей, не будем отчаиваться при закрытых дверях. Рано или поздно спад сменится подъемом, и лучше нам быть к нему готовыми.

Что такое Рождество?

• 6 января, 2016
• Статьи

Рождество это Свет.
Все очень просто. Все простое – настоящее, живое, изначальное, не придуманное, не переделанное, не сконструированное, не спародированное.
Свет видит не только глаз, его понимает разум, чувствует сердце.
Свет – это самая доступная форма присутствия Бога в нашем падшем мире.
Мы идем к нему, каждый из своей темноты. И в этом движении к Свету, сияющему впереди, проходит жизнь как путь, как сближение с Богом, с Источником.
Иногда мы думаем, как сказать о своей вере или что советовать ищущим людям. Но ведь все просто. Он Свет. Я живу Им и хожу в Нем.
Если не знаешь, куда идти, иди к Свету – не ошибешься.
Когда-то мы пели песню:
“Рождество — это праздник света.
День рожденья большой любви.
Это с неба отзвук привета.
Это праздник для каждой семьи”.
Я забыл эту песню, как и много других прекрасных, дорогих сердцу мелодий и слов. Но сейчас, думая о Рождестве, вдруг услышал ее в сердце и уме. И этот холодный день, и этот серый мир, и моя маленькая жизнь озарились Светом. Луч Света достиг и меня, достиг наших мрачных окраин вселенной.“Вот это Рождество” – сказали мои уста. И уже потом я подумал о том, что они сказали. Вот так далекий Бог однажды стал близким, вот так превознесенный стал доступным. Там высоко – Звезда, а здесь – Младенец. Он — с нами, теперь, навсегда. И все залито Светом.

Христианская антропология и миссия в современном мире

• 5 января, 2016
• Статьи

Христианская антропология составляет незыблемую основу для оценок современного общества – всего происходящего с человеком в его личном и коллективном измерении. Что бы не происходило вокруг Церкви, у нее есть собственная основа, поэтому каждый ее верный представитель может сказать «На сем стою и не могу иначе. И да поможет мне Бог!» (надеюсь, мне как протестанту простят эту лютерову фразу).
Мы стоим на неизменном богословском фундаменте веры. При всех вызывающих головокружение изменениях мира мы не можем верить иначе. И при всей надежности нашей позиции мы нуждаемся в помощи Бога – чтобы не оторваться от своих оснований и при этом понимать тех, кто живет иначе, живет без оснований. Мы также нуждаемся в постоянной помощи Бога, чтобы, оставаясь верными своему фундаменту, служить миру спасительным Словом и добрым делом.
Как миссиолог, я хочу предложить несколько тезисов, отражающих связь между антропологией и миссиологией, показывающих переход от христианского учения о человеке к практическим формам свидетельства и помощи миру. Я хочу слегка коснуться трех основополагающих богословских идей – образа Божьего, Воплощения и нового творения, чтобы в их свете показать основные темы христианской миссиологии.
***
Во-первых, мы должны напомнить себе и миру о том, что человек сотворен по образу и подобию Бога (Быт. 1:26-27).
Я говорю «напомнить себе», потому что сегодня нам крайне трудно узнать, увидеть, разобрать в человеке Божье присутствие. Эксперименты с человеческой природой изменили ее почти до неузнаваемости. Я говорю не только о сексуальных, гендерных, биомедицинских опытах, но также о социальных, культурных, технических метаморфозах. Наверное, сегодня неудобовразумительная фраза митрополита Антония Сурожского, что «Бог верит в человека» [2], звучала бы еще более парадоксально, так как мы потеряли из вида не только Бога, но и человека. В человеке человека не видно. И, тем не менее, Бог доверяет человеку, опекает его, продлевает надежду. Знать об образе Божьем в человеке и уметь распознавать его – очень важно не только для мира, но и для Церкви, чтобы не очернить человека и не лишить его надежды, чтобы не утратить мотивации к благовестию, чтобы не смириться с обезбоженностью мира. Как бы ни удалялся мир от Бога, Церковь не может отвернуться от мира, потому что в человеке остается образ Божий, потому что Бог остается в мире и спасающе действует в нем.
Здесь я как протестант должен сделать уточнение: на мой взгляд, христианское богословие не допускает малейшего оптимизма в отношении испорченной человеческой природы, все доброе, что есть в человеке – от Бога. Поэтому образ Божий – это присутствие или след Бога, оставленный в человеке при творении и неизгладимый даже после грехопадения и всех его страшных последствий. Наша вера в возможность преображения, исцеления, спасения человека основана не на вере в человеческие способности или его добрую природу, но на вере в Божью благодатную силу, действующую в мире и человеке.
Чтобы принести надежду людям мира, мы – люди Церкви — должны сами ее иметь. Чтобы напомнить людям о забытом ими образе Божьем, мы должны сами его видеть и радоваться ему. Чтобы сказать миру о любви Божьей, мы должны сами видеть мир глазами Бога, в свете Его любви. Такого жизнеутверждающего взгляда на человека и мир, как мне кажется, Церкви не хватает.
Выше я сказал «напомнить миру». Здесь антропология переходит в миссиологию. Зная о Божьем присутствии в мире и человеке, Церковь должна утверждать эту истину, напоминать о ней, призывать к жизни по ней. Человек стремительно забывает себя, свои корни, свое лицо. «Общество потребления» обезличивает и усредняет каждого, стирает образ человеческий. Стереть образ Божий невозможно, но возможно притупить, заглушить, скрыть. «Ты можешь жить иначе, потому что сотворен по образу Божьему и носишь его в себе», — это послание Церкви человеку, продиктованное богословской антропологией, предлагает свободу от ложных образов и возможность стать собой согласно Божьему замыслу. Это Добрая Весть для пленников виртуальных и торговых сетей, структур греха и индустрии развлечений, идеологий и субкультур.
***
Во-вторых, Церковь должна напомнить себе и миру об истине Боговоплощения. Богочеловечество Иисуса Христа – краеугольный камень и христологии, и антропологии. Единство двух природ во Христе показало возможность соединения Божеского и человеческого, разъединенных и враждовавших после грехопадения. Согласно святоотеческой мысли, «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом» (Афанасий Великий). То, что православное богословие называет «обожением», имеет свои аналоги и в протестантской традиции – «освящение», «преображение в образ Христов». Раскаиваясь в грехах и принимая в сердце Христа, человек становится на путь преображения своей природы, находит в себе новую, Божественную жизнь.
Зная Радостную Весть о Воплощении Бога в человеке, Церковь может сосредоточить свои усилия не на критике человеческого в человеке, но на проповеди Христа, благодаря спасительной работе Которого человеческое в человеке дополняется, преображается и питается Божественной жизнью.
Миссией становится не осуждение человека, но проповедь прощения, искупления, примирения и соединения с Богом. Пока же, как мне кажется, наше христианство погрешает тем, что противопоставляет и разделяет, обвиняет и осуждает человека, забывая, что «неверующий уже осужден» (Иоанн. 3:18).
и нуждается теперь уже не в приговоре (с этим как раз все понятно), а в оправдании. Последнее должно стать главной темой нашей проповеди миру, «Потому что Бог во Христе примирил с Собой мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения» (2 Кор. 5:19).
***
В-третьих, христианская антропология должна напомнить Церкви и миру о том, что творение не завершено, что впереди не «конец света», а новое творение. Нас ожидает новый мир (по словам апостола Петра, «Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли» (2 Петр. 3:13), и мы сами будем новыми – в единстве с Богом и в причастности Его жизни. Важной истиной является то, что первое творение в Адаме уступает место новому творению в Христе. Согласно апостолу Павлу, «Мы – Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела» (Еф. 2:10).
Творение продолжается во Христе, Он не только спасает, но и дает начало новому человеку, новому миру, новой жизни. Эта перспектива оправдывает жизнь человека, его лучшие духовные и социальные устремления, творчество, личное развитие. У человека не остается времени на ожидание конца света или страхи по поводу оного. Его заданием от Бога становятся «добрые дела» в Церкви и мире. Мы должны напомнить себе об этом задании, поощряя христиан к активности в милосердии и проповеди. Мы также должны напомнить о перспективе «нового творения» миру, чтобы люди знали и понимали благой Божий план относительно будущего, и боялись более Бога, нежели «конца света».

***
Как мы видим, антропология и миссиология переходят друг в друга. Темы творения по образу Божьему, Воплощения и нового творения могут быть прочитаны и в сугубо богословском, и в миссиологическом ключе. Эти примеры хорошо иллюстрируют внутреннюю целостность христианского вероучения.
Таким образом, христианская миссия в современном мире должна строиться не на приспособлении к изменчивому обществу, но на развитии библейско-богословских основоположений, на проповеди важнейших евангельских истин, не продающихся в супермаркетах и доступных лишь как благой дар, как Радостная Весть, как спасительное Слово.

Примечание

1. Вот как сам митрополит Антоний описывает свою «веру в человека»: «Как-то в России молодой офицер на ступенях московской гостиницы «Украина» поставил мне вопрос: «Хорошо, вы верите в Бога. А Бог-то – во что Он верит?» И я ему ответил: «Бог верит в человека». Это первый момент в христианской жизни: вместе с Богом верить в человека, начиная с себя самого. Христос не случайно нам говорит, что мы должны любить ближнего, как самих себя. Любить – значит быть готовым делать всё возможное для того, чтобы любимый человек ликовал в жизни, рос в полную меру своих возможностей и был достоин своего человеческого звания. Поэтому первое, чему нас учит Христос, когда мы делаемся Его учениками это – верить в человека» (Митрополит Антоний Сурожский. Во что верит Бог? // Электронный ресурс: http://www.pravmir.ru/vo-chto-verit-bog/ ).

«Миссия в профессии» vs миссия Церкви: конфликты недопониманий

• 30 декабря, 2015
• Статьи

«Миссия в профессии» для постсоветских христиан словосочетание новое. Как и большинство из нового, оно воспринимается скорее с опаской, чем с интересом. Можно говорить о том, что имеет место конфликт привычного и нового, нестыковка традиционных и новаторских пониманий миссии. Но конфликт пониманий – не так уж и плохо, его всегда можно перевести в творческое русло, что даст и общую динамику, и состязательность, и уважаемое разнообразие. Гораздо хуже конфликт недопониманий, т.е. необдуманных, незрелых, спонтанных реакций или неосознанных стереотипов. Последнее опасно своей непримиримостью, неспособностью слышать и понимать других, негативным эмоциональным зарядом. Самые серьезные недопонимания относятся к теме отношений между Церковью и миссией, миссией священников и миссией профессионалов, Церковью и Царством. О некоторых из этих недопониманий стоит сказать вслух, тем более, что сами они любят тишину, действуют «по умолчанию» и боятся открытых дискуссий.

Миссия vs Церковь
Конечно, я бы предпочел говорить о напряжении между миром и Церковью, но поскольку миссия обращена к миру, она тоже рискует вызывать на себя недовольство самодостаточной Церкви. Это противоречие всегда присутствует – есть собственные интересы Церкви как организации и есть движение к миру, неудобное и рискованное.
Сегодня все больше говорят о миссиональной природе христианства в целом – о миссиональной герменевтике, миссиональной духовности, миссиональной Церкви. Даже папа Франциск, глава самой большой и тяжеловесной конфессии, предлагает переосмыслить само понятие о Церкви исходя из задач миссии. Он напоминает церкви о необходимости «исхода» и зовет ее «выйти из собственной замкнутости»: «Теперь нам нужно не «простое управление». Давайте во всех регионах земли объявим «бессрочное миссионерское положение». Я мечтаю о миссионерском выборе, способном все преобразить, чтобы устои, стиль, график дел, способ общения и все церковные структуры были бы подходящим руслом для евангелизации современного мира, а не для самосохранения» (Evangelii Gaudium).
«Миссия в профессии» нарушает церковно-общественные карты, не вписывается в привычные границы, и даже отменяет их. Настало время нетривиальных решений и встречных движений. Как отмечает Олесь Дмитренко, «Размышляя о богословии труда на постсоветском пространстве, мы сталкиваемся с целым рядом открытых вопросов. Не слишком ли мы зациклились на себе, создавая внутрицерковные программы, мероприятия, проекты для самих себя? Готовы ли пасторы морально поддержать прихожан, которые уделяют не много времени церкви, но добросовестно выполняют обязанности на работе?» [2, 370]. Он сам не дает ответов и не слышит их от церквей, но выражает довольно сильную интуицию, что именно «Христиане-профессионалы, следующие своему призванию в тех сферах деятельности, куда закрыты двери официальным религиозным лицам, способны преобразовать его силою Евангелия» [2, 370].
Движение профессионалов может стать третьей силой, сближающей церковь и общество, но не от имени религии, а от имени жизни; не от имени догматов веры, а от имени жизни по вере.
И здесь возникает недопонимание, которое порождает конфликт: Церковь отказывается от миссии, потому что активная миссия размывает четкие границы, разрушает защитные барьеры, выходит за стены. Кажется, что «миссия в профессии» угрожает Церкви обмирщением, перенося центр активности в мир и подчеркивая важность «мирского» лидерства. Кажется даже больше того – что «миссия в профессии» упраздняет Церковь и несет в себе идею некоего нецерковного, внецерковного, постцерковного христианства.
Эти недопонимания миссии в профессии являются частью гораздо большего недоразумения относительно самой Церкви, ее природы и миссии. Стоит снова и снова напоминать, что Церковь – лишь часть и символ всеобъемлющего Божьего Царства, которое не знает границ и подчиняет Господству Христа все сферы жизни; что Церковь существует лишь в движении, в исполнении своей миссии; что «Дух дышит где хочет» (Иоан. 3:8) и не ограничивает Себя церковными стенами.

«Мирская» работа vs духовное служение
Еще одно недопонимание проистекает из дуализма мирское/духовное и соответствующей классификации занятий. Церковный труд – всегда духовный. «Мирские» занятия духовными назвать трудно. Так духовность привязывается к определенному месту, режиму жизни и роду занятий. Так она остается уделом ограниченного элитарного круга.
Отношение церковной, духовной элиты к работникам «мирских» сфер варьируется от снисходительного к пренебрежительному, но во всех случаях это отношение высокомерное.
Миссия в профессии может восприниматься как дело малодостойное, как досадная необходимость выживания. Даже нехотя приходится признать: что Церковь должна как-то помочь тому, кто вынужден зарабатывать деньги в грязных сферах и «неверующих» сообществах. В таком случае говорят: нужно молиться о защите, помощи, мудрости, верности. Т.е. здесь нет никакого оправдания профессии и миссии в профессии, здесь есть логика выживания в чужой среде без попыток ее изменить.
Гораздо реже задумываются о христианской этике труда, т.е. об особом отношении к работе как призванию, об особых стандартах «как для Бога». Но даже в этом случае все сводится к формальному набору правил (пусть даже особых, христианских), «духовности» в этом мало.
Единственным оправданием мирских дел считается такое отношение к ним, когда их видят формой миссии в довольно прямом смысле. Тогда работа превращается в общение с коллегами в рабочее время на «духовные» темы, профессионализм – в прикрытие, а христианин — в агента.
Встречается и другая крайность, когда «миссия» используется как прикрытие для коммерческих или политических интересов. Тогда миссия в бизнесе становится оправданием бизнеса, а христианская миссия в политике заканчивается мобилизацией христианского ресурса для узких политических интересов.
Необходим интегральный подход к пониманию труда как служения в многообразии призваний и целостности духовно-социальных измерений. Важно, чтобы духовный опыт был доступным на любом месте, именно это духовное постоянство, себетождественность, внутренняя целостность должны отличать христиан в церкви и на работе. Пока же, как верно замечает Александр Негров, мы терпеливо отрабатываем или горячо проповедуем, упуская возможность интеграции труда и духовности: «Христианская духовность на «светском» рабочем месте нередко понимается лишь как исполнение законов трудовой дисциплины и морали… или как место миссионерской деятельности. Редко можно встретить христианина, который будет рассказывать о своей работе как о духовном опыте» [4, 121]. А ведь в труде, понятом как призвание и творчество, человек уподобляется Богу и соработничает с Ним, так что эта сфера нашей жизни не может не быть духовной. Если согласиться с доктором Негровым, что «С христианской точки зрения, жизнь с Богом и соработничество с Ним, испытанные в процессе работы, — уникальный опыт верующих людей» [4, 125], то придется признать, что этот опыт пока остается без должного внимания со стороны священников и богословов, и интересен скорее «мирским» философам и социологам. Здесь есть какое-никакое понимание со стороны людей «светских», и большое недопонимание со стороны церкви, которая упорно боится включить опыт «мирского» труда и «духовности» мирских занятий в свою богословскую картину мира.

Профессионалы vs священники
Названные конфликты пониманий-недопониманий могли бы остаться холодными, если бы удержались на уровне идей и не переходили на живых людей. К сожалению, последнее неизбежно. Разные понимания Церкви, миссии, Царства, духовного и профессионального призваний собирают вокруг себя целые социальные группы и обретают форму церковных разделений.
Священнослужители (их можно назвать христианами-профессионалами) видят в движении «профессионалов-христиан» вызов сложившимся религиозными системам. Сами профессионалы ввиду церковного безразличия к своим нуждам и вопросам самоорганизовываются, избирают себе лидеров, ищут идейного обоснования, признания своей субъектности.
Эта самоорганизация мирян должна была бы радовать Церковь, но вместо этого вызывает грубую защитную реакцию. Недопонимания между церковной иерархией и формирующимся церковным гражданском обществом наносят непоправимый вред обоим сторонам. Если Церковь не сможет направить потенциал своих сообществ на миссию в самом широком смысле слова, то этими сообществами попытаются воспользоваться государство или другие хищники. Если Церковь не может мобилизовать своих верных профессионалов, то их охотно будут вербовать целыми группами для политических или коммерческих целей.
Если Церковь не восстановит свою общинную жизнь, растущая пропасть между иерархией и сообществами сделает одних королями без королевства, а вторых оставит бездомными и потерянными. Сегодня восстановление всеобщего священства и общинности видятся двумя критическими факторами церковного обновления. Как признает Михаил Дубровский, «Хотя протестантизм формально и отказался от священнической иерархии.., но по факту разделение на священников и мирян осталось. Протестантским общинам не удалось реализовать ни призыв к священству всех верующих, ни к соборности в жизни. Высота, заданная Евангелием, была сведена до трудовой этики и участия членов общины в выборах пастора и обсуждении бюджета» [3, 12].
В условиях безобщинной церковности реальной, хотя очень опасной, альтернативой становится общинность нецерковная. И уже сейчас звучат опасения священнослужителей, что миссия в профессии может пойти по этому пути. Но стоит ли ругать тех, кто вынужден искать альтернативы?
Чтобы устранить недопонимание в отношении миссии профессионалов, нужно их требование общинности, их вынужденную самоорганизацию рассматривать как часть более фундаментального запроса на возрождение общинных начал в Церкви, и даже больше того – в общественной жизни в целом. Об этом очень уместно напоминает Алексей Горбачев «Для всеобщего священства очень важен фактор общинности. Христиане могут самостоятельно служить Богу на своем рабочем месте, в домашнем хозяйстве, в Церкви. Но помимо личной связи с Богом требуются взамоскрепляющие связи в Теле Христовом» [1, 36]. При этом он ставит вопрос о том, чтобы распознать профессиональные призвания как форму священнодействия (как говорят все чаще, «всякое действие есть священнодействие»), а «служителей в профессии» ввести в круг священнослужителей церковных: «Требуется найти форму благословения тех, кто созрел, чтобы реализовывать служение на своем рабочем месте, — подобно тому, как община благословляет через рукоположение тех, кто призван служить внутри нее» [1, 36-37].
Очевидно, что для реализации идей всеобщего священства и ради возрождения общинности церкви придется расширить реестр служений и служителей. И если движение профессионалов сможет подтолкнуть Церковь к этому шагу как можно мягче, без громких обвинений и жестких противостояний, то церковная иерархия должна быть за это признательной.
***
Названные выше группы недопониманий – составные одной большой проблемы: как Церковь понимает себя, свою миссию, свои отношения с миром и Царством, свои обязанности перед обществом и Богом. Движение профессионалов – добрый знак того, что низовая, рядовая, светская, ранее пассивная часть Церкви, начинает разминать свои затекшие ноги и руки, осторожно подавать свой голос. Происходящее стоит воспринимать как часть церковного обновления и как пока спонтанный ответ на общественный запрос об открытом христианстве, о христианстве как образе жизни, о христианстве без пропаганды и насилия, о христианстве для повседневности, о воплощенной и живой вере обычных людей.
Закончить хочу на ноте тревожной. Как мы с Денисом Гореньковым предупреждали осенью 2013 года, «Уникальное время открытости и взаимной заинтересованности уже проходит. Это тревожная новость» [5, 7]. Времени так мало, что потратить его на недопонимания и основанные на них конфликты будет делом преступным. Ведь спустя два года ситуация выглядит еще тревожнее. К концу 2015 года волонтеры отодвинули Церковь в рейтинге доверия и заняли сами первое место. А ведь стоит признать, что значительная часть этих волонтеров как раз Церковь и представляют. Но почему-то в сознании людей и в решениях церковных иерархов волонтеры и Церковь разделены, и вместо сотрудничества – соревнуются. Так же разделены и соревнуются профессионалы-христиане (шире – миряне в целом) и священнослужители. Эти недопонимания и противопоставления порочат имя Церкви и наносят непоправимый ущерб миссии. Здесь нужны смелые и трудолюбивые усилия нашего богословского понимания, превозмогающего свое «недо». Давайте вместе искать того цельного, исцеляющего, примиряющего понимания, из которого может начаться сближение и сотрудничество всех чинов и призваний Церкви и Царства.

Литература

1. Горбачев А. Восстановление оснований всеобщего священства // Всеобщее священство. Философско-религиозная тетрадь №007. – М., 2013. – С. 25-37.
2. Дмитренко О. Актуальность богословия труда, или преобразующая сила христиан-профессионалов // Новые горизонты миссии. Под ред. П. Пеннера и других. — Черкассы, 2015. – С. 363-371.
3. Дубровский М. Всеобщее священство как вызов и необходимость // Всеобщее священство. Философско-религиозная тетрадь №007. – М., 2013. – С. 5-24.
4. Негров А. Духовность и организационное лидерство // Нравственные и духовные аспекты лидерства. – СПб., 2014. – С. 47-127.
5. Черенков М., Гореньков Д. Церковь – Университету. Христианская миссия в пространстве университета. – К., 2013.

Жизнь, Слово и Свет. Рождественские чтения по Иоанну

• 29 декабря, 2015
• Статьи

http://gazeta.mirt.ru

Наиболее читаемые и почитаемые на Рождество — Матфей и Лука. Марка и Иоанна вспоминают редко, потому что у них Рождества как бы и нет, и все начинается с Иоанна Крестителя. Структура их рассказов схожа: Иоанн «готовит путь» Иисусу и передает Ему служение, затем Иисус призывает первых учеников. Есть и отличия: Марк очень скуп на слова в своем «начале Евангелия Иисуса Христа Сына Божия» (1:1) и, поясняя роль Иоанна и его связь с Мессией, называет первого «Ангелом, готовящим путь», а второго – Господом; Иоанн же с первых слов дает философское обобщение Воплощению, он тоже скуп на описания, но совсем не скуп на понятия, на «слова с большой буквы».
При этом оба – и Марк, и Иоанн, — показывают связь между Иоанном и Христом, законом и благодатью, объясняют преемственность и разницу эпох.
Марк ограничивается тем, что говорит о «ветхозаветном» прошлом как о приготовлении к «Евангелию Иисуса Христа». Иоанн же говорит о сути Евангелия и его радикальной новизне – о воплощенном Слове, явленной Жизни и сияющем Свете.
Сегодня, когда мы поглощены деталями тех давних событий, а точнее собственным любопытством, свидетельство Иоанна представляется очень важным, поскольку вводит нас в размышление, а не развлечение, и открывает нам лично важные смыслы.
Сегодня, когда мир спорит о датах Рождества и в праздничном ажиотаже опустошает кошельки и магазины, очень важно услышать Слово, увидеть Свет и задуматься о настоящей Жизни.
Слово, которое нужно услышать, — это Сам Бог. Нам нужно не слово о Боге, нам нужен Сам Бог. Нам не достаточно Иоанна, который пришел свидетельствовать o Христе. Нам нужен Сам Христос. “Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог” (по версии РБО-2015: «Изначально был Тот, кто является Словом» (1:1). Нам не достаточно праздника Рождества, нам не достаточно воспоминаний. Нам нужно живое Слово, в котором мы встретим Бога и станем причастниками Его жизни.
Жизнь, которой нужно открыться, — это настоящая жизнь в присутствии Божьем, в общении с Ним, в сопричастии с Ним. Он источник, чем дальше от Него – тем меньше жизни. Мы обретаем жизнь через Него и без Него умираем. “Все чрез Него начало быть… В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков” (по версии РБО-2015: «Через Него все было сотворено… Он был источником жизни, и жизнь была светом для людей» (1:3-4). Без Него мы не живем полнотой жизни, мы существуем в мире страшных теней и мертвых вещей. Чем больше мы закрываемся в нашем мире, чем больше отгораживаемся от Бога, тем больше наш мир становится похожим на места преисподние, мы погружаемся в ад, царство смерти и тьмы.
Свет Христов, который просвещает нас, освещает мир вокруг и делает нас способными видеть его и себя. Свет Христов сияет в самые темные эпохи, в самых проклятых местах и самых безнадежных судьбах. «И свет по тьме светит, и тьма не объяла его» (1:5). Присутствие этой светлой силы – основание для нашего христианского оптимизма. Мы видим будущее светлым не потому, что все знаем и контролируем. Мы не зажигаем звезды. Мы не можем гарантировать начало следующего дня. Но милостью Божьей солнце восходит и жизнь продолжается. Глаз радуется свету. Он настроен на свет. Наши разум и сердце тоже ждут Божественного света, который активирует их для новой, настоящей жизни, разгонит тьму, откроет правду и покажет путь.
Итак, мы встречаем у Иоанна Жизнь, Слово и Свет, которые в своем триединстве аналогичны Божественной Троице Отца-Сына-Святого Духа. Отец – Жизнь, Источник, Творец мира. Сын – Слово миру, Воплощенная любовь, Богочеловек. Дух Святой – всепроникающий и всепобеждающий свет, мягкий и сильный, добрый и властный, утешающий и обличающий.
В Рождестве мы должны видеть не только Иисуса-младенца (как в народе говорят, «Иисусика»), но полноту Божественной реальности (Жизни), откровения (Слова) и доброй силы (Света).
Иоанну удалось прекрасно передать эту полноту. Его Евангелие очень плотное, густое, насыщенное глубокими, с непривычки тяжелыми, смыслами. Эта пища кажется слишком твердой для нашего веселого праздничного застолья. Может поэтому мы предпочитаем читать Матфея и Луку о звездочетах и пастухах, и откладываем Иоанна с его философией.
Но к Иоанну стоит прислушаться внимательнее, чтобы услышать помимо закона истину, а помимо истины благодать. Истины Иоанна высокие и глубокие, сложные и важные. Но благодати здесь больше, здесь «благодать на благодать». Иными, словами, здесь полнота благодатная, а благодать полная, щедрая, богатая.
Иоанн видел эту благодатность в Христе и свидетельствовал о ней: «Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (в переводе РБО-2015: «И Тот, кто является Словом, стал человеком и жил среди нас. Мы видели Его Божественное величие и силу – Он их получил как единственный Сын у Отца, — воплощение милости и истины» (1:14).
Так исполнились пророческие слова псалмопевцев: «Милость и истина встретятся, правда и мир облобызаются» (Пс. 84:11). Такая полнота истины и благодати была явлена в Иисусе. Такой полноты мы просим для нашей личной жизни, нашей церкви и нашей страны.
Но Иоанн говорит не только о том, что было явлено в «полноте Его», он свидетельствует о том, что это было дано «всем нам». «И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать. Ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа. Бога не видел никто никогда: Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (в переводе РБО-2015: «И мы все разделили Его богатство, Он одарил нас бессчетно по Своей доброте. Бог дал Закон через Моисея, а милость и истина явлены через Иисуса Христа. Никто никогда не видел Бога. Только Бог – единственный Сын, пребывающий рядом с Отцом, — Он открыл нам Его» (1:16-18).
Мы можем быть участниками этой новой жизни, полной истины и благодати. Мы можем услышать и принять Слово. Мы можем увидеть Свет и жить во Свете. Для Иоанна эта мысль – одна из сквозных для всех текстов, одна из самых важных, заповедных. «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что освязали руки наши, о Слове жизни, — ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь» (1 Иоан. 1:1-2).
Иоанн не вдается в детали истории о Воплощении, он говорит о реальности этой истории, о реальном присутствии Бога в истории, а также о том, как должна измениться наша жизнь в свете известных событий.
Мы можем не только вспоминать о Рождестве Христа, но мы можем и должны жить иначе, жить полнотой Божественной жизни и откровением Божьего Слова, «Потому что тьма уже проходит и истинный свет уже светит» (1 Иоан. 1:8).
Рождество – не столько событие прошлого, сколько сверъестественное начало новой жизни, участниками которой мы все призваны стать. Это не часть нашей истории, скорее мы – часть ее. Это то, что происходит снова и снова в жизни каждого человека, это все еще открытая дверь, все еще действующее приглашение. Здесь дистанция мешает, здесь все видится вблизи. Эта осязаемая реальность, вот здесь и сейчас доступность, самая непосредственная близость хорошо прочувствована Иоанном. Он предлагает нам подойти вплотную – видеть очами, осязать, слушать, переживать эту историю настолько близко, чтобы стать ее частью. Этот призыв стоит услышать.

Мимо храма

• 28 декабря, 2015
• Статьи

Моим российским друзьям-футурологам
* * *
Мы вместе мечтали о лучшем будущем для России, и в этих мечтах слишком много надежд возлагали на российскую Церковь.
Но вот восемнадцатилетний Влад Колесников, которого затравили и загнали за любовь к свободе и правде, предпочёл покончить собой, в храм не зашёл.
Их не много, таких отчаянных восемнадцатилетних правдолюбов. Тем более страшно их терять. Ведь тогда будущее оказывается за теми, для кого безопасность, холодильник и телевизор важнее свободы, правды, достоинства.
А ещё страшнее за церковь — при всех своих претензиях она не стала моральным авторитетом, пути правды и свободы ведут мимо неё.
Жуткий выбор — церковь или правда. И где во всем этом Христос? И где настоящие верующие, и с кем настоящие священники?

Точка отсчета

• 24 декабря, 2015
• Статьи

Без Рождества нет Нового года

Мы ведем новое летоисчисление от Рождества Христова, и только так история обретает ясность. РХ и AD указывают на Господство Христа в истории. Anno Domini — знак того, что все годы искуплены и каждый из них принадлежит Господу. Искупление прошлого и начало новой жизни связаны с Христом, Воплощением, Рождением Бога в мир. Вот почему шум новогодних фейерверков не должен заглушить «тихую ночь» Рождества. Вот на чем стоит наша уверенность в будущем, вот в чем источник нашей радости и причина наших праздников.
Без Рождества не будет Нового года, все годы и вся жизнь останутся во мгле. Для тех, кто пропускает Рождество, в каждом новом году нет ничего нового. Рождество — единственно верная точка отсчета, единственно светлое начало не только для эпохи, но и для нашей личной жизни.
Наша семья празднует Рождество вместе с большинством христиан — 25 декабря, а уже затем встречает Новый год. Хотя лучше всего было бы объединить эти праздники в один день. Впрочем, когда бы мы не отмечали эти праздники, стоит помнить: Рождество — главный из них, а Новый год обретает возможность и смысл лишь в свете Рождества. Христос рождается!

Свет во тьме

«Народ, сидящий во тьме, увидел Свет великий»
Не все доступно обычному взгляду. Обычный — значит почти слепой к тому, что выходит за рамки обычного. На виду не самое важное. Поверхность вещей скрывает суть. Да и мгла сгущается, не видать ничего — кто есть кто, куда идти, что делать. Подлинно, мы — «народ, сидящий во тьме». Свет Рождества показывает главное, открывает Бога как видимого и близкого. Лишь увидев Его, мы начинаем видеть все остальное правильно и полноценно. Светлого Рождества!