Online

Archives › Статьи

История «кровавого пастора»

История «кровавого пастора»

Одним из символов постмайданной Украины стал Александр Турчинов, известный в медиасреде как «кровавый пастор». В этом имени совместились два феномена современной Украины: религиозное многообразие, позволяющее представителям религиозных меньшинств добиться политического лидерства («пастор» стал и.о. президента); а также решительный религиозный патриотизм, характерный даже для тех, кого еще недавно называли «сектантами» (именно «пастор» отдал приказ о начале антитеррористической операции на востоке страны). История «кровавого пастора» может рассказать не только о религиозности украинцев и россиян, но также об эволюции религиозно-политических отношений. Хорошо бы показать, какие именно скрытые установки (настройки по умолчанию) общественного сознания обеих сторон действовали в дискуссиях вокруг «кровавого пастора» и какие перемены в религиозно-политических отношениях выражала эволюция данного образа. Иными словами, если согласиться, что «кровавый пастор» стал символом для медиасреды по обе стороны конфликта, то стоит попытаться ответить на вопрос – символом чего именно, каких религиозных и политических перемен он стал. Предметом анализа должно стать именно то, что выражает собой этот образ, что делает его актуальным и даже радикальным, что отзывается в политических дебатах и религиозных сообществах, проще говоря, его скрытая, глубинная, неличностная часть. «Кровавый пастор» может вполне вписаться в постсекулярный сценарий общественного кризиса, ярко представляя одну из возможных ролей религиозно мотивированного лидера и одну из возможных схем религиозно-политической реструктурации. Примечательно, что и украинские, и российские СМИ сходятся в его оценке как выразителя протестантизации-вестернизации-глобализации-модернизации, усматривая в этом серьезный вызов как для традиционалистских форм религиозности, так и для традиционных подходов в постсоветской политике. В этом смысле образ «кровавого пастора» является ключевым и для понимания российско-украинского военно-политического конфликта, и для понимания общественно-религиозного своеобразия двух стран, и для анализа местных версий постсекулярности, и для спецификации украинского протестантизма как особого социального типа.

Загадочная русская душа?

Загадочная русская душа?

Мы любим напускать туману там, где очень неприглядно. Когда глазам и ушам невмочь воспринимать реальность как она есть – со всей родимой грязью, матом-перематом и рваными ранами, возникает миф. О том, что на самом деле все очень даже хорошо, по-неземному хорошо.
Мы, оказывается, очень духовные, страдаем за весь мир, спасаем его, принимая все бездны и крайности в себя. Даже в ямах на дорогах и в дырках башмаков можно увидеть зияющие адские глубины, с которыми мы мужественно живем, будто не замечая. Это, вероятно, от нашей высоты, от светлости и невозмутимости нашего крепкого духа.
Мы, конечно же, скромны. Но для блага ближних и дальних на весь мир раструбили о нашей загадочной русской душе. Она и широкая, и добрая, одним словом – православная.
А то, что «из России с любовью» на все стороны света ракеты летят и зеленые человечки маршируют, то это в защиту святости, которая последняя осталась, и другой уже не бывати.
А ведь пора, пора признать: воняет она, эта душа. Грязная и гнилая, лживая и злая.
Как и любая другая, очарованная своей особостью и чувство греха утратившая.
Так что когда услышим о загадочной, святой и уникальной душе (или нации), стоит помолиться: «избави нас от лукавого…»

Миссия между глобальным и локальным: взгляд из Украины

Миссия между глобальным и локальным: взгляд из Украины

Для евангельских протестантов миссия – это то, что делает поместную церковь Церковью, превращает организацию в движение, и придает ему глобальный характер, распространяя «даже до края земли».
Миссия евангельских протестантов в пространстве бывшего СССР – главная форма их существования, проявление их церковности. Если для «традиционных конфессий» достаточно построить храм и отметить («застолбить») тем самым свое присутствие в обществе, то для протестантов важна именно миссионерская активность, т.е. движение церковь-общество-церковь.
Почему это так? Что значит миссия для протестантов и почему они в вопросах миссии куда активнее других?
Для евангельских протестантов миссионерская активность – часть идентичности, это то, что их отличает, что делает их собой и что дает возможность выживать в агрессивной среде, в конкуренции с титульными конфессиями.
Здесь миссиология связана с экклессиологией. Церковь, согласно евангельским представлениям, существует не сама по себе, не ради себя, не в статике пребывания здесь или там, в сакральных местах или зонах комфорта, но в движении, в послании, в миссии.
Т.е. евангельские протестанты не могут не быть активными в своей миссии, ибо миссия оценивает церковь на соответствие ее призванию, на ее подлинность.
Отсюда проистекает известная миссионерская озадаченность. Раньше говорили «каждый баптист – миссионер», сейчас говорят даже больше – не только о личном призвании каждого, но и о миссионерской природе церкви как целого, коллективного тела (теперь missional переводят как миссиональный, т.е. миссионерский не только по содержанию деятельности, но и по характеру, и в этом смысле часто говорят о миссиональной церкви и миссиональной герменевтике).
Активности евангельских церквей в постсоветских странах способствовали также особенности культурно-исторического фона. Если для титульных конфессий падение «железного занавеса» означало незамедлительное возвращение в большую игру – политику, общественную жизнь, а также возвращение всех канонических территорий и прав, то для протестантов все это только предстояло завоевать, приобрести и отстоять.
Т.е. там, где РПЦ видела свою каноническую собственность (все земли вместе с прикрепленными к ним, крепостными людьми), протестанты видели непаханное миссионерское поле. Поэтому если одни говорили о возвращении собственности и прав, то другие – о сеянии и жатве, строительстве, приобретении душ, духовной войне.
Миссия не только выражает посланничество поместной церкви в мир, особую, динамическую природу церкви как находящейся в движении, но также вводит ее в глобальное, вселенское пространство такого движения. Слова Христа «идите, научите все народы», известные среди протестантов как «Великое поручение», задают именно международный масштаб миссии евангельских церквей, связывают их между собой в глобальное движение.
Миссия в Украине – часть глобальной миссии. Конечно, само понятие «глобальная миссия» уходит в прошлое, поскольку лозунги «евангелизации мира уже в этом поколении» больше не вызывают интереса и доверия. Возникают более гибкие и доступные формы, опирающиеся на местные ресурсы и видение местных лидеров новой волны. Поэтому говорят о «глобальных миссиях» (непременно во множественном числе), как о разнообразии подходов и стратегий, конкурирующих и друг друга дополняющих.
Для глобальных миссий постсоветское пространство было зоной наибольших ожиданий, но теперь с ним связываются наибольшие просчеты и разочарования.
По аналогии с политикой, западные миссии больше не верят в свой глобальный успех и фокусируются на отдельных регионах, где есть рост и быстрая отдача.
На карте миссий постсоветское пространство все еще остается белым пятном – нет результатов, способных оправдать инвестиции и мало местных достижений, способных их привлечь.
Сегодня западные миссии приходят туда, где уже есть рост. А инициатива же и вся ответственность за начинания лежит на местных лидерах. Поэтому постсоветское пространство в целом давно не значится в списке приоритетных регионов, и работают здесь либо миссионерские стартапы, либо же испытанные и терпеливые, ориентированные на долгосрочную перспективу.
В случае с Украиной ситуация несколько отличается, здесь помогло несчастье. Революция на Майдане и последующая война в Донбассе привлекли внимание международных миссий, а также, что более важно, мобилизовали национальные церкви и миссии, вынудили последних быть активными и творческими, самодостаточными и эффективными.
Надо отметить и то, что Украина все годы независимости (и даже до того) была «миссионерским хабом», т.е. узлом миссионерской сети всего постсоветского пространства. Когда началась война, эта активность сместилась вовнутрь, что дало протестантским общинам дополнительные ресурсы.
Что сегодня делают миссии в Украине? Во-первых, реагируют на срочные нужды (в продовольственной, медицинской, финансовой, душепастырской помощи); работают на рост церкви через посредство разнообразных проектов (гуманитарных, образовательно-просветительских, церковно-лидерских); помогают местным общинам в евангелизме и привлечении новых людей; строят и реализуют долгосрочные стратегии социальных перемен. Почти каждая миссия в своей деятельности учитывает четыре составляющих: практический евангелизм (и основание новых церквей), образование и просвещение (включая издание и распространение духовной литературы), благотворительность, внешняя миссия (от соседнего села до Кении или Гватемалы).
Это классический, уже привычный формат служения. Но в дополнении к этому сегодня формируется новый тренд, условно называемый «миссия в профессии», т.е. движение мирян, непрофессиональных миссионеров, профессионалов «светских» профессий, рассматривающих свое призвание, свою профессиональную сферу и свое рабочее время как особую миссию.
Миссия в профессии – это не просто движение миссионерское, это новый субъект в христианстве, аналог гражданского общества в церкви. В то же время в ряде случаев классическая миссия стала источником и предметом коррупции в церкви, которая в свою очередь воспринимала миссию воспринимала не как свою задачу и возможность партнерства, но как источник средств для поддержания своей структуры. Обновление миссионерского видения приводит структуры в движение, разрушает удобные схемы обеспечения и напоминает церкви о ее подотчетности Богу и обществу.
Не только богословские или миссиологические поиски, но и динамика общественных перемен влияет на характер и форматы миссии. Что дает новое дыхание миссии сегодня? Возможность быть нужным на фронте и в тылу, участвовать в обновлении украинского общества, формировании его духовной культуры и идентичности. Благодаря своей активности протестанты включаются в эти общественные процессы и приобретают себе «прописку», достойное место. Без этой активности они превратятся в закрытую секту и будут ассимилированы другими конфессиями или маргинализированы под давлением гражданского общества и государства. Поэтому миссия как постоянное движение и постоянный диалог делает евангельских протестантов собой, т.е. не сектой, а живой и влиятельной Церковью, а также дает им конкурентное преимущество в сравнении с более тяжеловесными соседями и менее гибкими религиозными структурами.

Малый остаток, он же — влиятельное меньшинство

Малый остаток, он же — влиятельное меньшинство

Евангельские христиане в постсоветских странах составляют менее двух процентов населения. Как утверждают миссиологи, такие данные позволяют назвать наши страны «недостигнутыми» (unreached). Все годы религиозной свободы и активной миссии были посвящены тому, чтобы этот процент повысить и наконец «достичь». Эта цель осталась недостигнутой и кажется недостижимой.
Процент евангельских верующих остаётся в пределах «кефира», причём кефира нежирного (light). Эта упрямая социология убивает энтузиазм миссионеров и разрушает стратегии миссиологов. Но может это как раз нам и нужно — отказаться от ложной мотивации и надуманных стратегий?
Почему мы решили, что нас, т.е. подобных нам христиан, должно быть больше, много, большинство?
Ведь и внутри самой церкви (сообщества церквей) далеко не все, и даже не большинство, сознательны и активны в своей духовной жизни и служении. Поэтому даже евангельские протестанты, известные своей ревностью о миссионерстве каждого, время от времени утешаются идеей «святого остатка» или «Церкви в церкви». Т.е. нас, ищущих активного и влиятельного, настоящего и преображающего христианства, даже внутри церкви не так уж много. Социология остатка в церкви и христианского меньшинства в обществе даёт схожий результат: нас не будет много, меньшинство останется меньшинством. Конечно, с цифрами можно и нужно спорить. Но главное — другое, качественная социология, социология влияния. Не нужно надувать цифры, чтобы light превратить в fat или heavy. Остаток, меньшинство должны бороться за другое — чтобы их 0,5-2 % стали максимально плотными, консолидированными, содержательными, интересными, актуальными, активными, мотивированными, убеждёнными. В конце концов, light — хорошее слово. Дай Бог меньшинству и остатку быть светом, быть светлым и легким, как Святой Дух, который нам даёт силу, но Сам дышит, где хочет, и законам социологии не покоряется. Почему мы должны слушаться этих законов, а не Его?

Реформация как дело меньшинства

Реформация как дело меньшинства

Реформаторы — особые люди, их не было много, и не могло быть. Они рождаются не каждый год. Конечно, Бог может использовать каждого, но очевидно, предпочитает иметь дело с одарёнными, подготовленными и сознательными. А таких единицы на всю историю.
И вот вопрос: что они, эти единицы должны были сделать? Неужели всех сделать такими, как они сами? Неужели задачей Реформации было превратить церковь в «церковь реформаторов»? Не думаю.
Они были и остались незначительным, хотя и влиятельным меньшинством. Успехом было другое — при своей малочисленности они послужили церкви, предложили новые маршруты и образы, новую повестку дня сегодняшнего и завтрашнего.
Сегодня я думаю о том, как оценивать успехи продолжающейся реформации в наших евангельских церквях.
Можно считать неудачей, что нас не стало больше.
А можно считать удачей, что при малом числе удаётся сохранять инициативу и влияние; что реформаторы в церкви есть, их не просто терпят, их вопрошают и все больше уважают.
Ну а власть им давать не нужно, и канонизировать тоже не нужно. У них свой труд — оставаясь непризнанными, неформальными лидерами, служить всей Церкви, её будущему, не притязая на статус и не присваивая славы, оставаясь в оппозиции и послушании, критичности и смирении.
Малочисленность и институциональная слабость в этом призвании вовсе не мешают, скорее даже помогают.

Наиболее успешными христианскими инициативами в Евразии оказались начинания западные, они же оказались самыми рискованными

Наиболее успешными христианскими инициативами в Евразии оказались начинания западные, они же оказались самыми рискованными

Через силу посмотрел очередной разоблачительный ролик российского ТВ, раскрывающий связь ЦРУ и студенческого христианского служения. Самым трудным для восприятия оказались даже не провокации “журналистов” (журналистику в России давно пора закавычить), но комментарий руководителя отдела внешних связей Российского союза ЕХБ пастора Виталия Власенко (похоже, здесь тоже нужно все закавычить!).
Так вот, господин Власенко спешит отмежеваться от западных сект: “Компас” (студенческое служение) к РСЕХБ отношения не имеет. Дословно он сказал, что они “не под крышей” РСЕХБ (вот такая риторика, под стать духовным наставникам из кооперативов “Озеро» или РПЦ). Иными словами, делайте с ними, что хотите, они не наши и нам безразличны.
При том, что сам Власенко учился в колледже “Новая жизнь” и был сотрудником этой западной миссии, теперь он готов все это забыть, времена на дворе иные.
И это не единичный случай. Епископ одного из южных регионов России просто радовался, когда “каких-то американцев” начали давить, и он мог смело сказать сотрудникам ФСБ, что “это не наши, можно давить”.
Понятно, что когда серьезно надавят, любой из нас может сломаться. Плоть немощна. Но ведь еще не давят на плоть, пока просто пугают, нагнетают истерию. А уже треск пошел – российские христиане стали спешно отталкивать от себя западных друзей (не забывая подобрать вражеские деньги и другие ресурсы), отплывая все дальше в другую сторону – таежных, диких, темных пределов “неевропейской части России”.
Но я о другом. Не только в России, но и в большинстве постсоветских стран, наиболее успешными христианскими инициативами оказались начинания западные, а не почвенные, местные, родные. Они же оказались самыми рискованными, потому что пожинают отнюдь не благодарности, но раздражение, проклятия, угрозы.
Я сам немало критиковал работу западных миссий – за их наивную стратегию, неразборчивость в связях, увлеченность цифрами. Но при всех этих и прочих минусах они сделали много, очень много. И вместо того, чтобы отвергать их опыт и строить новый железный занавес, стоило бы поблагодарить их, проанализировать и продолжить сделанное.
И здесь, вспоминаю еще одного епископа, на сей раз московского, который на приглашение посетить семинар в церкви Рика Уоррена, ответил так: “Мы, русские баптисты, празднуем свои сто пятьдесят лет. И кто такой, этот Уоррен? Это он должен учиться у нас”.
Так что дело не только в давлении со стороны государства и антисектантской истерии в обществе, дело еще и в беспричинной национальной гордости, надутом самомнении и дури просто мессианского масштаба.

«Я назначаю именно Веселиила…»

«Я назначаю именно Веселиила…»

Читая все указания, данные Богом Моисею относительно устройства скинии, я с трудом представлял, как все это можно выполнить. Это трудно даже примерно запомнить, сложить в голове! Задание сложное, частью – очень точное, частью – очень творческое.
Радует одно – я и не должен себе представлять, как все это сделать. Потому что это задание было дано другим людям. Бог говорит с Моисеем, открывая Ему картину в целом, но затем называет конкретного исполнителя, который все это исполнит.
И сказал Господь Моисею, говоря: «Смотри, Я назначаю именно Веселиила… и Я исполнил его Духом Божиим, мудростью, разумением, ведением и всяким искусством… И вот, Я даю ему помощником Аголиава, сына Ахисамахова, из колена Данова, и в сердце всякого мудрого вложу мудрость, чтобы они сделали все, что Я повелел тебе» (Исх. 31:2-3,6).
Если Моисею Бог говорил, то Веселиилу Он просто «вложил в сердце» все необходимое, «исполнил Духом», дал способности и знания.
Это хорошее описание того, как Бог приготовляет и «назначает» особых людей для особых дел. В них заложено, записано, запрограммировано все, потребное для выполнения задания.
Бог назначает «именно Веселиила», и здесь нет места дискуссиям. Веселиил, и никто другой, призван воплотить откровение Божье. Аголиав, и никто другой, призван ему помогать.
Каждый из нас «назначен» для своего дела, избран и приготовлен. Беда в том, что мы заняты не своими делами, конкурируем за статусные позиции и хлебные места, вместо того, чтобы исполнять поручение Божье и служить Ему.
Бог «назначил именно»… меня. Для чего? Где именно я должен быть сейчас и что именно делать? Чем я занят и на что трачу свою жизнь? Стоит представить на миг, насколько интереснее трудиться по призванию, исполнившись «Духом Божиим, мудростью разумением, ведением и всяким искусством».
Почему бы мне не стать мудрым и не заняться наконец тем делом, на которое я назначен самим Богом? Ведь только так я смогу узнать правду о себе, замысел Бога и счастье сродного труда.

Миссия, спасение и прославление

Миссия, спасение и прославление

Обычно, говоря о миссии, мы думаем о том, как людей, верующих в других богов или неверующих вовсе, обратить в свою веру, единственно верную. Это хорошее желание – открыть глаза на заблуждения и наставить на путь истинный.
Но вряд ли это можно назвать миссией в полном смысле слова. Скорее, это часть миссии, причем не самая главная.
Миссия человека, т.е. основной смысл его жизни, заключается в прославлении Бога. Еще до того, как произошло грехопадение, человек общался с Богом и прославлял его – в общении, труде, творчестве; в словах и песнях (и танцах!), в дарах и поклонах; в улыбке и трепете сердца.
До того, как появился грех и нужда в спасении грешников, человек знал и выполнял свою миссию. После грехопадения она приняла иной характер, но цель осталась та же – прославление Бога «всем миром». Теперь, чтобы прославить Бога не только в душе, но и в падшем мире, среди испорченных людей и вопреки своей собственной греховной наклонности, требовалось искупление и восстановление.
Чтобы вернуться к первоначальному замыслу Бога о нас и нашей миссии, нам нужна спасительная помощь. Так проповедь спасения стала частью миссии. Я бы сказал, вступлением, приуготовлением.
Но миссия в ее целостном значении превосходит тему спасения. Мы спасены и проповедуем спасение другим. Это хорошо, но это не все, это только начало. Своей проповедью мы должны прославлять Бога и призывать других к такой перемене жизни, которая сделает их вновь способными жить в славе Божьей и в прославлении Его.
Мы спасены не для того, чтобы этим хвастаться и вертеться от безделья на своих церковных лавках. Мы проповедуем спасение не для того, чтобы люди исцелились от греха и дальше жили для себя, потребляя Божью благодать.
Мы спасены, чтобы вернуться в Его замысел и прославлять Его своей жизнью – служа другим, изменяя мир к лучшему, даруя красоту, создавая новое, сочиняя, восстанавливая, строя, умножая.
Спасение – это возвращение к жизни, ну а сама жизнь – еще впереди. Это начало миссии, нам есть и всегда будет, чем заниматься, прославляя Бога за бесконечное счастье жить с Ним и для Него.

Благовещенье: «Радуйся.., Господь с тобою!»

Благовещенье: «Радуйся.., Господь с тобою!»

Входя в праздник Благовещенья, мы ищем там что-то однозначно позитивное, приятное, радостное. Мы хотим, чтобы нам объявили о сюрпризе, что отныне и вовек «все будет хорошо». Вот это была бы добрая новость!
При этом знаем, что в случае с Марией так не было. Благовещенье говорит о скором рождении Царя. Но мы знаем о том, что Его убьют. Ангел возвестил о наступлении Его Царства, но мы до сих пор всего этого ждем и мучаемся в промежутке между «уже» и «еще нет».
Давайте прочитаем внимательнее слова, сказанные ангелом Марии, чтобы попытаться свежим и чутким восприятием уловить настоящий их смысл. «Ангел, войдя к ней, сказал: радуйся, Благодатная!» Господь с тобою; благословенна ты между женами… Не бойся, Мария, ибо ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик… и Царству Его не будет конца» (Луки 1:30-33).
Благая весть состоит в том, что Мария обрела благодать у Бога, Господь был с ней, а потому через нее придет в мир настоящий Царь.
Здесь нет и слова о спокойной и жирной, мещанской жизни, «как у нормальных людей». Здесь другой масштаб и другой уровень. «Сын.. будет велик», а значит великими будут и трудности, беды, испытания Марии. И уж куда большими будут ее радости, глубже ее счастье. 
В муках родится младенец. В страданиях родится и новый мир, Царство, которому не будет конца.
В чем же Благовещенье для нас? В том ли, что Бог даст нам тихую и сытую жизнь? Или в том, чтобы быть Его людьми, которые обрели благодать и доверие, через которых в этом мир приходит Он и утверждает Свое вечное Царство? 
Благовещенье ставит перед нами вопрос: достойны ли мы принять ангела и готовы ли ответить ему «се, раб (раба) Господень, да будет Мне по слову твоему», чтобы Царь и Царство вошли в этот мир из нашего тесного дома и нашей серой, маленькой жизни?

Поклонение и свидетельство

Поклонение и свидетельство

Мы с трудом подбираем слова, чтобы передать свои мысли о Боге. Зачем? Чтобы убедить людей, чтобы добиться нужной от них реакции.
И чем больше мы стараемся, тем наигранней или надрывнее наша проповедь.
Людей впечатляет не то, как мы продаём нашу веру им, но как мы относимся к своему Богу сами; не то, как учим о Нем, но как прославляем Его.
Настоящими мы бываем перед лицом того, что нас превосходит – превосходит до трепета. Настоящими мы бываем перед Богом. И наше настоящее отношение к Нему – поклонение.
Люди никогда не поверят нашим словам, если не увидят нашего искреннего и трепетного поклонения Богу. Слабое поклонение убивает нашу проповедь и принижает Бога перед людьми. Сильное поклонение возвеличивает Бога в глазах людей.
“Кто этот Бог, что они так поют ему?”, — поневоле спросят они. Они не видят Бога, но видят нас и по нас судят о Нем.
Каким должно быть наше поклонение, чтобы представлять Бога людям и вести их к преклонению перед Ним?
Если наш Бог великий, мудрый, сильный, творческий, любящий, то таким должно быть и наше поклонение.
Оно должно выражать Бога и наше желание быть похожим на Него.
Поклонение нас умаляет, а Бог возвеличивает. Как говорил Иоанн об Иисусе, “Ему должно расти, а мне умаляться”.
Что происходит с людьми, когда мы прославляем Бога? Они видят Бога или нас? Не заслоняем ли мы Его, не принижаем ли, не компрометируем ли?
Люди смотрят на нас прямо и строго, и мы должны показать им Бога через серьёзность нашей веры и наше поклонение Ему.
Ничто не скажет о Боге лучше, чем молитва в слезах на коленях или счастливая песня души.