Online

Archives › Статьи

Да, ну и что? Юбилей Крещения Руси в массовом сознании

Да, ну и что? Юбилей Крещения Руси в массовом сознании

Юбилей Крещения Руси и прения около этого события отвлекли внимание от проблем сего дня в темную глубь истории. Празднование стало хорошим информационным поводом для желающих попиариться. Конфессии соревновались в претензиях на историческую роль и авторитет в дне сегодняшнем. Политики зарабатывали баллы комментариями, спонсорством Церквей и фотографиями с предстоятелями. Праздник прошел мимо народа, простые люди не смогли даже приблизиться к святым местам, венценосных и святейших персон охраняли надежные кордоны милиции.

Да, ну и что? – Примерно так 1025-летие Крещения Руси отозвалось в сознании 99% населения. Было бы странным ожидать какой-то иной реакции от людей, отчужденных от праздника, его сути и смыслов, его радости и надежды.

А был ли праздник? Юбилей стал одним из симулякров нашего времени – подобий, никак не связанных с оригиналом. Вроде что-то и было, но как это название соотносится с историей, с христианством, с жизнью народа – никто не проверял и никому даже не интересно.

Я бы назвал этот юбилей празднованием того, чего не было. Т.е. все оказывается мнимым – сам праздник и празднуемые события, радость участников и произносимые слова.

Что не так с праздником? Никто из организаторов и первых лиц юбилея не воспринимал его всерьез, со всей ответственностью. Не было покаяний. Не было искренних слов. Не было живых людей. Были актеры, или как говорят социологи, акторы, которые разыграли социокультурный и политико-религиозный спектакль. Все от начала было сценичным. Игра тоже была плохой – ни слезы, ни чуда.

Какой смысл из происшедшего вокруг 1025-летия Крещения Руси можно извлечь, чтобы событие, заведомо виртуальное, показное, фейковое, все же не прошло даром?

Во-первых, «крещения Руси» еще не было, в том смысле, что эта история еще не закончена и о ней нельзя говорить в совершенном времени. Это не уже бывшее единократное событие, а продолжающаяся эпопея, серия событий, процесс решений.
Некоторые философы определяют народ как постоянный плебисцит – вопросы и решения по поводу того, «хотят ли люди и дальше жить вместе» (Ортега-и-Гассет). Аналогично можно осмыслить и «крещение Руси» — как постоянное самоопределение каждого в отдельности представителя народа, а также как публичные обсуждения и решения по отношению к христианскому наследию, и даже глубже – к Евангелию, учению Христа, вере в Бога, ответственности жить по вере. В этом смысле серия «крещений» (сюда входят и «крещения», совершенные апостолом Андреем, принятые князем Аскольдом и княгиней Ольгой) — это решения наших предков, которые должны постоянно обсуждаться и сознательно подверждаться. Даже если решение было принято до нас, оно нуждается в своего рода «конфирмации».

Во-вторых, «крещение» требует не только погружения в воду, но и погружения в учение. Лишь в этой связи становится понятным поручение Христа апостолам: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Матф. 28:19-20). Как можно креститься во имя Отца, Сына и Святого Духа, ничего о них не зная? Как можно гордиться тысячелетней истории, не научившись за все это время хотя бы читать? Ведь только в XIX столетии библейские тексты на родном языке стали доступны народу. И вопрос даже не в доступности, а в страсти к учению, в культуре учености, в развитости христианского просвещения. Сегодня Священное Писание доступно, стоит на полке почти у каждого, но открывается крайне редко. А о способности вникать и понимать священные тексты своей родной христианской веры – и вовсе помолчим.

В-третьих, вера, прошедшая через крещение, не только утверждается и возрастает, но и становится ответственной, живой, действующей. Человек не только верит, но и живет по вере, исполняет обещанное. Об этом апостол Иаков говорил еще первым христианам: «Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь;и бесы веруют, и трепещут. Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва?» (Иак. 2:19-20).
Очевидно, что вера должна выражаться в изменении всей жизни. Несмотря на столь долгую историю нашего христианства, качеством жизни мы похвалиться не можем. Никуда не деться от вопроса: если мы такие духовные, то почему живем так бестолково и бедно?

Наконец, Крещение требует моего участия. Это не происходит без меня, само собой. Крещение – не спасает без веры в Христа и верности Ему. Это не магическое средство, а завет, взаимное обещание, договор двух сторон. «Так и нас ныне подобное сему образу крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести, спасает воскресением Иисуса Христа» (1Пет.3.21). Обещание по умолчанию предполагает исполнение, верность слову. Если мы нарушаем завет, то лишаем себя благ, обещанных Богом в ответ на наши обещания доброй совести.
Крещение связано с нашим личным покаянием – за грехи и грешки, преступления прошлого, отступление от Бога, нарушение завета с Ним. Поэтому лучшим пожеланием праздника остаются апостольские слова: «Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов, и получите дар Святого Духа» (Деян. 2:38).
Жаль, что эти слова на праздничных «мероприятиях» не вспоминались. Как без покаяния не бывает крещения и Духа Святого, так без дара и силы Духа не будет долгожданного возрождения личности, общества, страны.
Без животворящего Духа Святого все останется мертвой историей того, чего еще не было; воспоминанием того, чего не знали; пустым, поддельным праздником.

Да, ну и что? – Эта стереотипная реакция на христианские праздники должна беспокоить и будить – если не все «христианское» общество, то хотя бы сознательное христианское сообщество.
Жалко и страшно, что празднуя «наше» христианство, мы забыли о его сути – покаянии, Христе и Духе. Такое христианство становится не праздничным, а праздным.

Поэма новой жизни: «Вместе с Христом» (Эф. 6:1-10)

Поэма новой жизни:  «Вместе с Христом» (Эф. 6:1-10)

Человек всегда чувствовал, что с ним что-то не так. В человеческой природе осталась травма, причиненная грехопадением – ошибочным выбором, уходом от Бога, изменой своему призванию.
В каждом из нас травма ощущается как внутренняя испорченность, недостача чего-то важного, утрата смысла, склонность ко злу, комплекс вины.
Лучшие умы бились над вопросом, как возможно восстановление человека – исправление его дефектов, реализация его идеальной природы, воссоздание изначального образа. «Нового человека» пытались вывести путем расовых или классовых экспериментов, а «старого» — хотя бы перевоспитать или дисциплинировать, но получалось «как всегда».
Радостная Весть христианства говорит не только о новой жизни, которая при всей привлекательности остается закрытой, недоступной, недосягаемой для старого («ветхого») человека, но и о новом творении – о возможности нового человека, о возможности стать другим.
Апостол Павел говорит о Христе как «последнем Адаме» (1 Кор 15:45), Он завершает Собой род Адамов и дает начало новому человечеству, роду Христову: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут» (1 Кор. 15:22).
Эта же мысль о новом «творении» (буквально «поэма» в Эф. 2:10)» разворачивается в Послании к Эфесянам, которое в целом может быть названо «поэмой новой жизни».

***
«Вместе с Христом» — ключевая фраза Послания к Эфесянам (2:5-6). В разных вариантах она повторяется на протяжении всех глав: «в единении нашем с Христом» (1:3), «в единении с Ним» (1:4, 7; 2:22; 3:12), «через Иисуса Христа» (1:5; 3:6), «в Христе» (1:9-10), «благодаря Ему» (1:11; 4:16), «через Него» (1:13), «через единение с Христом» (2:10, 13), «благодаря крови Христа» (2:13), «через Христа» (4:32), «с Господом» (5:8), «мы части Его» (5:30), «в единении с Господом» (6:10).
***
Во второй главе своего послания Павел переходит от приветствий, прославления, благодарности и пожелания к описанию главной метаморфозы, происшедшей с каждым из настоящих христиан. «Настоящих» не в том смысле, что они ведут себя безупречно, а в смысле наличия в них новой жизни, новой природы, новой сущности. Метаморфоза состоит в чуде воскресения, оживления мертвого человека, преображении плотской природы, превращении «естества» (естественного состояния) в новое творение (сверхъестественное состояние).
«Быть во Христе, облечься в Христа – это значит безраздельно, беззаветно возлюбить Христа, так глубоко проникнуться Его заповедями, чтобы они стали как бы новой одеждой. Те блаженные, которые достигли такого благодатного состояния, как бы вновь родились для новой жизни во Христе, стали новым творением Божьим», — пояснял в своих проповедях Лука Войно-Ясенецкий, архиепископ и знаменитый хирург.
«Во Христе», «вместе с Христом» — это ответ на вопрос о возможности новой жизни. «Вместе с Христом» возможно воскресение к настоящей жизни. Без Христа же всякий человек мертв. «Вы были мертвы» (2:1), обращается Павел к Эфесянам. А затем распространяет этот диагноз на себя и всех: «Мы все тоже из их числа, мы тоже жили по законам плотской природы, исполняя все вожделения нашего тела и ума, и из-за этого нашего естества подлежали наравне со всеми Суду Божьего гнева» (2:3).
Сам факт смерти, смертности, обреченности человека на рабство у плотской природы и духов поднебесного мира обосновывает необходимость Христа как единственной возможности воскресения и жизни. Мы не способны к жизни сами по себе, но Бог богат жизнью и милостью. Он – источник настоящей жизни и Он готов делиться ею с нами не по закону или выгоде, но из благости и любви: «Бог богатый милостью, по великой Своей любви, которой Он полюбил нас, мертвых от грехов, оживил нас вместе с Христом» (2:4-5).
Бог не только богат (эти слова в нашем языке однокоренные), но и щедр, т.е. Он дарит нам то, что имеет и садит рядом с Собой, предлагая самый высокий статус в мире: «Вместе с Христом Он воскресил нас и усадил в небесах рядом с Ним, чтобы через Христа Иисуса явить всем грядущим векам неизмеримое богатство Своей милости, Своей доброты к нам» (2:6-7)
Смертному, бедному и рабски зависимому от «поднебесного мира», предлагается место на небесах рядом с Христом. Очевидно, что это предложение может быть только даром, его нельзя заслужить или купить: «Вы спасены — через веру – Его великой добротой! И не за ваши заслуги – это Божий дар! И не за дела, так что пусть никто этим не хвалится» (2:8-9).
Бог во Христе воскрешает человека к жизни, дает высокое место «рядом с Христом», но также и новое предназначение.
Во Христе человек впервые может стать настоящим, тем, кем должен быть в глазах Бога: «Это Бог сделал нас теми, кто мы есть, создав нас через соединение с Христом Иисусом для добрых дел, которые Он нам изначально предназначил совершить» (2:10).
Меня восхищает благородный подвиг людей, которые состоялись в жизни, но не замкнулись на себе, а поделились своей жизнью, своими возможностями, своей фамилией с другими. Пастор-пилигрим Геннадий Мохненко стал отцом для десятков беспризорников, подарил им новую жизнь. Дети, которые воровали, жили в подвалах и теплотрассах, умирали от болезней и наркотиков, стали чемпионами Европы по боксу и борьбе, героями трансконтинентальных велопробегов, темами новостей, порядочными семьянинами, да и просто настоящими людьми. Пастор называет каждого «сынка», а они отвечают ему «батя». У детей появилась новая семья, новая жизнь, новое предназначение. История самого Геннадия и его Республики Пилигрим — чудесная поэма новой жизни. Сам Геннадий написал об этом книгу «Непедагогическая поэма», вероятно, потому, что педагогика этим детям не помогла и не поможет, в таких случаях действует лишь любовь Божья.
“Вместе с Христом” человек не просто воскресает к той же жизни, не просто продолжает бесконечно то, что делал раньше. Во Христе человек становится новым творением, так что вместо навязанного исполнения “вожделений нашего тела и ума” (2:3), может свободно и радостно делать “добрые дела, которые Он нам изначально предназначил совершить” (2:10).
***
Чудо новой жизни, полученной “вместе с Христом” – это и свобода от смерти, и свобода от ложных образов себя. Бог не только создал мир, но во Христе Он “создал нас” (2:10). Мы можем жить по-другому, потому что мы сами становится другими – “вместе с Христом”.
Могу ли я сказать, что Христос живет во мне, а я в Нем и Им? Что больше нам знакомо – усталость от старой жизни или радость жизни новой? Чувствуем ли мы себя богатыми в Нем? Ощущаем ли мы в себе Божественную жизнь?
Это важнейшие вопросы, которые помогут понять нам, стали ли мы новым творением и доступна ли нам новая жизнь.
Эти же вопросы должны подтолкнуть нас к поиску Христа и пребыванию в Нем, ведь только в Нем конец нашего ветхого человека и начало новой поэмы

К дискуссиям о фундаментализме

К дискуссиям о фундаментализме

Тимофей Алферов, Алесь Дубровский. Ревность по вере. Два взгляда на фундаментализм. — К.: Духовное возрождение, Книгоноша, 2013.

Признаюсь, идея собрать под одной обложкой тексты столь разных авторов, возникла у меня. И, спешу упредить обвинения, эта затея не была провокацией межконфессиональных дискуссий.
Конечно, поставить рядом личности, мысли, позиции протестантского мыслителя и православного священника – уже интересно. Но интрига глубже.
При всей разности тексты представителей двух христианcких традиций представляют попытку проблематизации — не столько чужой, сколько своей традиции.
Если читатель ожидает услышать под одной обложкой спор двух традиций, если он приготовился к межконфессиональному диспуту, то, скорее всего, будет разочарован.
Речь идет о другом уровне, другом измерении спора – спорят глубина и поверхность, основание и надстройки, действительно важное и второстепенное.
Как говорил Григорий Померанц, «Глубина каждой из великих религий ближе к глубине другой великой религии, чем к собственной поверхности».
Вглядеться вглубь своей традиции труднее, чем спорить с поверхностью чужой. Но без глубины, без объемного видения, без понимания богословских напластований и культурных слоев, все слипается в один ком и путается, так что можно умирать в сражениях за лозунги «Назад к Отцам» или «Только Писание», забывая при этом о Христе или совершенно Его не зная.
На мой взгляд, и о. Тимофей (Алферов), и Александр Дубровский, говорят о глубинном фундаменте веры и традиции Церкви, не поддавая его сомнению, но очищая и решительно отделяя от других, вторичных конструкций, перестроек, достроек, новоделов.
Традиция – большой храм, разросшееся здание, в котором каждый этаж и каждое крыло живут своей жизнью и часто забывают об основах и несущих конструкций.
Ничего не разрушая, ничего не теряя, важно опираться на самое надежное и держаться самого главного.
Там, где сверяются с глубиной, спор поверхностей умолкает.
Именно об этом говорят наши авторы – каждый по-своему, но непременно с уважением к традиции и с верностью ее основам.

«Семейные ценности»

«Семейные ценности»

Мы спешили в школу. Под дождем, по лужам. Я с ранцами в руках, за мной – Каролина и Василиса, в сапожках и дождевиках. Под лужами ямы. Не обойти. На дорогах летают машины. Никуда не деться.
Добраться чистыми до школы не удалось. Нас облили грязью. Джип пронесся по глубоким лужам, нимало не сбавляя скорости. На заднем сиденье я успел заметить ребенка с ранцем в руках. Как мило, мама или папа везут чадо в школу! Спешат, летят к знаниям.
Вот они «семейные ценности». Грязь на всех, комфорт себе. Все для детей, в смысле для «своих» детей.
***
Вдоль дороги шли дети – такие же, ничуть не хуже. Но семейные ценности на них не распространялись, они только для своих, для остальных – законы джунглей, борьба за выживание и естественный отбор.
Я давно чувствовал фальшь в пафосных призывах депутатов-христиан бороться за «традиционные» ценности, дружить вместе с бандитами и коммунистами против разлагающегося Запада. При своей строгости в вопросах семьи и брака эти горе-политики не брезговали взятками, строили карьеру на головах других людей, а бизнес-империи на грабеже своего народа.
Это метко подмечено у Джейса Алисона: «Некоторые имеют склонность к сакрализации того, что относится к личной нравственности, то есть вопросов семьи, абортов и так далее. В то же время это мировоззрение занимает крайне секуляризированную позицию по отношению к социальной нравственности, особенно по экономическим вопросам. Отсюда происходит также эффект, свойственный любой сакрализации: лишаются прав люди, не вписывающиеся в схему; и в итоге люди разделяются на чистых и нечистых».
Люди делятся не только на чистых и нечистых, но на богатых и бедных, на господ и рабов, «юпитеров» и «быков», политиков и народ, «семью» и ее крепостной народ.
Вполне в духе «традиционных ценностей» вся власть в стране принадлежит «семье». «Семья» попирает закон, мораль, общественное мнение, и даже элементарный здравый смысл. И это не моя семья, и не ваша. Сами знаете, чья.
«Семейные ценности» приватизированы и подвергнуты ребрендингу. Для обычных людей, для «чужих» или «бедных родственников» не остается не ценностей, ни достоинства, только обочина и грязь.
***
Но мой главный вопрос не об этом. Я о не о них, а о себе: могу ли я смотреть на другого промокшего или голодного ребенка как на своего, включить в свою семью чужого как ближнего, почувствовать себя частью одной большой семьи и распознать в каждом родственника?

Таинственные друзья

Таинственные друзья

Если уж поверил в неслучайность мира, всюду можно встретить знаки и следы.
***
Каждое утро меня ждет пес. Вот уже две недели он встречает меня на пути в офис. Пес сидит у дороги, рядом с домом, который вряд ли нуждается в охране. Дом беден и стар. Как и пес. «Друг человека» пристально смотрит на меня, спрашивая, доброе ли утро, а затем снова уходит в медитацию – он не отворачивается, но смотрит уже не в меня, а сквозь. Я не чувствую никакой опасности, проходя мимо. Напротив, ощущаю кожей, что он меня принимает, что я для него свой. Я не машина, которая нарушает покой улицы. Я не излучаю опасную уверенность покорителя природы. Я не важная персона, задевающая других своим движением к цели.
Приятно встретить улыбку человека, но она всегда таит известную двусмысленность. У пса этого нет. Он прост и тождественен себе, но в то же время таинственен, как и все в природе. Я рад его видеть. Он как посланник или живой намек.
Сегодня мне попался еще один друг – рыжий кот. Он сидел у забора, разбирая одни ему известные темы. Обернулся, услышав меня. Неспешно и уверенно, с достоинством. Подпустил к себе вплотную, а затем как-то отчетливо сказал «Мяу». Я понял, что в этот раз «мяу» означало просто «привет». Зеленые глаза таинственно блестели. Встреча что-то значила, но что именно, я недопонял. Кажется, это имело какое-то отношение к моим размышлениям о следах и знаках Бога

Христианство в Украине: комментарий к статистике

Христианство в Украине: комментарий к статистике
risu.org.ua

Христианство в Украине остается в фокусе внимания многих зарубежных исследователей – миссиологов, социологов, религиоведов, журналистов. В отличие от других бывших советских республик, с ней «не все ясно». В украинском христианстве сохраняется динамика и цветет многообразие, со стороны же общества к христианству возрастает интерес и запрос на обновление и более активную роль Церкви.

Вместе с тем становится востребованным спокойный, пристальный и ответственный анализ данных. Более того, оказывается, что основой для оценок служат отнюдь не объективные данные, не цифры. Сама статистика не может быть надежной основой, поскольку в свою очередь основывается на методологических допущениях и специфических методиках.

В то время как статистика заинтересованных миссиологических центров говорит о продолжающемся христианском буме в Украине [1, P.10], более фундаментальные и масштабные исследования приводят к выводу о сложившемся традиционалистском консенсусе и замедлении роста новых конфессий [2]. Согласно же украинским аналитикам, замедление темпов роста сменилось трендом на уменьшение численности и общин и прихожан, размыванием конфессиональной идентичности и ростом «просто христианства» [3].

Органы власти и национальные экспертные центры предоставляют и анализируют численность религиозных организаций, но ничего не говорят о числе прихожан церквей. В лучшем случае они используют данные социологических опросов.

Конфессии также предпочитают говорить лишь о числе своих организаций, называя лишь приблизительные цифры своих членов. Это может свидетельствовать о слабой коммуникации руководства церквей со своими членами и малоэффективной системе учета. Может, поэтому спикеры конфессий скромно молчат в сообществе социологов, но уверенно завышают цифры перед менее компетентной аудиторией.

Например, Православные Церкви называют число своих прихожан не в абсолютном измерении, а в процентах от общего населения страны. Так проще считать – отминусовывая сознательных «не наших», можно считать своими всех остальных.

В протестантской среде ясности не больше. Часто верификация данных затруднительна ввиду незаинтересованности конфессий, выдающих желаемое за действительное.

Каждая неопротестантская конфессия претендует быть самой динамичной. Каждая традиционная церковь пытается показать хотя бы медленный рост.

В целом данные подтверждают неуклонный рост харизматиков и замедление динамики развития евангельских христиан.

Но надо учесть, что аудитория неопятидесятников – наиболее нестабильная. Она отличается текучестью паствы, частой сменой конфессиональных вывесок, двойной статистикой (часть церквей одновременно числится в нескольких деноминациях, в результате чего общая статистика по протестантизму и его неопятидесятническому сегменту выглядит довольно впечатляюще).

Паства баптистов и пятидесятников более стабильная, но менее динамичная. Так по данным ВСО ЕХБ, за 2012 год почти половина всех общин союза не крестила в прошлом году ни одного человека [4]. При этом сохраняется неизменным стратегический план развития союза, предусматривающий удвоение численности членов до 2020 года.

Удивительно, что статистика зарубежных исследователей часто опирается на непроверенные данные конфессий. Так численность ВСО ЕХБ на 2010 год оценивалась в 151 тыс. членов [1, P.10]. Эти данные невозможно проверить, поскольку нет ни единого параллельного подсчета.

Зато есть данные центра Разумкова, фиксирующие уменьшение удельного веса протестантов – с 2% (в 2000 году) до 0,8 % (в 2013 году) [3, С.27].

За полями международных докладов остались и другие новые тренды, отмеченные национальными экспертами, — увеличение числа «просто христиан», «просто православных» и «просто протестантов»; усложнение религиозной идентичности украинцев, которая включает не только православных, но и греко-католиков, и протестантов; исчезновение атеистов как социальной группы и двусмысленность самоопределения «неверующий».

Быть украинцем сегодня – значит быть, прежде всего, православным, но также греко-католиком. При ослаблении этой связки украинский-православный, свой шанс стать частью украинской идентичности получают и протестанты. В то же время католики остаются частью «латинской» или «польской» христианской культуры.

На фоне православного консенсуса в Украине продолжает уменьшаться численность атеистов и неверующих. Видимо, часть вольнодумцев и агностиков вместилась в слишком широкую категорию «православных». Если для зачисления в число православных достаточно назваться таковым и не уточнять свое кредо, то вполне возможно быть православным атеистом или не менее православным оккультистом.

Итак, Украина впечатляет не столько численностью новых религиозных организаций и их приходов, сколько новой структурой религиозной жизни. Общественный запрос на традиционные и новые формы христианства неуклонно растет, но существующие конфессии все менее его удовлетворяют. Здесь социология приближается к экклесиологии и миссиологии; социологи лишь фиксируют спрос, ответить должны Церкви.

Примечания

1. East-West Church Ministry Report. – 21.2, Spring 2013.
2. Christianity in its Global Context, 1970–2020: Society, Religion, and Mission. — Center for the Study of Global Christianity, Gordon-Conwell Theological Seminary, South Hamilton, Massachusetts, 2013.
3. “Релігія і влада в Україні: проблеми взаємовідносин”. Інформаційні матеріали до Круглого столу на тему: “Державно-конфесійні відносини в Україні станом на 2013 рік: рух до партнерства держави і Церкви чи до кризи взаємин?” 22 квітня 2013р. – Київ, 2013.
4. Скорочується чисельність баптистів в Україні // РвУ

«Я тоже хочу»

«Я тоже хочу»

Последний фильм Алексея Балабанова разбередил не одну «русскую» душу. Вслед за героями фильма и я сказал: «Я тоже хочу».
Это тем более странно, что я давно не смотрю российские фильмы. Со стороны, из Украины виднее, насколько вся современная российская культура, и в том числе кинематограф, дурно пахнет давно пропавшим патриотизмом, застарелым традиционализмом и их симулякрами – кремлизмом, путинизмом, кэгэбизмом, византизмом и проч.
Балабанов говорил правду. На фоне бесконечного вранья про «Россию, которая встает с колен» его фильмы были картинами-подлинниками, по-настоящему показывали настоящую жизнь.
Фильмы очень «русские», не «российские». Как и лица, типажи, диалоги героев. Как и больные русские темы, вечные, проклятые вопросы.

«Я давно бухаю. Я не могу не менять состояние, мне скучно. Это интересно – когда хорошо, потом плохо, потом опять хорошо…»

«- Тебе куда?
— А мне все равно…
— Надо взять.
— А вы куда?
— За счастьем.
— Я тоже хочу…»

«- Ты кто?
— Люба, Любовь Андреевна.
— Любовь, значит. А делаешь что?
— А то и делаю, проститутка я, туловищем торгую. Папа спился и умер, маму кормить как-то надо…»

«- Я не люблю пить, но с этими уродами по другому никак нельзя. Я ведь университет все-таки закончила. Маму только жалко, больная она совсем…
— А какой факультет?
— Философский»

Бандит, алкоголик, пенсионер, музыкант,проститутка едут в одной машине. В одной машине – в одной стране, в одной эпохе, в общей беде.
Объединяет исчерпанность, тупиковость жизни. Не за что больше держаться, незачем больше делать бессмысленное то же самое – убивать людей, пить горькую, торговать туловищем, играть никому не нужные песни.
Города стали западней. А те, кто это понял, – беглецами.
Люди бегут из «русского мира», из цивилизации гниющих мегаполисов, от запутанных и опасных связей, от всеобщей продажности и все более явной неподлинности.
Ориентиром для оставшейся жизни становится церковная колокольня в далекой глуши, где еще случаются чудеса и где возможно счастье.
История Балабанова печальная, но правдивая. Как и его личная судьба.
Русские люди хотят новой, иной жизни. Вырваться на простор. Встретить небо, ангелов, Бога.
«Я тоже хочу» всего этого. Но еще хочу надежды – в этом фильме, в жизни своей и нашей общей. Я не согласен с обреченностью пути и его концом, где нас ждут разрушенная церковь и молчащие небеса. Все это очень по-русски, но как-то не по-христиански

***
«Пойдем, я тебе Церковь покажу. Может оттуда возьмут…»

Дебют Дениса Горенькова

Дебют Дениса Горенькова

О чуде невозможного и даре новизны
(О «записках», которых не должно было быть)

Есть тексты, которые живут сами по себе. А есть тексты, которые живут в тени автора. Автор «записок» интересен сами по себе, он документ эпохи, ее выражение, а его тексты – лишь пояснения. Так что событием является не текст, не издание записок, а сам автор, его жизнь как жест и слово.
Автор – живое свидетельство чуда, хотя вроде всем ясно, что в наше время чудес быть не должно. Жить и выжить на сломе эпох тоталитарного советизма и такого же тоталитарного релятивизма; родиться в СССР, чтобы стать миссионером его бывших окраин; слушать Летова и услышать Христа; мести метлой дворы Николаева, а после «ловить души» – всего этого быть не должно, но именно потому, что не должно, оно есть. Ибо здесь имеет место доброе чудо, благой дар, благодать. Лишний раз удивляюсь: Христос призывает рыбаков, но делает из них апостолов, но не научившись ловить рыбу, они не смогли бы ловить души.
Автор придумывает название, в котором уживаются несовместимые вещи. Миссионерство того, кто рожден в СССР для совсем других вещей — для борьбы с религиозным опиумом и для простого рабоче-крестьянского счастья, — кажется невозможным, блажью, абсурдом.
Не только для обычных «мирских» людей, но и для многих христиан слова и жизнь автора покажутся невозможными, неправильными, странными. И эта своеобычность – признак настоящего, оригинального, живого.
Такого еще не было. А теперь есть и такое. Странно, но бывает. Непонятно, но интересно. Пусть это чувство предваряет и сопровождает чтение записок. И автор, и его текст – ростки новой жизни, новые страницы постсоветской истории, знаки обновления. Не должно было быть этого, все должно закончиться, но жизнь возобновляется и книги пишутся. Новые книги, новые имена, новые чудеса…
Миссия продолжается. Рожденным в СССР есть что написать, хотя бы о себе, и в первую очередь, именно о себе. Благодаря рожденным в СССР есть что почитать рожденным после. Так при всей новизне сохраняется и длится связь поколений, преемственность веры, эстафета служения

Михаил Черенков, читатель

Будущее Реформации как Реформация будущего

Будущее Реформации как Реформация будущего

Тема Реформации как продолжающегося процесса соотносится с прошлым и будущим и не может быть понята вне этого соотнесения. Прошлое всегда таит и иногда открывает опыт Реформации, «как это было». Будущее несет вызов Реформации, вопросы «как быть не может?» и «как может быть?».
Так вопрос о Реформации того, что уже было и что есть сейчас, становится вопросом о том, что должно быть, что может быть? Причем это «может быть» не может быть само собой, но ставится в зависимость от нас – нашей веры, нашего понимания, нашей воли, нашего творчества.
Судьба Реформации решается через будущее. Если у Реформации есть будущее, то это будущее будет реформированным, измененным силой Реформации.
В свою очередь судьба мира решается через судьбу Реформации. Если у мира есть будущее, то это будущее будет будущим Реформации.
В один узел вяжутся темы Реформации, будущего, судьбы мира. «Реформаторский» взгляд видит будущее не как неумолимо приближающуюся новую действительность, но как проект, в котором мы участвует. Поэтому «реформаторы» задают в связи с будущим вопрос: как будущее, которое задано нам современными тенденциями и господствующей картиной мира, может быть преобразовано? Очевидно, что если будущее не изменить, то оно не наступит. Развитие по инерции ведет к смерти. Реформация – это спор веры («как должно быть») с действительностью («как оно есть»), протест против инерции истории, моделирование нового мира.
Реформаторский взгляд в будущее исполнен надежды. Христианам, ждущим скорой исторической развязки, суда и наказания для мира, стоит внимательнее читать Книгу пророка Ионы. Библия и библейская вера не знают понятий рока, неизбежности, предрешенного будущего. Мы можем изменить будущее «мирского града», если вместе с его жителями будем смиряться и каяться, как это сделали граждане Ниневии.
Если христиане примут тревожные знаки нашего времени как знамения неумолимого будущего, то нехристианский мир может оказаться реальностью. Если христиане примут расцерковление и обезбожение как вызовы своей вере всемогуществу Бога и любви к казалось бы обреченному миру, то гибель нашей цивилизации может оказаться лишь возможностью, которой нам удастся избежать.
В прошлом веке Ганс Йонас сформулировал «принцип ответственности» (причем ответственности «неутопической») нынешних поколений перед последующими, согласно которому, живущие сегодня должны распоряжаться возможностями истории так, чтобы не поставить под вопрос жизнь будущих поколений: «Ответственность есть признанная в качестве обязанности забота об ином существовании, которая в случае угрозы его ранимости становится «озабоченнностью». Однако в потенциальном виде страх заключается уже в изначальном вопросе, который можно представлять себе вырисовывающимся в начале всякой активной ответственности: «Что с ним произойдет, если я о нем не позабочусь?» Чем менее ясен ответ, тем ярче вырисовывается ответственность. И – чем дальше в будущее, т. е. чем удаленнее от собственного благополучия, и чем менее надежным оказывается то, за что страшишься, тем в большей степени, с большим усердием должны мобилизовываться ясновидение силы воображения и восприимчивость чувств» [1, c. 339]. Проще говоря, жить нужно так, чтобы будущее оставалось возможным, и такой способ жизни невозможен без пророческого воображения, без такого пророческого взгляда в будущее, который видит там жизнь и приносит надежду сюда.
По аналогии можно предложить «христианский принцип ответственности»: нужно так осмыслить опыт прошлого и распорядиться возможностями настоящего, чтобы будущее было определяемо христианским влиянием. Проще говоря, историю нужно понимать и проживать так, чтобы в будущем было место для христианства, или, в более сильной формулировке, чтобы будущее было более христианским, чем наше настоящее и прошлое.
При этом христианское видение будущего не должно быть ура-оптимистичным. Основным содержанием будущего будет не рай на земле, но Царство Божье. Рай на земле не удастся, поскольку он может быть лишь «там», не «здесь». Но Царство Божье может быть «на земле, как на небе». Царство Божье отличается от рая тем, что оно всеохватно, «здесь» и «там», «уже» и «потом». Царство нельзя приблизить, потому что оно уже наступило. Его нельзя расширить, потому что оно уже везде.
Христиане мало что могут сделать для Царства кроме того, чтобы стать его посланниками, глашатаями, представителями, а христианские территории сделать территориями Царства, островами надежды.
Христианская борьба за будущее ведется не для того, чтобы христианам стало лучше на земле, но для свидетельства современному миру и ради новых поколений.
Будущее не станет нашим будущим. Бороться за наше будущее – недостойная мотивация. Бороться нужно за будущее как таковое, чтобы оно могло наступить и принести надежду еще живущим и только рожденным.
В этом смысле Реформация не изменила сценарий будущего конца истории, но отодвинула его. Благодаря Реформации жизнь цивилизации продлилась на пятьсот лет. Без Реформации история могла бы уже закончиться.
Реформация будущего означает дерзновенное вопрошание Бога о продлении истории, о милости к грядущим поколениям.
Трудно сказать, может ли быть изменен ход истории. Но на основании библейских историй можно утверждать, что в истории возможны паузы, отсрочки. Долготерпения ради Бог может считать один день как один день, а может считать один день как тысячу лет. Возможно, Бог не пожалел бы жителей Ниневии, но Он не мог не обратить внимание на новорожденных, которые не отличали правой руки от левой.
Будущее апокалиптично – не в том распространенном и ложном смысле, что ему угрожает конец; а в том, что оно полностью выявит до поры сокрытое, прорастающее сковозь почву истории. Будущее выявит не только бездну человеческого греха и богоотступничества, но прежде всего – Царство Божье, которое присутствует внутри исторической реальности и дает ростки новой жизни.
При внимательном прочтении многих притч Иисуса, говорящих о событиях последнего времени, оказывается, что на самом деле, это притчи о Царстве. Главными событиями, основным содержанием будущего будут не глады и моры, не суды и войны, но растущее из глубины мира Царство.
Задача Реформации в отношении будущего – увидеть и провозглашать Царство Божье внутри мира, «посреди нас», в средоточии человеческой истории. Такая реформаторская работа внутри мира отвечает его запросу на искупление, примирение, преображение. Царство Божье – внутри истории, именно поэтому оправдана всякая деятельность, преображающая мир в свете Царства, в соответствии с его истиной и его ценностями. Царство Божье – основное содержание будущего, именно поэтому христианам надлежит быть апологетами будущего, а не хранителями прошлого.
Реформация – это пророческий взгляд в будущее. Тема Реформации – не столько для историка, сколько для пророка. Как говорит Патрик де Лобье, «Время может быть хроносом историка и кайросом пророка. Историк исходит из прошлого, пророк всматривается в будущее, и в этих двух измерениях протекает жизнь человека. Нам следует жить в настоящем, учась на прошлом и ожидая будущего, пусть и неведомого» [2, с. 553]. Теолог признает, что исторический идеал Церкви – «цивилизация любви» — скорее эсхатологична, чем исторична [2, с. 554]; и тем не менее перед Церковью стоит задача «Подготовить профанное христианство прямо здесь, в миру» [2, c. 555]. Слова о «профанном христианстве», «здесь, в миру» выражают нечто большее, чем мечту о небесном будущем, они содержат надежду на иное будущее в пределах истории, а не после ее конца.
Нам надлежит увидеть глазами «реалистов» будущие образы мира и христианства, которые предзаданы всем ходом развития и определены современными сдвигами. А затем нужно предвидеть глазами «реформаторов», предвосхитить дерзновенным усилием веры альтернативные образы будущего, оправданные и перспективные с точки зрения христианского богословия.

Будущее реалистов :
— все менее христианский мир;
— Реформация – способ продлить жизнь слабеющей Церкви;
— динамика развития богословия будет определяться ожесточенным противостоянием воинственных фундаменталистов и безразличных к своим принципам (пост)модернистов.

Будущее реформаторов:
— влиятельное христианское меньшинство;
— Реформация – шанс обновления всего мира;
— развитие богословия будет определяться по ту сторону исторических богословских споро – простейшими вопросами о сути Евангелия Христова, о природе Церкви и Царства.

Вскрытый конфликт двух видений мира, двух моделей будущего, двух путей развития вынуждает сформулировать вопросы, взывающие к христианской ответственности за будущее. Что нужно изменить в будущем, чтобы оно наступило? Что нужно изменить нам сегодня, чтобы стали возможны положительные, христиански оправданные образы будущего?
Отстаивая особость Церкви, реформаторам нужно показать универсальный характер Царства. После века экуменизма и экспериментов с христианским единством, стоит признать, что есть люди, которым нравится конфессионализм и они не смогут отказаться от «своей Церкви» ради более просторного дома. Но при этом вполне возможно жить внутри одного Царства, в котором помещаются разные дома и найдется место разным каноническим и не очень каноническим территориям.
Не отказывась от социальной ответственности, христианам нужно показать, что Церковь – нечто большее, чем социальный институт. Ни коем случае нельзя отказываться от того, что Церковь – часть общества, один из его институтов. Маргинализация – легкий, соблазнительно легкий путь. Стоит набраться мужества быть частью общества, каким бы оно богопротивным не представлялось. Но при этом Церковь как часть общества должна беречь в себе и являть другим то, чего в обществе нет – ту незримую, но ощутимую духовную силу, которую не заменит власть денег или воля к власти, логика обмена или природные влечения.
Реформаторы должны предложить миру богословские идеи, опережающие его (мира) развитие; идеи, способные скорректировать развитие в позитивном направлении. Например, мир не созрел к экономики щедрости, жертвы, дара. Но такая экономика возможна, и христиане могут эту возможность воплотить и продемонстрировать.
В мире политических делений, экономических войн и социальных противостояний христиане призваны быть миротворцами, предложить универсальную этику плюралистичному миру. Хотя прежде миротворчества и призывов к другим отказаться от эксклюзивизма христиане должны сами себе ответить на вопрос, способны ли отказаться от принципов исключительности и сепаратизма.
В эру информационного общества христианские теологи могут предложить логоцентричную картину мира, оправдав тем самым переход от индустриальной цивилизации к постиндустриальной, от традиционной к техногенной.
В ситуации постмодернистской исчерпанности, «конца» и «смерти» стоит заглянуть за последний предел и напомнить о «воскресении» — не только «духа» (религиозной сферы), но и «тела» — личности, общества, культуры.
Философская мысль прошла путь от досократиков к постмодернизму, но постпостмодернизм может быть помыслен только в рамках теологии воскресения, жизни после конца.
Эти и другие направления христианской мысли и социальной активности должны способствовать исполнению первого Божьего поручения (возделывать землю) и Великого поручения (научить все народы). Вдохновить на реформацию будущего может лишь проповедь Царства, никак не проповедь конца.
Таким образом, реформаторская работа в отношении будущего связана с реализацией христианской ответственности за мир как Божье Творение и будущие поколения людей. Христианским теологам, дерзнувшим стать апологетами будущего, придется ответить на вопросы об универсальном характере Царства, надсоциальной функции Церкви и христианских альтернативах цивилизационного развития. Если теологи Реформации надеются на ее продолжение в будущем, они должны быть способны его (будущее) предвидеть и ре-формировать уже сейчас.

Примечания

1. Йонас Г. Принцип відповідальності. У пошуках етики для технологічної цивілізації. Пер. з нім. — К.: Лібра, 2001. – 400 с.
2. Де Лобье П. Эсхатологическое измерение социального учения Церкви // Детство в христианской традиции и современной культуре / Сост. К.Б. Сигов. – ДУХ І ЛІТЕРА, 2012. – С 553-561.

Библейский текст и социальная реальность

Библейский текст и социальная реальность

religion.in.ua

Сегодняшнее жадное обращение к Библии продиктовано не столько влиянием традиции, сколько осознанной дефициентностью постмодернистской культуры. Если «нет ничего кроме текста», то цивилизация и культура оказываются подвешенными, лишь спрашивающими о своих основаниях.
Социальная реальность оказывается лишь социальной реальностью, не более. Историческая действительность – не более, чем исторической. Формируется представление о множественной реальности или реальностях множественного мира, в котором социальная реальность – одна из многих, наряду с реальностью религиозного опыта или Священного Писания. Возникает вопрос о текстуальных основаниях социально-исторического, о том как библейские слова и смыслы влияют на реальность.
Значение контекста оказалось слишком преувеличенным. Историчность и социальная анагажированность текста означают не только то, что смыслы тексты определены его историей и контекстом, но также и то, что текст судит историю и контекст. Текст не обязательно возникает из контекста, но также в конфликте с контекстом, в разрыве с ним, извне, из иного.
Библия – текст, лежащий в основании нашей истории и культуры; задающий ориентиры, питающий смыслами. Библейские слова и смысла – не просто след на теле постхристианской культуры, но ее почти забытые основы.
Находясь не внутри, а в основании, текст перестраивает социальный порядок, Библия спорит с «реальностью».
Реальность, понятая как текст, поддается влиянию первичных, фундаментальных текстов, а следовательно может быть изменена посредством текстов и их новых прочтений.
Появление национальных переводов и распространение библейской грамотности меняют культурную идентичность, культурное сознание народов. Эту же работу выполняют современные библейские комментарии, например, коллективный труд о Библии в африканской перспективе (Africa Bible Commentary, 2006). Сейчас идет работа над созданием «славянского библейского комментария» (гл. ред. Санников С.В.).
Национальная перспектива, социальная актуализация библейских смыслов освобождают Библию из ограниченного храмового пространства и возвращают на ее законное место – место основания, первооснования общественной и культурной жизни.
Обращение нации к Библии дает возможность пересмотреть свою историю, сконструировать свою идентичность, выбрать свою судьбу.
Позитивные социальные изменения, возможность иного не происходят из того же самого. В мире, тождественном себе, в аде того же самого, библейский текст может рассматриваться как фактор перемен, возможность иного. Иным по отношению к господствующей социальной реальности может быть библейский текст.
Прочтение Библии в свете социальной тематики и толкование реальности посредством обращения к библейским смыслам меняют восприятие, отношения, модели поведения.
Чтение Библии меняет не только личность, но и общество, перестраивает мир социального, соединяет разделенное, скрепляет целостность. Без смысловых скрем мир социального распадается. Без текста есть лишь отдельные и обессмысленные фрагменты, эпизоды, герои, линии. Социальное было сконструировано текстами и обречено на отмирание вне связи с текстуальным.
Именно в этом смысле Библия может читаться как социальный манифест – она не ангажирована внутри мира социального, но предлагает иной взгляд на действительность из ее глубины, из ее оснований.
Не принадлежа истории христианства, но будучи ее истоком, Библия судит историю. На историческом фоне разделенного христианства Библия (как корпус текстов и связанных с ним ранних устных и более поздних записанных рассказов, гимнов, толкований, комментариев, богословских решений) остается общей основой христианских традиций, общим местом, общим языком.
Спустя две тысячи лет безуспешных сближений, перспективным представляется не изучение разных христианских традиций, но обращение к Библии изнутри каждой из традиций, встреча традиций вблизи библейских истоков.
Все христианские традиции берут свое начало в обусловленном историей и культурой прочтении библейских текстов. Их развитие возможно только в постоянном соотнесении с текстуальными истоками. Возможность диалога традиций обеспечена общностью истока.
Как ни странно это звучит, вначале было не православие и не католицизм, тем более не протестантизм. Вначале была не Церковь. До истории была личность Иисуса, Его жизнь и учение, Его Слово, Его керигма.
Внутри истории разделений общего не найти, внутри истории конфликтов нет исцеления и примирения. История, как и социальный контекст, вторична, производна.
Первичным оказывается Слово. Постсовременный человек вынужден согласиться с древним евангелистом в том, что «Вначале было Слово». Мир создан и управляется Словом. Познание мира природного и социально-исторического возможно через обращение к Слову, через чтение смиренное и вопрошающее. Но и Слово недоступно пониманию, поскольку оно не принадлежит познающему субъекту. Согласно Иоанну, «Слово было Бог». Библия не открывается вне связи читателя с Автором. Она не принадлежит ученым, как не принадлежит ни одной из конфессий.
Библия не принадлежит контексту, она определяет контекст. «Слово было у Бога» и «все чрез него начало быть». «Нет ничего кроме текста» будет разрушительным манифестом, если за текстом не увидеть Автора. Возвращение к логосным основаниям мира, обращение к Библии должно стать переоткрытием Бога в тексте, истории, обществе.
Конечно, «Слово» – не только священный текст, не только книга Библия, «Слово» больше чем «специальное Откровение». Авторитетным «Словом» остается и «общее Откровение» в мире природы. Воплощенным «Словом» стал Иисус, а затем Его Церковь. Проявлениями «Слова»-откровения Духа Святого можно считать многие события и процессы в социально-исторической реальности. Все эти многоразличные «Слова», формы Откровения, священные нарративы создают библейский интертекст. Но и внутри него текст оказывается первичным – как объединяющий, нормативный, канонический.
Остается тайной, почему живой Бог пожелал сохранить знания о Себе посредством текста. Но именно в таком виде знание о Нем стало доступным для разных поколений и культур, стало больше чем религиозным знанием, стало основанием истории и культуры.
Таким образом, cоциально-историческое фундировано текстуальным, которое должно быть понято как Логосное и в этом смысле Божественное.